В глазах у Дугласа потемнело.

– Негодяй! Это настоящий шантаж!

– Так, сэр, называют это скотты. Я же предпочитаю считать это просто ловким ходом. Но как бы то ни было, Маккиннон, таковы мои условия. Выбор и исход дела зависят от вас.

Дугласу показалось, что все в нем окаменело.

Зачем он остался в комнате этой девицы в ту ночь, когда она попросила об этом? Почему не внял голосу рассудка и не ушел, пренебрегши ее страхами и мольбами? Сейчас он уже был бы на полпути к острову Скай, благополучный и… неженатый. Если бы только она не смотрела на него своими колдовскими карими глазами, взгляд которых почему-то проникал ему в самую душу.

И Дуглас, и герцог понимали, что у него выбора нет. Ему так же нужно расторгнуть этот брак, как и Элизабет. Но ему до зарезу нужны его земли, и он пойдет на все, чтобы вернуть их. Даже если ему придется разыгрывать из себя мужа пару месяцев.

– Согласен, ваша милость.

Одержав победу, герцог спокойно кивнул.

Шотландец встал и пошел к двери. В каждом его шаге сквозила едва сдерживаемая ярость. Герцог за его спиной не мог не усмехнуться. Потому что он заметил, как Маккиннон смотрел на его дочь, когда та вошла в гостиную, как не мог оторвать от нее глаз. Сьюдли прекрасно знал этот взгляд. Он прекрасно понимал, что он означает. Точно таким же взглядом он смотрел на свою Маргарет в тот вечер в опере, когда впервые увидел ее после возвращения из Европы четверть века назад.

Этот взгляд, несомненно, выражал желание, страстное и неотвратимое.

И это наилучшее желание из всех, какие только могут быть.

Герцог подождал, пока за ужином не будут поданы все шесть перемен, и объявил о своем решении.

– Вы хотите, чтобы я сделала что?!

Элизабет чуть было не подавилась лимонным кремом. Этот воздушный десерт всегда был ее любимым блюдом, но сейчас показался ей кислятиной. Она поспешно запила его мятным чаем. Девушка надеялась, что не расслышала отцовских слов.

Ей очень хотелось думать, что это Кэролайн закашлялась, или что залаял Агамемнон, или часы в холле пробили девять – подошло бы что угодно, лишь бы объяснить, почему она решила, что ей послышалось нечто немыслимое.

Но если она ошиблась, если отец не говорил этого, тогда почему все, сидевшие за столом, внезапно замолчали? Неужели…

О Боже! Она все расслышала верно.

За все время возвращения из Шотландии, за те часы, что прошли после этого дома, Элизабет ни разу не пришло в голову, что отец пожелает продолжения ее брака с шотландцем. В конце концов, в уме герцогу Сьюдли не откажешь. Во всяком случае, почти всегда он вел себя разумно.

– Вы, конечно, не хотите сказать, что желаете, чтобы я осталась за ним замужем, чтобы я с ним жила? Нет, отец, вы не могли сказать ничего подобного! Ибо если вы так сказали, это означает одно – вы не обдумали даже одного из десяти тысяч двадцати трех резонов, почему мы, – она взглянула на шотландца и решила, что ей вовсе не хочется говорить о нем и о себе как о чем-то целом, – почему мистер Маккиннон и я не можем провести всю жизнь вместе. Ведь мы совершенно не знаем друг друга, у нас нет абсолютно ничего общего. Я не ожидала от вас такого. Никак не ожидала!

– Вот как? – Герцог скрестил руки. – Тогда скажите, чего вы ждали от меня, когда вернулись домой с сообщением о замужестве, Элизабет?

Она запнулась.

– Я… я ожидала, что вы напишете письмо, либо пошлете за вашим стряпчим, либо сделаете еще что-нибудь, чтобы покончить с этим мнимым браком! Я даже не понимаю, – продолжала девушка, – как это я позволила Изабелле убедить меня пойти на это. Единственное объяснение – что во всем виновато это дурацкое виски. Оно меня одурманило, но вы не можете сослаться на такую причину. Нет, право же, отец, что вы думаете на самом деле?

Герцог посмотрел на Элизабет через весь стол, за которым сидело множество людей.

– На самом деле я полагаю, Элизабет Реджина, что у всего происходящего есть причина. И какова бы она ни была – дело ли рук это Господа нашего, святых угодников ли, или хотя бы духа вашей покойной бабушки, – существует какая-то причина, из-за которой вы стали женой мистера Маккиннона.

– Это дело рук Изабеллы, отец, а вовсе не Господа нашего и уж, разумеется, не бабушки Минны. Бабушка ни за что не одобрила бы такого опрометчивого поступка.

– Каким бы он ни был опрометчивым, – возразил герцог, – я не могу, будучи в здравом уме, пытаться разрушить брак – любой брак – да еще так поспешно. Супружеские узы – это святое. Разве я не женился на вашей дорогой матушке, хотя был совсем молодым человеком и никогда раньше ее не видел? В то время я вообще не хотел жениться, тем паче на тринадцатилетней девочке, но я сделал это из уважения к своим родителям, – он взглянул на герцогиню, – и то было самое лучшее из всех принятых мной решений.

Элизабет нахмурилась. Это был тупик. Она попробовала зайти с другой стороны:

– Ну ладно, я буду состоять с ним в браке два месяца, если вы этого желаете. Но зачем же при этом отсылать меня на остров Скай?

– Потому что в вашем муже там нуждаются, а долг жены следовать за супругом.

Муж…

Жена…

Долг…

От этих слов по спине у Элизабет пробежал неприятный холодок.

Она почти не сознавала, что отец продолжает говорить, пока он не произнес:

– Поэтому я тщательно обсудил все с мистером Маккинноном, и мы вместе пришли к соглашению.

Вместе?

Она повернулась к шотландцу.

– А разве никому из вас не пришло в голову, что неплохо бы пригласить и меня к участию в этом разговоре? Особенно если учесть, что он касается меня и всей моей жизни? Вы не подумали о том, что я тоже имею право высказать свое мнение о том, как следует поступить?

Но герцог стоял на своем.

– Именно из-за этого вы и попали в столь затруднительное положение, Элизабет, – решив, что вы знаете, как поступить. И именно поэтому я не предлагаю вам высказаться по этому поводу. Все уже решено за вас. Вы поедете с мистером Маккинноном в его дом на острове Скай и будете жить с ним в качестве его жены в течение двух месяцев. И это мое последнее слово.

Герцог действительно говорил серьезно, невероятно серьезно. Это не какая-то гадкая шутка. И не страшный сон, который развеется, когда проснешься. Все происходило на самом деле.

Элизабет почувствовала, как у нее заломило в висках от сильной головной боли, и девушка сморщилась. Что случилось с отцом? Почему он не хочет замечать, как все это смешно? Почему не слушает ее?

Видя его явное упрямство, Элизабет предприняла последнее, что ей еще оставалось. Она обратилась к герцогине:

– Мама…

Ее милость, да благословит Господь пряжки на ее туфлях, немедленно стала на защиту дочери.

– Аларик, я не могу не согласиться с тем, что Элизабет окажется плохо приспособлена к роли жены простого крестьянина. – И она поспешно добавила: – Я не хочу вас обидеть, мистер Маккиннон.

Шотландец только пожал плечами:

– Здесь нет ничего обидного, ваша милость.

Элизабет обратилась к нему:

– Вы хотите сказать, что действительно согласны с этим… с этим нелепым условием?

Дуглас отпил вина и кивнул:

– Да, мисс, согласен.

– Но ведь вы даже не хотели со мной венчаться. Припомните – вас же просто заставили это сделать.

– Да, но я передумал.

– Как?!

– Вот так. – Он посмотрел на нее. – Поговорив с вашим отцом, я решил дать свое «добро».

– Вы решили дать ваше «добро»? – В глазах у Элизабет потемнело. – Как вы сме…

Она выпрямилась, сузила глаза и приготовилась разразиться потоком брани, но внезапно ее осенило, и она все поняла.

– Ну разумеется! Вы увидели наш дом и все, что в нем находится, и решили, что вам подфартило, не так ли? – Она посмотрела на отца: – Неужели вы не видите, в чем здесь дело, отец? Сомнений нет – он считает, что чем дольше он будет упираться, тем больше вы ему заплатите, чтобы от него избавиться.