— Чего стоишь, балбес! Беги, скажи Осману, чтобы поскорее уносил ноги отсюда!
— Да что же случилось, дядя Карабет? Разве уедет он, если не узнает, в чем дело?
— И то правда! Пустая моя голова! Ведь он считает себя гостем. А у сельджуков и монголов поднять руку на гостя — значит пойти против султанского фирмана. Беги скорее! Пусть немедля уезжает. На этот раз дело плохо! Фильятос приехал с Чудароглу, и с ними два знатных воина-френка. Если правду говорят, собираются они напасть на дом воеводы.
— Чем провинился воевода Нуреттин? И как спасутся они потом от гнева Алишар-бея?
— Эх, болван! Час уже ждут они Алишар-бея за городом, чтобы напасть на дворец.
Мавро похолодел. В горле у него пересохло.
— Что происходит, ох, дядя Карабет? — глухо взмолился он.— В чем виноват Нуреттин? Никакого налета он не ждет. Послал гонцов, позвал на обед Алишар-бея.
— Не знаю. В державных делах не разберешься. Сегодня — корона на голове, завтра — голова в кустах!.. Или натворил что-нибудь, или оклеветали.— Он снова спохватился.— Поторопись, паршивец! Меч Фильятоса у тебя над головой, а ты разболтался о сельджукских порядках. Передай Осман-бею мои слова. А там пусть поступает как знает. Прочь с дороги!
Он оттолкнул Мавро и скрылся за углом. Оставшись один посредине безлюдного рынка, юноша окаменел от страха, словно сотни фильятосов окружили его со всех сторон. Ему захотелось броситься к своим, спрятаться во дворце воеводы, а еще лучше — оказаться за границей удела. Но он не мог оторвать ног от земли. «Спаси раба своего, господи Иисусе! Помоги и помилуй, пресвятая дева Мария!»— простонал он, клацая зубами. Наконец он шагнул и, точно вырвал корень из земли, сразу почувствовал себя легким, как птица. Придерживая левой рукой саблю, бросился бежать. Его словно подгоняли громыхание стрел в колчане и лука в налучье. Сердце колотилось не от бега, от ужаса. Завернул за угол и, увидев совсем близко дом воеводы, чуть было не задохнулся от радости. Покачнулся, приложил руку к груди и, едва передвигая ноги, направился к распахнутым воротам, в которых стоял управитель воеводы. Он явно ничего не знал. И должно быть, вышел на дорогу поглядеть, не едет ли Алишар-бей. Увидев Мавро, удивился.
— Откуда, джигит? На рынок, что ли, посылал тебя бей?
— На рынок.— Мавро подумал: сказать или не сказать. Решил: никто не должен знать, кроме Осман-бея.
— Где Осман-бей?
— Где же еще? В селямлыке.
На огромном пустом дворе, залитом жарким весенним солнцем, Мавро снова остановился. «Сказать, что ли — о аллах! — чтобы закрыли ворота?»
Четырехугольный двор напоминал поле для игры в дротик. Прямо против ворот — двухэтажный конак воеводы. С трех сторон тянулись одноэтажные конюшни и караулка из красного камня. Дом и двор выглядели прочными, как крепость. Пока Мавро шел по двору, страх его постепенно рассеялся, уступив место радостному вдохновению, какое обычно испытывают перед боем. Он ощупал оружие и зашагал ладным, твердым шагом. Взлетел по лестнице, будто взобрался на стену вражеской крепости, вошел в прихожую.
Орхан и Керим, развалившись, сидели на софе. Безразлично взглянули на Мавро. И тут же вскочили.
— Рады тебя видеть, Мавро! Девки Иненю, что ли, за тобой гонятся? — пошутил Орхан.— Или напал кто? — добавил он уже серьезно и сразу пожалел, словно выдал свои опасения.
— Угадал, Орхан-бей, нападение! — сказал Мавро. И сам удивился своему спокойствию.
— Какое нападение, сумасшедший гяур?
— Обычное, вражеское. Где Осман-бей?
Он хотел пройти. Но Орхан схватил его за пояс.
— Погоди! — Оглянувшись, понизил голос: — Какое нападение? Откуда ты взял?
Мавро поделился с приятелями услышанным. Орхан, слушая Мавро, прикидывал план действий. А когда тот умолк, схватил обоих за руки и потянул к лестнице:
— Быстрее! Быстрее!..
— Не доложив Осман-бею?
— Оставь! Положись на меня.
Он сбежал по лестнице, схватил саблю и бросился в конюшню. В дверях казармы показался один из воеводских наемников, постоял немного, заслоняясь рукой от солнца.
— Куда мы, Орхан-бей? Зачем?
— Молчи, болтливый гяур!
Привыкнув к темноте конюшни, Орхан оглядел сытых коней и шепотом приказал:
— Мавро, седло для моего Карадумана! Быстро! Керим Джан, башлык, уздечку!
