Эдебали быстро отставил чашу с шербетом. Не ожидал он такого от Осман-бея. А он-то приготовился давать советы растерянному юноше, приехавшему униженно просить наставлений, согнувшемуся под бременем ответственности, что свалилась на него после смерти отца. Даже опасался: не уразумеет его советов, а уразумеет, недостанет сил их исполнить. Рассчитывал испытать неопытного туркмена, гордеца, что три года не заглядывал в обитель, обиделся: не отдал за него дочь.
— А если пойдут на тебя с одной стороны император, а с другой — ильхан? Что делать тогда уделу Битинья, в коем людей-то всего пять — десять тысяч, и те крестьяне?
— Сражаться, пока хватит сил... Недаром сказано: «От малого — малое, от большого — большое». Дорого пришлось бы заплатить императору, если вздумал бы заполучить нашу землю в обмен на сестру. Дорого заплатил бы и ильхан, попытайся он отдать мусульманские земли в обмен на гяурскую жену... В нашем крае с большим войском не развернуться, да и не прокормить его. Горы — наши! Пока сердце бьется в груди, до тех пор жива и надежда.
Стараясь не выказать тревоги, Эдебали, будто нехотя, спросил:
— А что станешь делать, если узнаешь, кто убил Демирджана, угнал коней?
— Отомщу! Но с умом, примерившись.
— Значит, если это соседний властитель, то...
— Выберу время и проучу.
— А если императора разгневаешь?
— Не разгневаю, будет только рад! Князья-то его от империи хотят отложиться, по френкскому обычаю ввести баронский порядок... Легко их прикончу.
Удивление шейха Эдебали сменилось испугом. Не понравились ему слова Османа-бея: «Отомщу! Прикончу! Горы — наши!», а еще больше тон, каким все это было сказано. Вот почему опытные люди, умирая, справедливо считают, что оставшимся грозит опасность. Мало ли видел он новых правителей, кои по неразумию, легкомыслию и непослушанию, безрассудно надеясь лишь на себя, не соизмерив сил своих, теряли все, что было завоевано потом и кровью за долгие годы, и сгинули бесславно, будто их и не было. Не слишком ли он положился на Акча Коджу, выбрав беем Османа? Не совершил ли ошибки, не вняв мольбам Дюндара? Все это быстро пронеслось у шейха в голове. Как хорошо, что не отдал он дочь не знающему своего места парню. Если теперь он такой строптивый, то тогда и вовсе не было бы ему удержу. По правде говоря, шейх отказал ему в назидание обоим: ведь сговорились они втайне от него. Покойному Эртогрул-бею сказал: «Подождем, пока немного образумятся». Нет, не похоже, что Осман образумится.
— А еще завещал отец мой, вы знаете, чего бы то ни стоило, захватить Конью.
Эдебали пришел к убеждению, что они никогда и ни в чем не сговорятся с Османом.
— Да, много над этим голову мы ломали с покойным братом нашим Эртогрулом,— сказал он нехотя.— Трудное дело, но возможное. Вот ведь Караманоглу сподобился.
— Сподобился? Во время мятежа Джимри? Насколько я знаю, с грязью его смешали, да и головы лишился.
— Самое важное, захватив трон, продержаться года два-три...
Воцарилось неловкое молчание.
— Три года — срок немалый,— сказал наконец Эдебали.— Достаточный, чтобы укорениться.— Он снова помолчал.— Ашик приходил к нам вчера... Говорит, ильхан Аргун болен, и, кажется, тяжело.
— Не кажется, шейх мой! Покончил счеты с жизнью, по-моему...
— Правда ли? — Эдебали заинтересовался.— Получил весть из Тавриза? Надежная?
— Нет. Вы слыхали, конечно, регент Мюджируддин приказал казнить анатолийского визиря еврея Сад-ал-Давла. А ведь он был верным человеком ильхана Аргуна. Если б не покончил ильхан счеты с жизнью, разве позволил бы казнить визиря?..
Эдебали взял четки, принялся молча перебирать их.
— Ну а что будет, если умрет ильхан Аргун?
— На трон сядет, конечно, Кейхату. Но против него пойдут Байджу и Газан. Не знаю, верно ли, но слыхал я, будто уже готовятся, собирают войско, нанимают военачальников.
— Так! Значит, пойдут сражаться за тавризский престол. Не до Коньи им станет... Мы с тобой три года не виделись. Поглядим, что надумал ты за это время.
