Между тем её недавний собеседник, держа в руке розу, подошёл к рубчатому бетонному забору, который ограждал пепелище от бомжей, мародёров и малолетних любителей поиграть в сталкеров. Между монолитными плитами были щели, но такие, что не пролезла бы и кошка. Мужчина поднял голову и долго смотрел на изуродованный фасад. Туда, где раньше было одно из многих окно, и свет в нём, случалось, не погасал круглые сутки. Теперь…

– Спи спокойно, – проговорил он негромко. И опустил розу в щель, законопаченную раствором примерно на метр от земли. Он специально выбрал именно эту щель, чтобы не видеть, как цветок падает наземь с той стороны и остаётся одиноко и беззащитно лежать среди принесённых вчера, на той неделе, полгода назад… обращаемых и уже обращённых в прах дождём, морозом и временем…

Он молча постоял ещё немного, не обращая внимания на взгляды редких в это время прохожих. Потом вздохнул и пошёл к ожидавшей машине. «Семнадцать на восемнадцать» зябко топтался возле мёртвого джипа, свирепо вглядываясь в уличную даль – где там черти носят вызванную подмогу?.. Когда Ритин покупатель прошёл мимо него, он посторонился. Инстинктивно, без осознанной мысли о том, почему и зачем. А тот сел на правое сиденье «Волги» и кивнул водителю:

– Поехали.

Автомобиль тронулся, обогнул джип и скрылся из глаз. Женщина с безвкусно накрашенным, пятнистым от холода лицом, стоявшая возле аквариума с цветами, почувствовала себя очень несчастной, вздрогнула под толстой стёганой курткой и подумала: «Не придёт…» И правда – в самом-то деле, а что ему приходить?! Ему… такому… да в гости к какой-то вульгарной цветочнице, которой перед выходом на работу самой на себя в зеркало страшно смотреть?.. Им бы встретиться в другое время и в другом месте, когда она… Э, да что теперь. Взялся за гуж – не говори, что не дюж…

Рита оглянулась по сторонам: не видит ли кто? Быстро стянула рукавицу… извлекла из внутреннего кармана чистенький носовой платочек… промокнула глаза, высморкалась и воровато-быстро пшикнула в нос из импортного флакончика с лекарственным спреем. Насморк, кажется, был настроен серьёзно.

Как известно, учёные – это люди, удовлетворяющие своё любопытство за государственный счёт. Иногда государство им за это даже ещё и платит зарплату.

После того, как в достопамятном эксперименте что-то – что именно, до сих пор оставалось загадкой – пошло не так и здание на Бассейной выгорело дотла, научно-оборонную контору с безобидным названием «Гипертех» оперативно переселили от греха подальше под Гатчину. Туда, где неподалёку от объездной дороги тихо ветшал недостроенный гостиничный комплекс. Здания потребовали переделок, в некоторых корпусах ещё и до сих пор тянулся ремонт, но научным маньякам не до евростандарта. Был бы стол, куда поставить компьютер!

Мощный «Селерон» имел быстродействие за пятьсот мегагерц, но для задачи, над которой он в данное время трудился, и того было мало. Правду сказать, исследователей гораздо больше устроил бы хоть завалященький «Крэй»,[19] но… на безрыбье…

В тридцать пятой лаборатории происходил очень долгий и трудоёмкий вычислительный эксперимент.

Компьютер негромко шуршал вентиляторами, обдувавшими перегретые от умственного усилия микросхемы. Кроме этого, в комнате было слышно дыхание четверых людей и размеренный стук резинового набалдашника о линолеум. От двери к окну, меряя шагами черно-синие квадратики пола и заметно прихрамывая, нервно расхаживал всклокоченный седовласый начлаб. Его молодые коллеги втроём нависали над вычислительной машиной. Все трое вглядывались в экран, на котором со страшной медлительностью возникала яркая цветная картинка.

Вот к ней добавилось ещё несколько точек, и длинноволосый очкарик, сидевший за клавиатурой, оглянулся через плечо:

– Лев Поликарпович, пошёл первый аккорд!

Профессор Звягинцев застыл в центре комнаты, тяжело опираясь на трость.

– Расхождение?..

– Не видно пока, – отозвалась полная темноволосая девушка. Она терзала в зубах незажженную сигарету. Курить в присутствии компьютера было категорически воспрещено, а уходить в отведённое место, на лестницу, – не тот момент.

Светящиеся часы над дверью показывали семнадцать ноль-ноль. Мартовское солнце за окнами отчётливо клонилось к западу. На это никто не обращал внимания.

Компьютер выдал ещё одну точку и опять надолго задумался…

Вычислительный эксперимент – это, выражаясь антинаучно, когда часть большой разветвленной программы притворяется экспериментальной установкой. А другая её часть изображает объект, с которым установка работает. В данном случае – крохотную горошинку вакуума, в которую виртуальным образом нагнетается магнитное поле и синхронно бьют виртуальные же лазерные лучи.

Вычислительный эксперимент хорош тем, что любые параметры установки можно как угодно менять простым движением клавиши. Представили, как это выглядело бы «вживую», на огромном дорогостоящем агрегате?..

А кроме того, даже самая зубодробительная неудача виртуального эксперимента не заставит компьютер шарахнуть настоящим огнём, раскурочить здание, унести жизни… Не понравился результат – остановил, сбросил, поменял, что находишь необходимым, и запустил снова…

Однако слова «смоделировали на машине» очень просто звучат только в кратких научных докладах, которые делают профессионалы и слушают такие же профессионалы. А также в наукообразной фантастике, читая которую реальные специалисты умирают от смеха. Чтобы поставить виртуальный эксперимент, надо для начала уметь описать поведение объекта и установки на языке математических формул. Всяких там конгруэнтностей и дискриминантов, от одного вида которых у большинства нормальных людей ум немедленно заходит за разум. Но это, повторим, для начала. Формулы ещё надо перевести на язык, понятный компьютеру. И то, как это делается, – тоже целая наука и тоже не для слабонервных. Машине ведь не скажешь: возьми-ка мне интеграл. Ей надо объяснить всё подробно, шажок за шажком. Предложить метод. А методам, в данном случае возможным, – имя легион. Который выбрать?.. Снова наука…

А внешне всё просто. Два слова. «Учёные подсчитали»…

Настоящее дело никогда не делается скоро. Даже при условии четырёх могучих умов и быстродействующего «Селерона».

Электронные часы на стене показывали семнадцать пятнадцать.

Каждая секунда реальной работы как-бы-установки и как-бы-объекта проворачивалась в недрах машины более часа. Внутри маленького узелка пустоты отслеживалось множество точек, влиявших одна на другую, и происходившее с ними вычислялось по методу последовательных приближений. Который вовсе не предназначен для тех, кому результат требуется побыстрее. То есть – опять же не для слабонервных, не могущих терпеть ожидания…

…Картинка на экране обзавелась крохотным локальным экстремумом, и трое, влипшие в дисплей, разом вдохнув, так и застыли. Теоретически процесс должен был напоминать священную Фудзи с японской гравюры: предгорья, предгорья, а потом – величественный взлёт к озарённой светом вершине. Лавинообразное изменение свойств пространства и времени. Четырёхмерный мир, впервые дающий потрогать себя, попробовать на зуб…

Так вот – до сих пор «гора Фудзи» в некоторый момент упорно начинала извергаться, разваливаться и таять, как мороженое на асфальте. Этак на четвёртом часу эксперимента, когда уже идёт пар из ушей и всем кажется, будто наконец-то подвалила удача. И вот тут начинаются настоящие чудеса. Взять хоть упомянутое расхождение, то самое, которого, точно д’Артаньян вызова на дуэль, ждал профессор Звягинцев. Требующее безотлагательного истолкования. Если нечто принципиально незыблемое начинает ёрзать, как обмылок по банному полу, то в чём неправильность? В изначальной физической теории? В избранном математическом методе? В накопившихся погрешностях? В самом программировании, наконец?..