Керим и Мавро бросились к лошади. Затянув подпругу, накинули уздечку. Обхватив коня за шею, Орхан вывел его во двор.
— Ну, не подведи, Карадуман! — Обернувшись к Мавро, приказал: — В седло, Мавро, скорее!
— Я?
— Быстро, говорю!
Мавро хотел было вскочить на коня, но Керим остановил его:
— Погоди. Куда ты его посылаешь?
— В деревню Дёнмез. Пришлет сюда Тороса и голышей. Пусть там ударят в барабаны и всех, кто соберется, пошлют вослед.
— Если Фильятос в засаде за городом, Мавро нельзя ехать...
— Верно. Я и не подумал об этом. Но здесь ему оставаться еще опасней...
Мавро отступил на шаг.
— Керим прав, Орхан-бей! Пусть он едет.— Он положил руку на эфес.— Поглядим, справлюсь ли я со страхом, когда явится Фильятос...
Орхан глянул на него:
— Молодец, гяур! — Обернулся к Кериму: — Поезжай, Керим Джан!
— Не сказавшись отцу твоему?..
— Оставь моего отца...— Орхан взял лошадь за повод.— Сядешь в седло за воротами, чтобы Кара Осман-бей не услышал стука подков... Сними чалму: если они выставили дозорных, примут тебя за крестьянина...— Выйдя за ворота, подержал стремя, помогая сесть товарищу.— Только не попадись, Керим Джан. Покажи себя!.. Если с тобой что случится из-за этого сукина сына Алишара, век не прощу себе.— Он поднял руку.— В добрый путь! Пусть Торос, когда подоспеет, не показывается врагу, даст нам сигнал трубой!
Керим вскочил на коня, подобрал поводья, обернулся, сорвав с головы легкую ткань.
Орхан и Мавро бросились на террасу. Они видели, как Керим, спустившись по склону, вылетел на плоскую и голую равнину, простиравшуюся до самого болота. Оставляя за собой тонкое облако пыли, он становился все меньше и меньше. Вдруг они заметили всадника, отделившегося от купы деревьев.
Мавро охнул.
— Не бойся, Мавро! — успокоил его Орхан.— Наемная лошадь не догонит моего Карадумана!..
Карадуман в самом деле вырвался далеко вперед, словно желая доставить радость следившему за ним хозяину. Дозорный понял, что ему не достать гонца, натянул поводья, завертелся в седле.
— Решил взять стрелой нашего Керима Джана,— усмехнулся Орхан и уверенно добавил: — Вряд ли плохой наездник окажется метким стрелком.
Дозорный продолжал возиться с луком — видно, стрелок он был и правда неважный. Наконец вставил стрелу, пустил ее, даже не целясь. Снова завертелся в седле, сложил лук и повернул обратно, в сторону от города.
— Видно, хочет своих известить, Орхан-бей...
— Нелегко дозорному оправдаться, сказать «упустил»!
— Сообщи Осман-бею, а я пойду седлать коней,— распорядился Орхан. Но тут же передумал.— Погоди, Мавро, чем позже отец узнает, тем лучше... А коней оседлать успеем. Сейчас важно выиграть время, пока Керим приведет помощь...— Он остановил взгляд на Мавро.— Ну как? Боишься Фильятоса?..
Мавро улыбнулся:
— Что врать, Орхан-бей, на рынке в самом деле струхнул, а теперь прошло...
— Будь спокоен! Сумеем постоять за себя, пока не подоспеет помощь... Воевода Нуреттин гостей своих так просто не выдаст. А таких джигитов, как Кара Осман, Гюндюз Альп, двоюродный брат мой Бай Ходжа, Мавро, не легко одолеть.
— Ты забыл о себе.
— Я не в счет. Не могу назвать себя рядом с такими джигитами.
Керим был уже далеко — маленькая точка впереди стлавшегося по земле длинного облака пыли.
Бай Ходжа, сын Гюндюза Альпа, позевывая, вышел на террасу.
— Да где же они, наконец? — Оглянувшись, понизил голос.— Помираю от голода... Где застрял этот паршивец Алишар? Что скажешь, братец?
Орхан пожал плечами. Смуглый, темноволосый красавец Бай Ходжа был высок ростом, тонок станом. Ему шел семнадцатый, но выглядел он на все двадцать. Выделялся среди своих сверстников необыкновенной силой, необузданным нравом. В набегах его дед Эртогрул строго-настрого наказывал предводителям отрядов: «Этот парень слов не понимает. Следите за ним в оба!» И не находил себе места, пока тот не возвращался живым и невредимым. Не раз Бай Ходжа чудом спасался от смерти, но не образумился. Напротив, становился отчаянней. Была у него одна слабость — любил поесть, хоть это и считалось постыдным у родовитых туркменов. Поэтому и страдал он сегодня больше других гостей Нуреттина. Глядя на дым, подымавшийся из поварни, Бай Ходжа вздохнул:
