— Оказывается, ты умеешь извиняться, — мужчина не видел лица Ирэн, но, кажется, она улыбнулась.

— Все умеют, просто некоторые пытаются скрыть это. Не жалей о своём выборе.

— Нет, я не жалею. Ни о том, что пошла за ним, ни что убила Ларин… Но, Бездна! Как же я устала: бороться, ждать, надеяться. Устала, — повторила девочка.

Ирэн с силой и злостью сжала в ладони каплю янтаря. И дальше заговорила ровно, словно это помогло ей успокоиться.

— Там покой, Девеан, — вздохнула она. — Несколько мгновений, пока тихая госпожа закрывала мне глаза, было больно, а потом всё исчезло. Больше не грызло изнутри отчаянье, отступили страх и грусть, не стало этого треклятого долга… Странное ощущение защищенности и любви, когда ты знаешь, что нужен кому‑то доброму и сильному — вот что было в том покое. Не знаю, может быть, именно так чувствует себя ребёнок в материнской утробе? А потом плачет, лишаясь этого чувства. Там была Эллин, были те, кого отобрало у меня время. И Серег тоже должен был присоединиться — я знала. Что же пошло не так? Он ведь, наверное, думает, что ему всё дозволено, раз душа где‑то там, в чертогах тихой госпожи, счастлива в кругу нашей маленькой семьи. Но нет. Душа не спаслась — она исчезла. Растворилась в пустоте: ничего не осталось. Его уже нет, действительно нет, а он не понимает этого, играет словами…

Ирэн тихо всхлипнула, смахнула тыльной стороной руки капли слёз.

— Я помню холод, который разрушил мой покой, когда Серега не стало. Страшное осознание катастрофы. Ощущение, что у меня самой вырвали кусок души… И тогда я взмолилась, чтобы Время вернуло мне то, что отняло, или же отпустило к нему. А Эллин осталась под защитой тихой госпожи. Голубые глазки, веснушки, беззубая улыбка… Когда‑нибудь она переродится и будет назвать мамой другую женщину. Пусть. Какая из меня мать? Не уберегла её. В другой жизни она будет счастлива. Время ответило, согласилось. Оно сказало, что выполнит мою просьбу. И ему неважно: выдержу я или пожалею о выборе — ничего уже не вернуть. Вот и вся история.

Несколько минут они просто молчали.

— Скажи, — постарался отвлечь девочку Девеан, — почему никто не заподозрил тебя? Столько лет жить рядом с этими людьми и не выдать своей ненависти, своего возраста? Сложно оставаться ребёнком, пережив столько боли. И невозможно улыбаться тем, кого мечтаешь убить.

Он провёл ладонью по спине Ирэн, чувствуя, как дрожь оставляет ее тело.

— Нет, всё гораздо проще, — она покачала головой. — Воспоминания возвращались постепенно: отрывками, видениями, образами. Ночными кошмарами. И я медленно вспоминала. Так притворяться было куда проще. Иногда мне даже казалось, что это обычные страхи: все сон и ничего не было. Ждала, когда снова увижу его — спасителя. Смешно, но надеялась, вдруг это окажется совсем другой человек? Только никак не могла понять: действительно ли хочу, чтобы та жизнь оказалась сном.

Ирэн помолчала, потом потерлась щекой о жесткую ткань рубашки.

— Спасибо, Девеан, — она осторожно обняла его за шею.

И улыбнулась.

Губы у Ирэн были мягкими и тёплыми. Она осторожно коснулась ими уголка рта мужчины, взглядом стараясь что‑то отыскать в тёмных глазах надзирателя. А потом снова поцеловала. Так отчаянно сильно впиваясь в губы Девеана, словно хотела причинить боль. Ещё мгновение он отвечал на этот поцелуй, обнимая её, желая укрыть от всего мира крошечное солнышко, а потом резко отстранился.

— Мне не нужны краденые чувства, — бросил Девеан, поднимаясь на ноги, — это неприятно — знать, что вместо меня ты представляешь Серега. Даже оскорбительно.

Он успел встревожиться, что из‑за грубого тона Ирэн может стать только хуже. Но девочка, наоборот, пришла в себя. Криво улыбнулась.

— Прости, — она тоже поднялась с вытоптанной травы, отряхивая одежду. — Наверное, мне нужно было понять, что хоть у кого‑то в этом мире остались эмоции и чувства… нормальные.

— У тебя, — Девеан прошёл по поляне, проверяя, не оставил ли следов. Подумал, что нужно будет вернуться туда, где они остановились — разобраться с вещами.

— Нет, — Ирэн покачала головой. — Я не продержусь. Если слишком долго стоять на краю Бездны, рано или поздно сделаешь шаг вперёд.

Надзиратель нахмурился, поворачиваясь к девочке.

— Неужели ты не поняла, что у него вообще нет эмоций или чувств? Даже если ты исказишь своё восприятие, то не сможешь стать такой же, как он.

Ответом ему стал смех. И если хорошо прислушаться, можно было заметить первые нотки подкрадывающегося безумия…

— Нет, Девеан, это ты никак не можешь понять, что Серег смог вернуть себе часть ощущений. Неужели не заметил этого во время схватки? Только каких именно ощущений? Явно не приятных и добрых. И не превратит ли это его в нечто ещё более жестокое, чем есть сейчас?

Но мужчина не стал дослушивать до конца. Девочка успела разглядеть, как лицо Девеана исказила непонятная гримаса. Ужас? Осознание? Обречённость? Надзиратель исчез с лёгким хлопком, оставив её одну.

Ирэн встряхнула головой, чтобы неровно — обрезанные пряди тусклым огнём растеклись по плечам; прищурилась и, посмотрев куда‑то вверх, уточнила:

— Вот теперь всё, как надо?

— Да, родная, ты все сделала правильно…

Девочка повернулась к появившемуся за её спиной Сергею и улыбнулась.

Когда‑то:

Ржавая дверь со скрипом открылась, заставив меня поморщиться от неприятного слуху скрежета. Микель кивнул и пропустил в камеру посетителя.

— Здравствуй, как ты?

Бледное лицо. Нет, даже не лицо, а маска — кость, обтянутая белой кожей, которую вспарывали ранние морщины. Вокруг глаз, давно потерявших последние искры жизни, залегли глубокие тени. Губы искривила грустная улыбка. Время и боль сделали Ирэн некрасивой, настолько, насколько это было возможно. Хотя что‑то в ней оставалось от прежней себя — тень весёлой девушки. Впрочем, это ещё больше уродовало её.

— Так же, как полгода назад.

Не думаю, что выгляжу лучше, но, господа, я в тюрьме. А вот моя милая жена на свободе. И даже более того: семья обещала её простить и разрешить вернуться. А всего‑то надо забыть бывшего героя. Упрямство заставляло Ирэн раз за разом отказываться от предложенных ей благ и продолжать навещать меня.

Зачем?

Наверное, я скот. Даже спорить не буду. Но мне противна стоящая передо мной женщина. Её сутулые плечи, худые руки с маленькими запястьями и тонкими пальцами. Её грязно — рыжие волосы, которые больше напоминают паклю. Её взгляд, где не осталось той всеобъемлющей любви — только её иллюзия.

— Я нашла документы об аресте. Мне осталось их показать людям. Только не знаю, кому доверять. Может быть, Марису? Но, Серег, я обязательно справлюсь, верь мне! — она резко шагнула ко мне, желая обнять или просто прикоснуться, но я брезгливо отступил назад.

— Выброси и забудь. Всё. Хватит, — мне пришлось закрыть глаза, чтобы Ирэн не увидела, как в них медленно возвращается жизнь. — Достаточно!

— Глупости, неужели ты думаешь, что я тебе поверю, мастер? Говоришь, чтобы оставить его здесь? Но Серег хочет на свободу!

Она походила на сумасшедшую, но в тоже время… Эрик всегда здесь — в моём разуме. Только сейчас я это я. И прошу тебя, Ирэн, не трогать ничего, не изменять мою жизнь.

Пожалуйста…

— Нет, не надо. Оставь меня. Ты не понимаешь? Ты действительно не понимаешь? Я опасен! У меня нет ничего за этими стенами, там будет только хуже. Привык. Я уже привык здесь. И Бездна… почти не чувствую её. Только голоса, но это неважно. Ирэн, милая моя, родная. Давай, встану на колени? Я не хочу возвращаться. Только не это… пожалуйста.

Она тихо рассмеялась.

— Бездна, Серег, ты говоришь, словно сумасшедший! Конечно же, ты хочешь свободы! Это всё он — мастер — заставляет тебя так думать. У тебя есть я. И наша любовь! Не бойся, скоро всё закончится.

Неужели она не понимает? Не видит? Я уже давно сошел с ума.

— Нет, — воздуха катастрофически не хватало, но старался говорить как можно чётче: — Всё, что прошу — убраться отсюда в Бездну. Вон! Я не люблю тебя. Ты мне противна. Убирайся. Ирэн, пойми, наконец, я — это он. И на свободе мы станем новым мастером. Я слышу его голос. Он шепчет мне, как божественно — горяча кровь, выплескивающая из ран. Ты хочешь попробовать? Тоже хочешь ощутить это? Вместе навсегда?