— Не сдох ещё? — голос отозвался новым приступом боли, а надсмотрщик, будто специально, ещё провёл палкой по ржавым прутьям решётки, вырывая у меня тихий мучительный стон. — Не сдох, значит, — с каким‑то мрачным удовольствием констатировал мужчина.

— Я тут подумал, а что это ты у нас занимаешь целую камеру? Не жирно будет? Может ещё отдельные апартаменты предоставить? Так что после ужина переедешь, голубчик, в другую камеру. Там тебе будет веселее.

После чего по коридору снова раздались столь неприятные на звук шаги. К моей камере опять приблизилась стража, за ней обжигающе ледяное дыхание Бездны. Совсем близко. Казалось, они стояли прямо надо мной.

Вдох, выдох.

Как же холодно.

Мучительно хотелось повернуться лицом к решётке и открыть глаза. Мне казалось трусостью — встречать их, спиной, лежа в защитной позе эмбриона. Еще один хриплый вдох и сознание привычно заволакивает пелена воспоминаний.

Улыбающиеся родители.

Мои руки в чужой крови.

Перехватывающий предназначающуюся мне стрелу Ферл.

Счастливо улыбающийся Шарисс.

Адриан с перерезанным горлом.

Детская обида в глазах Эрика.

Тихо поскрипывающая колыбель.

Кровь на полу деревенского дома.

Ирэн…

Они смотрят на меня, не осуждающе или ненавидяще. Пока просто смотрят. И это не выносимо. Лучше бы они кричали, обвиняли, проклинали.

Так скоро будет. Совсем скоро.

Шепот.

Иногда я слышу шепот. Они хотят мне что‑то сказать, но всё теряется в новой круговерти воспоминаний. В новых приступах боли. Тогда лица превращаются в маски и на них проступает злорадство. Но я еще не верю в это. Бесполезное занятие искать истину там, где ее нет. Слишком много времени я потратил на это, чтобы понять…

Безумие совсем близко. А может быть я уже давно безумен? Возможно, рассудок повредился настолько, что перестал это замечать? И я смеюсь протяжно, хрипло, но смеюсь… Пока окончательно не проваливаюсь в холодную пустоту.

— Здравствуй, Сергей.

Медленно поворачиваюсь к нему. В серых стенах, пропитанных отчаяньем и страхом, он кажется каким‑то неземным существом. Ангелом, пришедшим из прошлой жизни. Спокойные глаза с капелькой брезгливости. Чистое лицо. Собранные в хвост ухоженные волосы. Безупречная одежда без единой складочки.

Хранитель моих кошмаров.

— Здравствуй, Эрик, — еле слышно говорю ему. Он чуть морщится, но не возражает против такого обращения. — Ты ведь не оставишь меня… продолжишь мучить

— Я всего лишь показываю твои ошибки. Посмотри на себя — и это спаситель? Ты жалок, — он стоит, прислонившись к грязной стене, так расслабленно, словно просто отдыхает. — Скажи, чего ты добился? Ты ведь сделал всё, что хотел? Исполнил свои мечты? Ты счастлив, Сергей?

Я снова отворачиваюсь к стенке, в бреду повторяя привычное движение, заставляя околевшее тело двигаться.

— Глупый, наивный мальчик. Я вижу, как ты хочешь плакать, как ты устал, как тебе больно. Во снах ты плачешь и зовешь мать. Лнём ты можешь терпеть боль и холод, но ночь выдает тебя. Преданный мессия. Грязный, выброшенный щёнок. Распятое божество…

Его тихий смех раздаётся совсем близко.

— А знаешь, мне тебя не жаль. Совсем. Наоборот, я искренне наслаждаюсь твоей болью. Твоим отчаяньем. Я ведь предлагал тебе присоединиться ко мне. У тебя было бы всё. Власть, сила, знания. Любой твой каприз, всё бы исполнялось по мановению мизинца. Но ты выбрал другой путь. Такой красивый, яркий. Вот только финал разочаровал. Не находишь? Скажи, ты счастлив, что остался верен великому свету? Он не слепит тебя? Не выжигает изнутри раскаленной болью предательства? Чем тебе так не понравилась безумная госпожа? Ответь мне…

Снова хрипло смеюсь, плевать на боль.

— Ты не переубедишь меня. Я убью тебя снова, если придётся. Всё равно откажусь. Ненавижу.

— О, да! Теперь ты знаешь, что такое ненависть. Я вижу в твоем сердце ее следы. Словно опухоль, она расползается по всему твоему естеству, заполняя собой разум. Сергей, милый мой Сергей… знай, чтобы ни случилось, ты будешь жить. Ты заслужил эту боль, а я маленькую радость. Я отпущу тебя только тогда, когда сполна наслажусь твоей агонией.

— Ты не сможешь, — так хочется кричать. Так не выносимо слушать этот голос, — ты бессилен, я убил тебя. Тебя нет — это безумие, болезнь. Я сошёл с ума. Тебя нет… нет… нет…

Как же мне холодно.

Он отвечает искренней улыбкой.

— Конечно, Сергей, я уже давно умер. Мое тело бросили в грязную яму и забросали землей. То же самое сделают и с тобой после смерти. Мы ведь так похожи. Да, Сергей, я мертв!

Эрик счастлив. Он кричит эту фразу чистым звонким голосом.

— Я мертв! А ты жив, безумен и сгниешь здесь. Ты прав, меня нет. Я лишь плод твоего больного воображения. Воплощение твоих кошмаров и ошибок. Это ты сам говоришь с собой. Ты сам себя ненавидишь. Ты счастлив, что гниешь заживо. И будешь наслаждаться своей агонией до конца. Ты сошел с ума, но это не отменяет боли…

…В сознание меня привела вспышка резкой боли в боку. Надсмотрщик сдержал обещание и вернулся в тот момент, когда я был в обмороке. А что как не хороший удар лучше всего приводит в чувство?

— Вставай, падаль! — рыкнул он, встряхивая меня.

Потом мне надели наручники, блокирующие магию, и вытолкнули в коридор. Тут волей — неволей пришлось открыть глаза, хорошо, что мой провожатый шел позади, ощутимо тыкая меня в спину палкой каждый раз, когда я спотыкался или сбивался с шага. Моя новая камера находилась на четыре этажа выше прежней. Тут было намного холоднее, на лестничных пролётах отсутствовали целые куски стен. Верхние этажи тюрьмы утопали в свинцовых тяжёлых облаках, покрывающих такое прекрасно и недоступное небо.

В детстве я думал, что на облаках живут ангелы. И они смотрят на наши земные дела с такой невообразимой высоты, что проблемы кажутся глупыми, мелочными. Наверное, про меня забыли, или мой хранитель отрёкся от меня, может, он просто такой же неудачник, как и я.

Из раздумий меня вывел еще один удар в спину.

Если отсюда спрыгнуть, можно успеть, не только насладиться полётом и вспомнить всю свою жизнь, но и состариться.

Вот и тюремный коридор.

Вместо решёток камеры были закрыты прочными дверями с мощными засовами и петлями, изрядно объеденными ржой. За бурым мхом практически не видно каменной кладки, а разряженный воздух, кажется, разъедал лёгкие. А ещё тут не было стражи. Надсмотрщик, покряхтев, открыл дверь и резким движением втолкнул меня в камеру.

— Приятно провести время! — раздалось мне в след и дверь, мерзко скрипнув, захлопнулась.

Привыкать к темноте глазам не пришлось. В противоположной от двери стене было сделано забранное решёткой ассиметричное окно. Также камера была намного просторней предыдущей. А ещё место тут было для трёх человек. Два моих соседа с интересом рассматривали новичка, не вставая с кровати, на которой они… перекидывались в карты?

— И кто это к нам пожаловал? — растягивая слова, мне навстречу поднялся мужчина. И я с ужасом понял, что два моих новых соседа это Дрир и Масиб: прислужники Эрика — они были моими мучителями, когда я попал в плен к темному мастеру. В свою очередь они поняли, кто я.

— Забери меня Бездна! Как я давно об этом мечтал!

Похоже, надсмотрщику показалось забавным — бросить бывшего спасителя к слугам мастера. Или "сверху" поступил приказ, вычеркнуть имя спасителя из списка живых. Второе было более логично. Если враг не умирает самостоятельно, несмотря на организованные условия, ему помогают в этом благом деле.

Дальше я запомнил события плохо. Точнее, не запомнил совсем. Кажется, меня били. Мучительно долго. С наслаждением ломая каждый палец и выкручивая суставы. Возможно, я даже кричал или хрипел, проигрывая своей боли…

А очнулся уже в другой камере. И ничего не болело, точнее, я просто не чувствовал собственного тела. Рядом сидел пожилой мужчина. Морщины вспарывали его лицо, словно шрамы. В выцветших глазах была усталость.