— Не тяни, трусливый туркмен. Мы слов на ветер не бросаем... И еще тебе обещаю: не саблей, а обухом снесу твою пустую голову!..

Осман переглянулся с Гюндюзом. Наверняка готовит ловушку Алишар. Тревогу будто смыло с лица Гюндюз-бея. Теперь он боялся только глупого случая: конь у Осман-бея споткнется, сабля сломается... Хоть Алишар и разжирел в последнее время, но все же остался бойцом, и в гневе очень опасным.

Осман-бей спокойно сбежал по лестнице, подошел к коню, стоявшему у крепостных ворот, ласково потрепал его за ушами. Подтянул подпруги. Легонько похлопал по шее. Вскочил в седло.

— Помоги аллах!

Ворота распахнулись, выпустив всадника, и тут же закрылись.

Земля на небольшой площади, пригретая теплым весенним солнцем, курилась, и за дрожащим маревом все казалось маленьким и далеким, точно на другом краю равнины. Осман также казался врагам маленьким и слабым, точно дитя.

Он выехал из тени. Сверкнул саблей. Опустил ее и замер.

В стане врагов ликовали, никто не ожидал, что он выедет один, и с трудом верили в такую удачу. Появление соперника поразило Алишара больше остальных. Поначалу он испугался, но быстро овладел собой. Ему ничего не угрожало. Перване клялся: противник за помощью не посылал, кочевники Инегёля сюда явиться не посмеют, а сёгютцы могли добраться до Иненю самое раннее к вечерней молитве. Мальчиков, что были с Османом, никто в расчет не принимал, да воинов полагали лишь самого Османа и брата его Гюндюз-бея. Когда узнали, что вместе с Османом находится Мавро — беглый крепостной Фильятоса, состряпали фирман. Теперь сами в него поверили и уже не сомневались, что Нуреттин с горсткой своих ратников и городских ахи не посмеет вмешаться. Только бы удалось раззадорить Османа, заманить его подальше от ворот! Тогда они отрежут глупому туркмену путь к отступлению и разделаются с ним.

Алишар выхватил из ножен саблю, лихо закрутил ею над головой и, пришпорив коня, с криком: «Держись, поганый туркмен, смерть твоя пришла!» — влетел на площадь. Остановился, обухом сабли ударил по щиту, выбив из него искры.

Осман-бей понимал: его хотят заманить в ловушку. У обоих противников на уме был не бой, а хитрый расчет, и поединок должен был вылиться в игру.

Осман-бей круто развернул коня и замер спиной к врагам, выжидая удобного случая. Алишар решил не атаковать с ходу, а попытаться оттеснить с площади Османа хитроумными маневрами. Осман-бей сначала только оборонялся. Но потом вдруг поднял коня на дыбы, встал на стременах и, взмахнув саблей, ловко сбил с головы Алишара кавук. Пыль, поднятая копытами коней, застилала площадь. Воины Алишара ахнули, решив, что вместе с кавуком санджакского бея слетела и его голова, заметались. Послышались возгласы:

— О аллах!

— Погиб наш бей!

Раздалась команда:

— Вперед!

— Круши!

— Режь!

Не успели всадники выскочить на площадь, как в клубах пыли мелькнула обнаженная голова Алишара. Без кавука Алишар потерял сановную внушительность и походил больше на молодого, неопытного ратника, чем на доблестного бея. Солнце било ему в глаза. Он пытался справиться с разгоряченным конем.

И тут раздался бой барабана, а за ним крики:

— Руби, Осман-бей! Торос подоспел!

— Эй, Пир Эльван, джигиты Эртогрула, вперед!

Карабет-уста размеренно бил в барабан.

Алишар-бей громко выругался:

— Будь прокляты жены ваши, шлюхи!..

Не выкрикни он этих слов, может быть, предательство обошлось ему дешево. Но, услыхав такое оскорбление, Осман-бей потерял голову, ибо показалось ему, что Алишар обругал Балкыз. Пришпорил коня и, настигнув Алишара, со всей силой рубанул саблей. И тотчас пожалел. Санджакский бей опустил щит, выронил из рук саблю, склонил обагренную кровью голову и, заваливаясь на сторону, сполз с седла. Конь без седока, будто поняв, что произошло, остановился и жалобно заржал.

Неожиданно Осман-бей уловил предупреждающий окрик Бай Ходжи:

— Берегись! Справа!

Осман-бей, взмахнув саблей, увернулся, и копье Фильятоса пролетело в пальце от его груди.

На него во весь опор летели Безбородый Михаль, рыцарь Нотиус Гладиус, тюрок Уранха, Чудароглу, управитель Перване и Фильятос с несколькими воинами.