Осман-бей сделал вид, что не понял.
— О чем говоришь, господин мой?
— О том, как опередить всех и прежде всех попасть в Конью, заполучить престол дедов.
— Дедов? Неужто сельджукский престол в Конье принадлежал дедам нашим?
— Аллах, аллах! Разве не говорил тебе твой покойный отец? В свое время опросили туркменские племена, отряды гази и дервишей и нашли место в «Огуз-наме»: «Кайи был старшим сыном Огуз-хана. И завещал хан: после смерти его на ханство пусть сядет Кайи! Но удалось захватить ханство одному из сыновей его с другого крыла. То был Сельджук. Силой захватил, не по обычаю. А надо бы, чтобы ханство досталось роду Кайи и до конца света никто больше не владел им». Вот что было записано... От монгольского грабежа, от притеснений гонцов ильханских устала страна. Народ винит Сельджуков. А после разгрома Джимри не осталось надежды и на Караманоглу. Ахи Анкары, Коньи, Амасьи, Сиваса и Кайсери — то есть ахи всей страны хотят видеть на конийском престоле бея из рода Кайи.
Осман-бей отхлебнул из чаши.
— Вот уж три года, мой шейх, думаю я о конийском престоле... И решил султанат конийский задаром отдать тому, кто пожелает...
Старый Эдебали широко раскрыл глаза от удивления. В задней комнате к шороху шелка прибавился мягкий топот.
Осман-бей улыбнулся.
Шейх схватил серебряную чашу, тут же поставил ее, словно обжегся. Снова принялся перебирать четки. «Не ослышался я?» Потом решил, что у самодовольного молодого туркмена ум за разум зашел от страха при мысли о трудностях, связанных с захватом Коньи. Думал, сейчас станет помощи у него просить, ибо решил заранее, что планы самого Осман-бея ничего не стоят.
— Что значит подарить? Не верней ли сказать, что отсюда до конийского престола не достать? Сил не хватит?
— Силы считать потом будем. Да много их не надо. Если только ахи Коньи нас поддержат, вашими молитвами город возьмем и удержим его...
— Как же ты возьмешь? С каким войском? Не вызвав подозрений Карамана и Гермияна?
— Просто это, мой шейх. Снаряжу большой караван: новому ильхану, мол, подарки везу да отборных рабов и наложниц. Отправлюсь в дорогу. А войдем в Конью — сяду на трон. Да только к чему это, мой шейх? Ведь конийский престол что кусок железа, раскаленный в аду. Анатолийские земли тощи и бесплодны. Не одна шкура с них содрана, на костях мяса не осталось. Дороги заросли, караваны не ходят. Реки из берегов вышли, кругом болота. А держава больших расходов требует, не прокормишь!
И Осман-бей коротко объяснил, отчего сельджукский султанат восемьдесят лет процветал, а вот уже сто пятьдесят лет дух испускает. Государю, мол, нечего надеяться на сборы да налоги, ибо прогнил ленный порядок. Крестьяне-де разбежались, разбойничают. Сместив нынешнего султана Гияседдина Кей-Хюсрева и сев на его место, ничего не изменишь. Разоренные деревни вдруг не подымешь, а раз так, никто не спасет тебя от участи Караманоглу. И поведал Осман-бей шейху о том, как надо подчинить себе страну, как удержать ее и почему несведущим дело кажется легким.
— Да, мой шейх, для того, чтобы Конья пребывала столицей державы, надо к Анатолии присоединить земли Ирака до Басры и Египта до Судана. Того более, захватить надо проливы Стамбула, в пределы державы включить благодатные земли Балкан и моря Мраморного.
Как услышал шейх слова «несведущим дело кажется легким», обеспокоился. Нет, не походил этот туркменский парень на своего отца Эртогрул-бея! Видно, нелегко с ним будет ладить. И как не замечал он этого до сих пор, несмотря на многолетний опыт обращения с людьми. Впервые шейх усомнился в себе.
— Ты говорил об этом покойному отцу своему или Акча Кодже?
— Нет. Если бы открылся при его жизни, сказали бы, зелен еще, несмышлен. Отцы обычно не полагаются на разум сыновей. Все вы стали бы мешать мне. Пока я замещал отца, узнали бы мои намерения и все бы порушили.
Много лет Эдебали не задавал никому вопросов, но тут неуверенно спросил:
