И в какой‑то момент внутри порвалась ещё одна тонкая цепь, связывающая меня с прошлым и сдерживающая Бездну. Даже нет, не порвалась — растворилась, позволяя Зверю ещё на миллиметр приблизиться к свободе.

Что ж, кажется, пора спросить, куда пропала Ларин. Но, опережая меня на какую — то долю секунды, из кустов вынырнула, отряхиваясь от колючек, Ирэн.

— Ой! А Ларин так и не вернулась? Странно… — девочка, посмотрев на меня, слегка наклонила голову и снова повернулась к вскочившему на ноги Далику.

И тут я понял, что улыбаюсь.

Возможно, в первый раз за все моё существование без души я действительно улыбался — совершенно искренне и нормально, зная, что где‑то совсем близко от нашей поляны захлебывается кровью молодая женщина, которая всего лишь мечтала спасти свой мир.

И ещё верила, что друзья успеют прийти на помощь.

…Город был разным.

По утрам — спокойным. Белая звезда лениво карабкалась по акварельному небосклону, с ленцой очерчивая строгие контуры башен, играя лучами, которые запутывались в витражных окнах, оживляя их, словно иллюстрации к сказкам. Свет, пробивающийся сквозь слои ватных облаков, заливал главный зал, балкон, жилые комнаты и стирал пугающие тени. Он растекался патокой по всему городу, в безуспешной попытке согреть древние каменные стены, и становилось совсем не страшно.

Мальчик выходил на северный пирс, устраивался на самом краешке, смешно болтая ногами, и наблюдал за океаном. Ему нравилось это делать. После того, как надоедало исследовать длинные, укутанные паутиной коридоры или играться с тенями в пустом тренировочном зале, он приходил сюда, чтобы, наблюдая за ледяными водами и не думать ни о чем. Иногда океан хмурился. Высокие серые волны окутывали пенными брызгами щеки мальчика, одежда быстро намокала, а злой ветер словно специально бил ему в спину, надеясь сбросить в объятия вод. Мальчик не чувствовал холода, но всё равно нехотя поднимался, сутулясь и шаркая, уходил обратно в город. В главный зал. Он устраивался напротив странного узора на полу и ждал, что вот — вот он сработает, и сквозь лёгкую мерцающую пелену сюда придут. За ним. Мечтал, что он станет кому‑то нужным.

Но Белая звезда добиралась до какой‑то невидимой точки, и небо становилось густым, будто бы акварель заменили гуашью. Несколько минут ничего не происходило, но звезда ускоряла свой ход, спеша уйти за тонкую полосу горизонта. Её младшая сестра освещала башни и подсвечивала витражи пугающим красным цветом. Мальчик подходил к узору, дотрагивался до тонких холодных линий, проводил ладонью по шершавому камню, словно прося поторопиться. Ему не хотелось оставаться в городе на ночь. На ещё одну холодную, страшную ночь.

Но никто не приходил.

Днём город становился тревожным. Свет в зале мигал, то замирая испуганной птицей, то продолжая агонизировать. Внизу метался океан, словно прося защиты у башен. В ревё его волн мальчик слышал крики, обрывающиеся на тревожно — высоких нотах, невнятные мольбы, плач. Мальчик обхватывал голову руками, чтобы не слышать, запирал двери, боясь, что наступающая темнота откроет их и заберёт его. Что он просто растворится в ней. Он продолжал ждать, когда же за ним придут. Ведь случилась ошибка! Взрослые просто спешили уйти, а он прятался от темноты под кроватью. И когда узор на полу заработает, он услышит весёлые голоса вернувшихся взрослых. Его поднимут на руки, извинятся за то, что так долго не приходили. Его снова будут окружать друзья.

Друзья…

Он так и не понял, что же обозначает это слово… Поддержка? Теплота? Но он всегда был один, в этом большом городе. И единственное тепло, которое мальчик знал — своё прерывистое дыхание, когда он пытался согреть озябшие ладони, если темнота подбиралась совсем близко.

Вечером город зажигал сотни волшебных огней, чтобы мальчику не было так страшно. Но он всё равно боялся липкой, словно перебродившее варенье, темноты, которая подкрадывалась к нему снаружи. У неё был отчетливый привкус безумия. Она звала его, манила. Темнота все наступала, заставляя его сжиматься в маленький комочек под гротескным каменным троном.

В этой темноте обитал кто‑то злой. У него было бледное странное лицо, тонкие искривлённые в усмешке губы и глубоко запавшие страшные глаза. От него пахло болью и кровью. Мальчик боялся его, боялся, что, подойдя к зеркалу в одной из пустующих комнат, увидит в отражении эти безумные глаза.

Ночью город охватывал шторм. Косые струи холодного дождя вперемешку с липким снегом заливали пол, подбираясь к каменному узору. Океан долбился в основы башен, словно желая их сломать. И там, снаружи, что‑то боролось с темнотой. И проигрывало, завывая, выбивая в комнатах и залах тонкие стекла, кидалось пригоршнями ледяной воды в витражи.

Сквозь шторм из провалов окон на мальчика смотрело мертвое спокойствие.

Темнота завладевала всем городом. Подползала, подкрадывалась, танцевала на стенах и потолках, смеялась, шептала мальчику, что за ним никто не придёт. Мальчик не верил. Он знал, что ночь пройдет, если он будет сидеть, крепко — крепко зажмурив глаза, не поддаваясь тьме. Что завтра ленивая Белая звезда снова будет карабкаться по небосклону, отряхиваясь миллионами юрких лучей.

Знал, что завтра никто не придёт…

Что он снова будет бродить по пустым коридорам, боясь отражения в пыльных, кривых зеркалах. Что ему снова будет мерещиться запах крови и тёмные пятна на его ладонях. Что он снова будет пытаться вспомнить что‑то очень важное. А двуличный лживый город снова будет менять маски, преследуя его по пятам одиночеством. Мальчик опять пойдёт на пирс. Он будет кричать Ледяному океану, что ни в чем не виноват, что ему одиноко и страшно. Океан ответит мальчику равнодушной россыпью брызг, которые заглушат тихий смех мертвого города.

… — Эрик?

Он вздрогнул, вырываясь из холодных объятий памяти. Обернулся на голос, сквозь пелену, заполнившую сознание, и узнал ту, что пыталась себя выдать за его госпожу. Он узнал бы её лишенный зрения, слуха… всего. Ведь кислый привкус безумия, которое ядом просачивалось под кожу, нельзя было перепутать ни с чем другим.

А от этой женщины пахло совсем иначе.

Но слишком заманчивая цена помогала ему закрывать глаза, шепча "моя госпожа"…

— С тобой всё в порядке, — уточнила женщина, проходя в комнату мастера, — да?

— Простите, госпожа, да, — он наклонил голову, в знак уважения. Ведь это естественно — подчинять тех, кто слабее, и подчиняться, если находится кто‑то могущественнее тебя.

За окном паутиной переходов и башен раскинулся огромный город — замок: владения многих поколений тёмных мастеров… Царство холода и отчаянья. Его тюрьма… ведь Эрик так не любил холод. Иногда мастер представлял, что после его проигрыша — смерти, темные пугающие залы наполнятся шумом и разговорами. Приедут сотни магов и исследователей, они будут изучать лабиринты переходов и коридоров, совсем не боясь странной тьмы. Твари безумной госпожи будут уничтожены, и все станет хорошо. На верхнем балконе поставят столы и скамейки, чтобы было, где отдыхать после сложных рабочих дней вместе с друзьями. Пустые комнаты наконец‑то обретут жильцов, и для одиночества просто не останется места.

Но Эрик так не хотел умирать…

Алевтина покачала головой, смотря на растерянного мастера.

— Память… — эти стены умеют напоминать о том, что более всего мечтаешь забыть. Я понимаю, — творец кивнула, присаживаясь на широкую двуспальную кровать с высоким плотным пологом, огляделась, словно была в этой комнате первый раз, — скажи, Эрик, тебе нужно что‑то ещё? Свобода от безумия не столь большая плата за то, что ты и так согласился бы сделать. Поверь, некоторые запрашивали цену в десятки раз выше, и я соглашалась на поставленные условия.

Эрик покачал головой. Сейчас, когда липкая плёнка безумия действительно растворилась, мир воспринимался абсолютно по — другому. Не столь контрастно, не так ярко и просто. Он казался чужым, враждебным. Исчезла и удивительная легкость, появились сомнения. Но всё‑таки теперь он чувствовал свою жизнь, индивидуальность. И ощущение цельной, собственной личности, а не осколков безумной госпожи, стоило того, чтобы по — новому взглянуть на мир.