Мальчишки, возившиеся в дальнем углу площади, побежали врассыпную.
Показался Осман-бей вместе со своим сыном Орханом. Шаг у него был быстрый, спорый, внушительное лицо спокойно. Поднявшись на помост, сел на свое место. Орхан, как всегда, устроился позади отца, внимательно оглядел собравшихся, заметив Керима, подозвал его.
— Говорят, ты у источника неплохо отделал вожака голышей? — прошептал он.
— Кто говорит?
— Аслыхан... Похоже, не тот он, за кого себя выдает. Принесли, положили у нас в конюшне. Орет благим матом. Я наказал Дели Балта, пусть дознается... Подождем, увидим.
— Да кто же еще? Голыш, конечно.
— Поглядим, правда ли голыш? А может, наемный вор, записавшийся солдатом к Караманоглу во время восстания Джимри? Теперь вот лишился хозяина...
— Вот так так! Мне и в голову не пришло...
Осман-бей терпеливо подождал, пока все сидящие на помосте каждый в свой черед поздороваются с ним, поприветствовал всех поклоном.
— Почтение собранию!
И сразу же перешел к делу. Так же, как Орхан, легко изложив суть событий, он повторил слова своего отца Эртогрул-бея, умолчав лишь о его наказе отправиться к шейху Эдебали, и спокойно добавил уже от себя:
— Я послал верных людей в Караджахисар, в Гермиян, в Инегёль. Когда вернутся, узнаем, кто наш истинный враг, посоветуемся и поступим, как надо. Есть у кого что сказать?
Люди Осман-бея предоставили возможность ответить сторонникам Дюндара.
Услышав вопрос, Дюндар перестал перебирать четки, а Даскалос — раскачиваться из стороны в сторону.
Пригнув, как всегда, голову и опустив глаза долу, Даскалос заговорил:
— Эй, братья! Эй, друзья! Ахи, гази и дервиши Рума! Абдалы Рума и сестры Рума! Наместник нашего бея Осман сказал мало, но сказал дело и вроде бы правду...
Умолк, порылся в карманах. Обычно Даскалос болтал как сорока, но сегодня голос его звучал призывно и умоляюще. Все, кроме Осман-бея, были удивлены.
Баджибей даже подняла голову и заморгала. Даскалос вынул платок, вытер им нос, откашлялся.
— Угнанные кони принадлежат самому Осман-бею. Если не говорит он: «Поскачем вслед, догоним, отберем!», то ему лучше знать. Воровски убитый кровный брат наш Демирджан пронзен стрелой, когда охранял бейский табун. Если наш бей Осман скажет: «Не стану мстить я за кровь своего конюха...» — Сторонники Осман-бея наконец пришли в себя и вслед за Орханом подняли крик, не соглашаясь с тем, куда клонит Даскалос. Но тот был не из пугливых, шумом его не сбить. Он продолжил с улыбкой: — «А если и стану, то без спешки...»
— Думай, о чем говоришь, Даскалос!
— Знай свое место!
Неожиданно Баджибей поднялась с земли, обернулась на голоса, подняла руку. Вслед за ней встали с земли все сестры Рума.
— Помолчите, джигиты! Ваше слово впереди. Не кричите, как бабы!
Один из старейшин взял Баджибей за руку, хотел было усадить ее, но она оттолкнула его локтем и осталась стоять. Остался на ногах и весь ее отряд. Так сестры Рума объявили в тот вечер, что не признают они установленного обычаем порядка.
— Да, братья! — продолжал Даскалос.— Если наш бей Осман так скажет — это его бейское дело. Но здесь не срединный, а пограничный удел, не земли Сиваса или Кайсери,— удел Битинья, да славится его имя! Здесь кто хочет не может прощать врага. Борьба идет не на живот, а на смерть. Тот, кто прощает кровь убитых своих, не выживет. Здесь говорят сабли и стрелы. Гибель тому, кто пускает добро на разграбление и не мстит за кровь. Столько лет сохраняли мы мир. Ошиблись!.. Мы предупреждали: «В пограничных уделах долгий мир до добра не доведет». Не слушали нас. Не зря сказано: «Если Мир длится долго, воины привыкают сиднем сидеть на месте». Ослабнет наш натянутый лук. И захотят джигиты, да поздно — не смогут сражаться, как надо. Кто сиднем сидит, отдаст свой удел пришельцам. Мир развеял страх наших злейших врагов. Если бы, как в прежние славные времена, джигиты с саблями наголо днем и ночью преследовали гяуров, забирали их добро, вырезали мужчин, а женщин на веревке уводили в рабство, кто поднял бы руку на наш скот и на наших людей?!. Нельзя нам медлить ни минуты. Орлами низринуться на голову врага, прикончить, разорвать, отомстить этой же ночью!.. Истинны мои слова или нет, Хасан-эфенди? — спросил неожиданно Даскалос, словно желая застать старейшину ахи врасплох. Хасан-эфенди и в самом деле размышлял в этот миг о другом. Помедлив, задумчиво сказал:
— Нет, не истинны!.. Если враг поднял на нас руку, значит, он готов к брани. Того, кто, закрыв глаза, бросается в бой в час, выбранный врагом, ничего хорошего не ждет в пограничном уделе!
— Ничего нам не станет. У наших гази, у наших ахи, у всех воинов-джигитов есть сила веры, побеждает тот, кто первым наносит удар. Не в обычае у наших воинов уклоняться от боя. Сказано: «Ты должен гяуров бить неустанно». И сказано: «Не давай гяуру открыть глаза!» Терпение у джигитов кончилось. «Сабля, что не рубит, ржавеет, а сабля, что рубит, блестит».
— Верно, дервиш Даскалос! Настоящий джигит и работает, как воюет! Неплохо бы воинам в мирное время потрудиться в поте лица вместо того, чтобы гнить от безделья. Мы то от мира одну пользу видели, а вреда никакого. Знаменитый рынок караджахисарский на нашу землю перебрался. Для умных людей это великое счастье. От злобы византийских властителей греки ищут защиты у нашего бея Эртогрула и приходят на наши земли вместе с попами да патерами своими. Не одно богатство в мире — военная добыча. А если дошло до набега или войны, то и в них не бросаются с завязанными глазами. Тут нужен ум да расчет. Не зная врага, на кого кинешься? Говоришь, пограничный удел. Верно, здесь все бывает. Только против обычая идти нельзя. Если здешние люди станут делать что кому в голову взбредет, налеты да засады устраивать, чем кончится?
— Разве мы поломали мир? Нет. Разве хотим его порушить? Нет! Загнали в землю нашего джигита, угнали наш скот. Нет греха на нашей душе. Бог на стороне правых, но время не ждет. Врага упредить надо. А искать его — недалеко ходить: стрела пущена в нас караджахисарская... Следы ведут на земли Караджахисара. Чего болтать-то зря? Животы джигитов давно позабыли и мясо и масло. Нищета взяла нас за горло, на землю свалила. Знаешь ли, Хасан-эфенди, что говорят в округе? А не знаешь, так выслушай. Соседи смеются над нами. В поговорку у них вошло: «Оборванный, как джигит Эртогрул-бея». А знаешь ли, что бабы говорят своим мужьям в византийских крепостях? «Погляди-ка на меня, как я одета? Оборвалась, будто туркменка! Не стыдно тебе?» Вот что говорят. Наши дети не растут от голода... У отроков нет силы, чтобы саблю держать. Молодухи плод выкидывают. Погибаем мы, сидя на месте, гнием. Грех это и вина великая. Хватит! Натерпелись. День ото дня все хуже. Нашла коса на камень. Пусть барабаны призовут в набег! Пусть затянут подпруги да перепояшутся воины поясом старания. Пусть джигиты возьмут острые сабли, наполнят колчаны стрелами, обновят тетиву. Отныне мир — погибель! Или счастье с нами, или падалью станем! Пусть развеваются на ветру знамена, скачут джигиты, дрожит под их копытами земля Караджахисара! Да познает страх смерти подлое сердце властителя Аксантоса!.. Да будут, как прежде, воинские рынки полны добра, отбитого у врага. Пусть за одну рабыню-гяурку дают всего пять акче и никто не берет ее. Вон сидят наши старейшины, видавшие виды, мужи ратные, через все искусы с честью прошедшие. Пусть отойдут в сторонку, прочтут фатиху на сечу. Да устроится все, как положено! И держите в уме своем: этот день на другие дни не похож. Трон султанов в Конье, считайте, пуст. Ждет сильного хозяина. Все удельные гази и беи зарятся на трон этот и помните, Караманоглу раз уже взял да посадил на султанский трон Джимри... Но тот, кто душу свою и добро не смог уберечь, пусть на трон не рассчитывает... Осман-бей — наместник. Дело нелегкое. Эртогрул, наш бей, тяжело болен, но, слава аллаху, в своем уме. Если надо, ударим ему челом. Не откажет. А откажет — в этот раз джигитов не удержать. И пусть знают старейшины: нечего больше тянуть да разговоры говорить. Вот наше слово. Не так ли, Баджибей?
