III

Отойдя на двадцать шагов, Мавро разбежался и, точно камень, выпущенный из пращи, полетел вниз, в пустоту. Перевернулся в свободном падении, подобрал ноги, сжался в комок и, выпрямившись, как стрела, без единого всплеска врезался в небесно-синюю гладь озера. В воде он походил на огромную резвящуюся рыбу.

Орхан шумно выдохнул воздух, провел рукой по голой груди, поежился.

— Джигит твой Мавро! Куда нам с ним тягаться...

Керим подошел к краю скалы, глянул вниз. До воды локтей тридцать, не меньше.

— Побились об заклад, да не по нашим зубам! Придется отдать саблю брата Демирджана и душу спасти свою.

— Что ты! Дёнмезские бабы засмеют.

— И что нам теперь делать?

— Ничего не поделаешь. Положись на аллаха и прыгай.

— Все ты выдумал, Орхан! Если так дальше пойдет...

— Орхан-бе-е-ей! Орхан-бе-е-ей! — прогремел вдали голос Тороса.

Орхан обернулся. Яркое июньское солнце било в глаза. Не разглядеть, что за всадник рядом с Торосом.

— Гонец из Сёгюта...

Орхан приставил ладонь к глазам.

— Нет... Грек... Чужой. Погоди!

Он бросился бегом. Пересек поляну и, не замедляя бега, заскакал по камням вниз по склону горы.

Керим припустил следом, радуясь, что не пришлось прыгать в озеро с этакой высотищи. Выбежав на равнину, он ощутил голой спиной липкую жару. С самого утра возились они с необъезженными жеребцами, которых Торос приучал к поводу. Взмокли с головы до ног. «Захотелось искупаться, вот и побился об заклад. А все из-за этой проклятой жары!»

Орхан бежал все быстрее. Керим, узнав грека — тот слез с коня, склонился в поясном поклоне,— приостановился. Это был Янаки, слуга Лотос-ханым, дочери ярхисарского властителя. «Думает о ней все время Орхан, потому сразу и опознал всадника».

— С добром ли, Янаки? — встревоженно спросил Орхан.— Ничего не случилось?

Янаки улыбнулся, но ничего не ответил. Бросил взгляд на Тороса и Керима.

— Отойдем-ка в сторонку!

У Орхана даже шея побагровела. Отойдя на несколько шагов, он схватил парня за руку.

— Короче... Что? Заболела?

— Нет, слава пресвятой деве Марии! Госпожа моя наказала: «Пусть приедет, украдет меня».

— Как так?

— Если любит, говорит, пусть не теряет времени даром. Иначе не видать ему меня.

— Что случилось?

— Не знаю. Решите, когда приедете и где вас встретить. Мне надо поскорее возвращаться.

Страх Орхана сменился неудержимой радостью. Он почесал родинку за ухом, подумал.

— Коня мне, скорей!

Видя, что Торос с Керимом не тронулись с места, топнул ногой.

— Торос! Коня, говорю!

Торос повернулся и побежал в деревню. Керим оторопело спросил Орхана:

Куда?

— В Сёгют.

— Вот так? Голым?

Орхан беспомощно провел руками по груди. Попросил Янаки:

— Подожди! Я сейчас.

— Скажите, бей, когда приедете...

— Не побывав в Сёгюте, не могу. Обожди немного.

Мавро махал со скалы руками: что там у вас?

— Захвати одежду Орхан-бея! — крикнул Керим.— Бегом сюда!

Орхан не стал ждать, бросился к Мавро. «Что же все-таки случилось?» — недоумевал Керим.

Когда Орхан вернулся, конь был уже оседлан. Юноша схватил поводья и, вставив ногу в стремя, приказал:

— Седлайте коней и — за мной! Да поторопитесь!..

— Четыре, нет, пять дней назад после обеда к властителю нашему приехали трое. Один — отец Бенито... Второй — френк... Кривой... Имя запамятовал.

— Нотиус Гладиус?..

— Точно.

— Третий длинный... Зовут...

— Уранха!.. Зачем же собралось вместе столько мерзавцев? Что им надо в Ярхисаре? Зачем пожаловали?

— Не разобрали мы, Орхан-бей... Приехали они, властитель наш предложил им: «Вина?.. Коньяку? Ракы?» Нет, отвечают, недолго мы здесь пробудем. Тут же обратно.

— О чем разговор был?

— Не проведали мы... Заперлись, часа полтора просидели. Властитель наш вышел мрачнее тучи... Спросил: «Где дочь?» В поварню, говорю, ушла: на радостях, что крестный отец приехал, своими руками пирожки испечь... Приказал позвать. Наедине с ней, молодой госпожой нашей, полчаса проговорил.

— О чем, не выведал?

— Нет. Только вышел наш властитель злой пуще прежнего. Позвал отца Бенито. На сей раз втроем заперлись... Отец Бениго вышел хмурый. Потом властитель увел молодую госпожу в башню, запер в темнице на замок.

— Что же это? Быть не может!..

— И мы поразились, Орхан-бей!

— А кормилица?.. Небось кормилица вверх дном все перевернула?

— Как узнала, хотела броситься к властителю нашему, но устыдилась чужих людей. Побежала в башню, но господин стражу поставил у дверей. Строго-настрого наказал не пускать никого.

— Аллах! Аллах!

— Уехали гости, кормилица к господину: «Что случилось? За что?..» Не успела договорить, властитель как закричит: «Прочь с глаз моих!» И слушать не стал. Выгнал несчастную из дому.

— Рехнулся?

— Может, и нет, Орхан-бей, но что-то с ним неладно... Вина потребовал, пить стал.

— А обычно пьет?

— Нет, дорогой... За столом чашу выпьет, и только... Если гости почетные, самое большое — две... А теперь пить стал. Кто к нему ни придет, что кипятком ошпарит, прочь гонит. Привыкли мы к мягкости господина... Растерялись. Не знаем, как поступить. А он пьет и ходит, мечется по покоям. Наконец... потребовал кувшин воды и хлеба. Отнес в башню Лотос-ханым. Что она ему сказала, не знаю. Только наказал еды не давать и говорить с нею не разрешил. «А кто,— говорит,— ослушается, за уши,к воротам прибью!» В ту ночь спать не ложился. Наутро снова за вино принялся. Напился. Заснул... Кувшины опрокинул...

Орхан задумался. Когда услышал он, что в деле замешаны монах Бенито и двое френков, мерзко стало у него на душе, точно увидел пожирающих друг друга скорпионов. Силясь собраться с мыслями, спросил:

— И сейчас госпожа ваша в башне?

— Нет.

— Слава богу! Рассказывай дальше.

— Не знаем мы, что делать. Два дня прошло, а властитель злой-презлой. Потихоньку навестил я кормилицу... Глаза у нее от слез распухли... Рассказал все как есть. «Что же это такое?» — спрашивает. «И сам,— говорю,— не понимаю». У кормилицы нашей ума палата, все эти дни думала да гадала. «Будь что будет,— говорит.— Лишь от смерти спасения нету. Сходи в башню к дочери моей Лотос, пусть соглашается на все, чего бы от нее ни требовали. Только бы из темницы выпустили, а там пусть на меня положится».— «Запретил,— говорю,— властитель». Схватилась за палку. Чуть голову мне не разбила. «Разве старого пьяницу можно слушать?» Кинула мне кожаный кошелек. «Возьми,— говорит,— и убирайся! Если завтра не сообщишь, что вышла она, на глаза не показывайся! И дурочка эта пусть от меня тогда милости не ждет!» Отправился я в башню, уговорил стражника пустить меня. Передал все, что кормилица наказала. Молодая госпожа пожелала видеть отца... Вышли вскоре из башни рука об руку. Тут же кормилицу позвали. Властитель пожаловал дочери ожерелье в двести золотых дукатов, а матушке кормилице — штуку шелка. Всех нас одарил. Это было вчера, а сегодня утром отправила меня кормилица в путь.

— В чем же все-таки дело, не сказала?

— Нет.

Орхан, прищурившись, глядел в степь.

— Может быть, замуж ее выдают, упаси господи?!

— Может... Иначе с чего бы они напустились на девушку?

— Да...— Орхан снова задумался.— Может, приехали сватами от властителя Биледжика?

— Нет... Не думаю... Насколько я знаю, властитель Биледжика, сеньор Руманос, имени Бенито слышать не может, хуже черта он ему.— Испугавшись собственных слов, слуга поспешно перекрестился.— Из того источника, где френки пили, коня своего не напоит. Нет, властитель Биледжика, высокородный Руманос сватами их не пошлет. Да и отец наш Бенито не станет хлопотать по делам Руманоса.

— Что же тогда?

— Не знаю, Орхан-бей. Понять не могу. Много в этом мире непонятного, ох, много!.. Сказал бы кто, что благородный господин наш единственную дочь, которую больше жизни любит, запрет голодную в холодной темнице... Выгонит матушку-кормилицу... Видно, здорово его допекли. Деревенский поп наш покойник говаривал: «Прежде в библии вместо «черта», «френк» писалось, да френки, черти, выскоблили имя свое!» И впрямь поверишь...