К тете Идонии, которая, не зная, чем бы себя занять, могла додуматься только до того, чтобы укладывать свои чулки по порядку их цветов, начиная от белого и пройдя через весь цветовой спектр до черного?!

Услышав это, Элизабет побледнела.

– Отец, прошу вас…

Но герцог только потряс головой.

– Даже не пытайтесь меня переубедить. Я так решил. Только надеюсь, что несколько недель – или месяцев, если потребуется, – проведенных на севере, помогут вам осознать всю глупость ваших поступков.

Элизабет открыла было рот, чтобы возразить, но герцог жестом остановил ее.

– Я делаю это во благо вам же, Бесс. По меньшей мере будем надеяться, что ваш визит к тетушке прогонит бунтарские мысли из вашей головы раз и навсегда. Но не нужно очень уж страшиться, я вовсе не такой зверь, чтобы отослать вас к моей сестрице одну. Несчастье раздели с другом, так говорят. Я позволю Изабелле поехать с вами. То есть, если вам удастся ее уговорить.

Элизабет перевела взгляд с окна кареты на свою сестру, сидевшую, изящно склонив голову, над сборником шекспировских сонетов.

Порой казалось удивительным, что они сестры. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что Изабелла Анна Элинор Дрейтон принадлежит к совсем иному миру, где над морем колокольчиков резвятся феи и где царит вечная весна. Она была двумя годами младше Элизабет; волосы у нее цветом и мягкостью походили на черный шелк, они ниспадали волнами на изящные плечи девушки. Кожа у нее была бледная, как наилучшая слоновая кость, а глаза бездонные, цвета синеющих сумерек.

Полная противоположность пылкости и бунтарству Элизабет, Изабелла была воплощением кротости и спокойствия. У нее была душа художника – она не просто смотрела, она впитывала в себя окружающий мир. Двигалась она с грацией лебедя. Говорила мелодично, как будто пела. Изабелла никогда не бросала вызов авторитетам. Она полностью принимала существующий порядок вещей. Просто с ума сойти! Временами Элизабет завидовала этому свойству сестры в не меньшей степени, чем упрекала ее в этом. Но несмотря на их различия, Изабелла, едва родилась, стала ближайшим доверенным лицом Элизабет; она с самого начала знала о писаниях старшей сестры, но, хотя надежно хранила ее тайну, предостерегала ее.

– Он скоро сменит гнев на милость, – проговорила Элизабет без всякой надежды. – Отцу и раньше досаждали мои выходки, но он всегда меня прощал. Помнишь мой первый выезд в свет, когда я надела панталоны на бал-маскарад у королевы? Негодование отца в тот вечер было почище всякого шторма. Он рвал и метал, грохотал вне себя от гнева, но это продолжалось недолго.

Изабелла оторвалась от сонетов и недоуменно посмотрела на сестру.

– Что ты такое говоришь, Элизабет? Ведь это случилось восемь лет назад, а он до сих пор не разрешает тебе бывать в Лондоне!

Элизабет пожала плечами.

– Мне вовсе не хочется жеманничать с самцами в пудреных париках и с нарумяненными лицами. Все равно отец простил мне тот случай, простит и теперь. Я в этом уверена. Ах, придется мне пострадать недельки две у тети Идонии, – она, разумеется, не преминет попортить мне кровь, пока мы будем там жить, – но потом мне разрешат вернуться домой, преисполненной смирения и сожалений. Я даже закончу эту проклятую вышивку, если понадобится. Но в конце концов все будет хорошо, Белла. Вот увидишь.

И, убедив себя в этом, Элизабет снова уставилась в оконце кареты, за которым небо быстро темнело. «Хм, – подумала она, – уж не собирается ли дождь?»

– Боюсь, что на этот раз все не так просто, Бесс.

Элизабет посмотрела на сестру. Внезапно лицо у Изабеллы помрачнело.

– Ты должна узнать кое-что.

– Что такое? Что-нибудь случилось, Белла? Тебе нехорошо?

– Нет, все в порядке… – Изабелла посмотрела на нее глазами, полными слез. Элизабет заметила, что она с трудом сдерживается, явно не зная, стоит ли говорить.

Наконец Изабелла выпалила:

– Ах, Элизабет, мы едем вовсе не в гости к тете Идонии. Это был лишь предлог, чтобы заставить тебя согласиться уехать из Дрейтон-Холла добровольно. Отец знал, что, если тебе станет известен его замысел, ты никогда не согласишься на отъезд, и тебя придется тащить из дому силком, а ты станешь кричать и брыкаться.

Внезапно Элизабет вспомнила слова отца о монастыре. Но это, конечно, была шутка.

– Изабелла… если не к тете Идонии, то куда же мы направляемся?

Изабелла заморгала.

– Белла, ты должна мне сказать!

– Мы едем в поместье одного из приятелей отца, к лорду Перфойлу, в Шотландию.

В Шотландию?

Элизабет была ошеломлена.

– Чего это ради отцу понадобилось отослать нас в такую даль? И почему к лорду Перфойлу? Мы с ним едва знакомы – кажется, мы виделись всего один раз за чаем. Я даже не знала, что у него есть дочь нашего возраста…

– Нет у него дочери. То есть я хочу сказать, что, может, дочь у него и есть, но отец послал нас туда не поэтому. Тебя послал… – Изабелла была в нерешительности. – Господи, как же мне объяснить? Это такой ужас. Но все же придется сказать. Бесс, отец хочет выдать тебя за лорда Перфойла.

– Выдать за него? – Элизабет почувствовала, как все краски исчезли с ее лица. – Но он же совсем старый, как… как наш отец!

– Он такого же возраста, но папа знал, что ты отнесешься к этому именно так. Вот почему он хотел, чтобы ты думала, будто бы мы едем к тете Идонии. Отец очень уважает лорда Перфойла и считает, что такой зрелый мужчина…

– Ты хочешь сказать – такой старый, Белла!

– Такой опытный человек, – продолжала Изабелла, – будет тебе лучшим мужем, нежели молодой. Отец не вечно будет с нами. Подумай об этом. Кое-кто из его приятелей уже покинул этот мир. Он беспокоится о твоем будущем, о будущем всех нас, если с ним что-то случится. Тогда мы все потеряем – титул, поместья.

Слова Изабеллы ошарашили Элизабет. Отец всегда был полон жизни, он казался ей не подвластным времени. Он был ее героем. Ее защитником. Она никогда не думала, что он тоже смертен.

– Ах, Бесс, мне так жаль. Но папа сказал, что, если я расскажу тебе обо всем прежде, чем мы покинем Англию, он заставит меня выйти замуж за лорда Перфойла вместо тебя!

Сердце у Элизабет сжалось. Она почувствовала, что ее предали самым гнусным образом, и предал ее родной отец, которого она, несмотря на различия их мнений по некоторым вопросам, всегда обожала и уважала. И Белла тоже… что тут скажешь? Сестра все знала уже давно и ничего ей не сказала.

– Как ты могла скрыть это от меня, Белла? Пусть отец тебе пригрозил – все равно, почему ты мне до сих пор ничего не сказала?

Но прежде чем Изабелла успела ответить, послышался внезапный угрожающий треск. Изабелла ахнула. Карета дернулась вперед, потом опасно завалилась набок, отчего Элизабет полетела со своего сиденья головой вперед, путаясь в шелковых нижних юбках и кружевных оборках. Она стукнулась головой обо что-то твердое, потом попробовала выпрямиться. Тут кучер остановил карету так резко, что у девушек хрустнули все косточки.

Потом настала полная тишина.

С трудом выпрямившись, Элизабет протянула руку к бесформенной груде одежды, в которую превратилась ее сестра, и спросила, задыхаясь:

– Белла! Ты не покалечилась?

– Нет, – последовал приглушенный ответ из-под вороха нижних юбок. – Просто немного испугалась. Что там случилось?

– Не знаю. – Сдвинув на затылок помятую соломенную шляпку, Элизабет окликнула кучера: – Хиггинс, где вы? Почему мы свернули?

– Да тут овца стояла посреди дороги, миледи. Пришлось малость свернуть на обочину, чтобы не зашибить ее, но, похоже, мы завязли. Сдается мне, что и колесо сломалось.

– О Господи! – сказала Изабелла, поднимая голову и выглядывая в окно. – Она не ушиблась, Хиггинс?

– Кто?

– Эта бедная овечка…

– Нашла о чем беспокоиться, Изабелла! Мы все могли разбиться!

– Ах, Элизабет, но овца-то этого не понимает…

– Да с ней все в порядке, леди Изабелла. Стоит, где стояла.

Элизабет выглянула в окно. Посреди дороги и вправду стояла длинношерстная овца, уставившись на них. Заметив Элизабет, овца заблеяла.