Осман-бей развернул коня, готовый встретить их. Из ворот к нему уже спешили Гюндюз-бей, Бай Ходжа и Нуреттин-бей со своими ратниками. Всадники сшиблись, рубя направо и налево. Звеня саблями, исступленно крича, сражающиеся отдалились от лежавшего на земле Алишара. Безбородый Михаль подъехал к распростертому телу, спокойно огляделся, соскочил на землю. Подхватил Алишара под мышки, оттащил его в тень и положил около стены. Склонился над раненым.

— Ну как?

Алишар застонал.

— Конец мне... От этой раны не оправиться... Погубил меня Кара Осман...

— Ничего, не отчаивайся! Рана не тяжелая...

Алишар закашлялся. На губах выступила розовая пена. Попытался улыбнуться.

— Ты чей будешь?

Михаль, не торопясь, повернул голову, разогнулся: перед ним стоял Кёль Дервиш, один из голышей Тороса. Наглотавшись опиума, он не отличал врагов от своих. Холодный взгляд Михаля напугал дервиша. Он поднял саблю.

— Отойди! Подстреленная дичь — наша!

Безбородый Михаль, ни слова не говоря, ударил беднягу обухом сабли по шее, точно провинившегося слугу, и свалил его на землю. Рыцарь стоял спокойно, чуть расставив ноги, заслоняя собой Алишар-бея, и с безразличной улыбкой наблюдал за сражающимися.

Людей у Осман-бея было больше, но, кроме сёгютцев, нескольких ратников Нуреттина и трех человек вокруг здоровенного Пир Эльвана, все они воины неважные. В шайке Чудара и отряде Фильятоса во главе с двумя френками, напротив, были опытные, смелые бойцы. Пока Михаль глядел, прищурив глаза, всезнающая улыбка на его безбородом лице сменилась странным унынием.

Он еще раз оглядел площадь. «Не разбить их сразу, они возьмут числом». Мысли его были спокойны, будто к нему это не имело никакого отношения.

Люди Чудара, оттеснив джигитов ахи с площади, воя и крича по-монгольски, повернули на Пир Эльвана и ратников Нуреттина.

От сражавшихся вокруг Османа отделились двое всадников. Михаль опознал в них Нотиуса Гладиуса, рыцаря ордена Святого Иоанна, и Гюндюз-бея и стал с любопытством следить за ними. Оба были лихие воины: хладнокровные, ловкие, опытные в атаке и в защите.

Сейчас они словно сговорились: когда один шел вперед, делая выпады, другой, не сбиваясь, спокойно парируя удары, пятился назад, а потом наступала его очередь, и он нападал с таким же уменьем.

Безбородого Михаля захватил азарт знатока. Ему нравилось, что противники, как бы трудно им ни приходилось, не трогали коней...

Вот рыцарь перешел в атаку и, наступая, наносил удары один за другим. Конь Гюндюз-бея споткнулся, присел на задние ноги, Михаль зажмурился. Уж рыцарь не упустит случай!..

— Уранха-а-а-а!

Страшный крик заставил Михаля разомкнуть веки. Стрела попала Нотиусу Гладиусу в глаз. Михаль увидел невредимого Гюндюз-бея, и, переведя взгляд в направлении выстрела, заметил Мавро на воротах с луком в руках.

Уранха кинулся на помощь раненому рыцарю. С ловкостью, редкой даже для опытных всадников, он подскочил к товарищу и, поддерживая его одной рукой, погнал лошадей галопом.

Мавро опомнился, пустил им вслед вторую стрелу. Но было уже поздно. Он даже запрыгал от досады. Гюндюз-бей помахал ему саблей:

— Молодец, Мавро!

Фильятос первым заметил, что френк и его товарищ покинули поле боя. Он огляделся, соображая, как поступить. И вдруг, пришпорив коня, пустился наутек. Крикнул что-то на ходу Чудароглу, который сражался во главе своих людей. Для Чудара, занимавшегося разбоем уже много лет, бегство было привычным делом. Как ни в чем не бывало он отдал приказ отступать, и люди его, ко всему привыкшие, стали выходить из боя, отступая в полном порядке. Осман-бей со своими людьми бросился в погоню...

На опустевшей площади воцарилась тревожная тишина. Безбородому Михалю вдруг стало страшно. Он огляделся, ища своего коня. Тот стоял в тени, рядом с кобылицей Алишара. Может, вскочить в седло и махнуть через Тополиную рощу?.. Скрыться легко... Он взглянул на Алишара. Тот тяжело дышал. Видно, напрягает последние силы. Едва Михаль нагнулся, чтобы поднять раненого на кобылицу, как над его ухом прозвучал звонкий детский голос: