"Какой же он всё‑таки высокий…", — мелькнула мысль, когда мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть мужчине в глаза.

— Меня никто не учил отличать нужную дверь от ненужной…

— Этому человек должен научиться сам, что, конечно же, невозможно, если целыми днями только жалеть себя и стенать из‑за подлой судьбы. — Девеан передёрнул плечами, потом уже примирительнее добавил: — У каждого в жизни бывают трудности. Готов согласиться что то, что произошло с тобой выходит за рамки обычного, но это не повод ставить себя выше остальных и думать, что чужие печали ничто по сравнению с твоим горем. К тому же, можно сказать, тебе ещё повезло…

Последняя фраза заставила меня вырвать руку из его захвата.

— Бездна, да что может быть хуже? — воскликнул я, понимая, что Девеан только что заставил меня ассоциировать нечто похоже на возмущение.

Надзиратель обвёл взглядом крышу, словно это "хуже" должно было находиться где‑то здесь. Потом устроился на парапете.

— Хорошо, не буду предлагать напрячь фантазию, с этим у тебя проблемы — просто расскажу, — он похлопал рукой рядом с собой, предлагая сесть. Подождав, пока я устроюсь, поджав колени, он начал рассказ. Говорил медленно, взвешивая каждое слово, чтобы не сказать что‑нибудь лишнее.

— Представь, что души тебя лишили не в один момент, а медленно, по маленьким кускам вытягивали ее раскалёнными щипцами. День за днём, год за годом — бесконечная пытка, чувствовать, как внутри медленно образовывается пустота, терять связь с миром, по минуте забывать чувства.

Память вернула меня в день казни, попытавшись физически передать те ощущения. Если то, о чём говорит Девеан, возможно, мне действительно повезло…

Мужчина усмехнулся, будто проследил за моими мыслями и продолжил.

— Ты не заметил, как похож на творцов? Человека, лишенного души, можно узнать всегда, под любой маской и иллюзией: ведь никакая личина не сокроет мёртвые глаза. Душа — великий дар и самое великое проклятие, данное Единым создателем своим детям. Она позволяет человеку чувствовать, делая одновременно всемогущим и безумно уязвимым, ибо с чувствами приходит субъективность, свой взгляд на миры, на привычные вещи, слова. Существа, подобные творцам, должны уметь видеть реальность объективно, у них не может быть чувств или эмоций. Только холод, логика и разум. Говорят, самое первое Поколение было создано бездушным — подарок Создателя. Что случилось с этим Поколением, сейчас не скажет никто. Наверное, творцы что‑то знают, но правда ли это? Новые хранители набирались в смертных мирах и были наделены душами: это поставило множественную вселенную на грань исчезновения. Тогда кто‑то из творцов придумал ритуал, который лишал человека души. А чтобы он сохранял дееспособность и разум, он должен был действовать медленно, постепенно адаптируя творца к такому существованию. Как всегда мироздание не оценило благих намерений. На первый взгляд идеальный план на деле сделал только хуже: нечеловеческая боль и пустота медленно свели с ума Поколение за Поколением. Ты видел — отвратительное зрелище. Каждый из них, из‑за одной ошибки прошлого прошёл через ад, который мог длиться столетиями. Они безумны и всесильны. А ещё они будут люто ненавидеть тебя, за то, что ты слишком просто получил их возможности, которые они выстрадали, потеряв всё, что было им дорого.

— Просто? Ты думаешь, я не потерял всё, что было мне дорого…

— Поверь мне, Сергей, они потеряли гораздо больше. Просто поверь. Однако не хочу спорить. Не мне оценивать и судить другие жизни. Ты можешь спросить: зачем же тогда Алив заключать с тобой договор? Отвечу — не знаю. Их безумие принимает самые разные формы. Алевтина любит находить странных людей: считает их интересными диковинками, которые можно поставить на полку и любоваться осенними вечерами, а так же хвастаться перед другими творцами. Но это лишь одна сторона правды. Давно, когда я был молод и наивен, услышал, будто она страстно мечтает найти того, кто мог бы стать новым творцом — основать новое Поколение, освободив предыдущее. Но никто не подходит. Это цена за ещё одну ошибку. Знаешь, когда ты придёшь к нам, узнаешь множество страшных сказок. Не верь им. Проще думать о творцах, как о жестоких детях, чем верить, что они выстрадали своё право ломать жизни другим и проводить ужасающие эксперименты. Право быть тварями.

Потом мы долго молчали. Я думал о том, что узнал. Все оказалось куда сложнее, чем виделось сначала. Что такое проблемы одно человека в огромном мире? А что такое проблемы того же человека во множественной вселенной, где нельзя назвать даже приблизительное число существующих реальностей? Если творцы действительно такие, какими их описал мой надзиратель, то мне не хочется представлять те миры, которые они создают.

— Не создают… Могут, но не хотят, понимая, что сотворят недееспособных уродов, которые захлебнуться в боли. Они копируют существующие реальности, внося лишь небольшие корректировки. Творцы, скажем так, самоназвание. Впрочем, имен у них хватает. Сначала они должны были просто следить за уже сотворенными мирами, но когда Единый исчез…

— Почему ты согласился служить Алевтине? Какую цену она предложила тебе? — вопросов оказалось предостаточно. И пока Девеан был в благодушном настроении — таким я его не видел — стоило использовать время с пользой.

— Ценой оказалась моя глупость, которую я почему‑то называл тягой к запретным знаниям. Алевтина умеет выбирать моменты, когда отчаявшийся человек принимает условия с радостью и благодарностью — ведь ничего другого не остается. Служу ей честно, выполняю поручения, стараюсь быть послушной и полезной игрушкой. Теперь вот докатился — надо же! Приказали быть нянькой мальчишки, который может случайно свалить полвселенной в Бездну. Открою тебе секрет — есть целая группа профессиональных надзирателей, они‑то своё дело назубок знают. А я кто? Наёмник.

Девеан невесело вздохнул, переводя дыхание.

— Но если бы Алевтина обратилась к ним — о тебе обязательно бы узнали и остальные творцы. Ксанрд‑то скорее всего будет молчать, он другой — почти всегда выступает на стороне Алив и согласен убирать за ней пока она не выходит за рамки дозволенного Единым. Правда не знаю, впишется ли в них Бездна в сердце множественной вселенной. Но остальные творцы — нет, им не нужно знать, что у Великой матери появилась настолько интересная игрушка. Так что придётся нам с тобой уживаться. Если пообещаешь больше не ныть, попробую из тебя слепить что‑нибудь достойное.

— Обещаю.

— Тогда начнём с самого простого. У меня есть небольшое задание. Алевтина передала, чтобы мы не скучали эти два года.

На небольшое кладбище опустилась ночь, укрыла тёмными крыльями унылые ряды чьих‑то утрат, прошуршала сухим травоцветом с налётом изморози, которая украшала старые плиты. Густые сумерки заполняли все серым и липким туманом. Голые ветви искорежённых болью деревьев наклонились к самой тропе, которая проходила через погост, извиваясь пыльной змеёй. Кладбище находилось на поросшем сухим вереском возвышении, откуда открывался вид на примостившееся в уютной ложбинке поселение. Надо было лишь пройти склон, к которому подступал старый лес — не больше двадцати минут. А дальше тропа, петляя, уходила в рощицу молодых ещё не изломанных деревьев, чтобы выйти как раз около поселения. Палая листва укрыла собой замшелые, потрескавшиеся надгробия. И в её шелесте слышался плач, горе потерянных душ. Скорбь стелилась по земле вместе с туманом. Несмотря на то, что холод не причинял мне неудобств, я зябко поёжился. Несколько минут жадно вдыхал аромат пряной листвы и свежесть ночи.

Почему я тут? Поднял к лицу и рассмотрел просвечивающие руки. Что я должен увидеть в этот раз? Вряд ли мне доставят такое удовольствие — любоваться пейзажем этого мира.

Словно откликаясь на мои мысли, невдалеке послышалось шарканье шагов. Кто‑то медленно шёл через кладбище, ненадолго останавливаясь и снова продолжая путь. Потом до меня донесся тихий плач ребёнка. Не думая, я присел на каменное надгробие и стал ждать ночного кладбищенского гостя. Наконец, из тумана показалась женская фигура, прижимающая к груди сверток с младенцем. Складки плаща тихо шуршали по листве, с одного краю подол был пропитан кровью.