Затем пока день тянется а воскресенье тащится дальше и горы напяливают благочестивую скучноватую наружность Шаббатини я то и дело вместо этого начинаю думать о прежних днях в Лоуэлле когда кирпичные фабрики были так полны привидений у реки около 4 пополудни, ребятишки возвращались домой из воскресного кино, но О печальный краснокирпич и в Америке видишь его повсюду, в краснеющем солнце, и облака за ним, и люди в выходных костюмах здесь повсюду – Мы все стоим на грустной земле отбрасывая длинные тени, дыхание обрезано плотью.

Даже в топотке мышки на чердаке моей хижины по воскресеньям есть какая-то воскресная святость, как будто церквохождение, церковность, проповедование – Мы попробуем и прихлопнем.

По воскресеньям мне в основном скучно. И всем моим воспоминаниям скучно. Солнце слишком злато-ярко. Я содрогаюсь при мысли о том, чем люди занимаются в Северной Каролине. В Мехико они бродят жуя обширные планки жареной свиной шкуры, среди сквериков, даже их воскресенья это Чума – Должно быть День Седьмой изобрели для смягчения радости.

Для нормальных крестьян воскресенье это улыбка, для нас же черных поэтов, фу – Полагаю воскресенье есть зеркальце Господа Бога.

Сравните погосты в пятницу ночью с кафедрами воскресного утра —

В Баварии мужики с голыми коленками расхаживают заложив руки за спину – Мухи дремлют за кружевной занавеской, в Калэ, а за окном видны парусные шлюпки – По воскресеньям Селин зевает а Жене умирает – Москва не помпезна – Только в Бенаресе по воскресеньям орут разносчики да заклинатели змей открывают свои корзинки лютней – На Пике Опустошения в Высоких Каскадах, по воскресеньям, фу —

Я думаю в частности о той стене «Шеффилдской молочной компании» из красного кирпича у главной ветки Лонг-Айлендской Железной Дороги в Ричмонд-Хилле, грязные следы работяжьих машин оставленные на стоянке на всю неделю, один-два позабытых автомобиля Воскресной Смены стоят там теперь, в лужах с бурой водой проплывают облака, палки и банки и тряпки отбросов, местный автобус едет мимо с бледными пустыми лицами Воскресных Ездоков – предвещая призрачный день когда промышленная Америка будет покинута и оставлена ржаветь одним долгим Воскресным Днем забвенья.

Со своим уродливым множеством ножек-присосок зеленая горная гусеница пребывает в этом вересковом мире, головка как бледная капелька росы, жирное тельце вытягивается прямо вверх ползти, свисая вверх тормашками словно южноамериканский муравьед юлить и шарить и раскачиваться из стороны в сторону в поиске, затем вскинувшись как мальчишка забравшийся на нижнюю ветку она распрямляется укрытая веточками вереска и щиплет и чудовищно набрасывается на невинную зелень – часть зелени, она и есть, коей дарован был сок движения,  – она изгибается и вглядывается и суется своей башкою во все – она в джунглях пестрых тенистых старых прошлогодне-серых иголок вереска – иногда неподвижная будто боа-констриктор на картинке она зыркает в небеса беспесенным взором, спит змееголово, затем сворачивается внутрь как лопнувшая трубка когда я на нее дую, скорая на увертку, быстрая на отступление, покорная на повиновение ровному повелению лежать тихо которое имеют в виду небеса что бы ни сподобилось с них – Вот она очень печальна поскольку я дую еще раз, никнет головой на плечо в кручине, я отпущу ее на свободу скитаться без присмотра, прикинувшись мертвым, насколько ей ведомо,  – вот она ползет исчезая, слегка подрагивая в джунглях, приглядевшись поближе к этому миру я понимаю что и над ней преобладают немногие плоды а затем бесконечность, она тоже перевернута вверх тормашками и льнет к своей сфере – мы все безумны.

Сижу недоумевая не будут ли и мои путешествия по Побережью до Фриско и в Мексику такими же прискорбными и безумными – но клянусь ей-иисусом их Христом это лучше чем болтаться на вот этой скале —

Некоторые дни на горе хоть и жаркие, пропитаны чистой прохладной красой что предвещает октябрь и мою свободу на индейском Плоскогорье Мексики где будет еще чище и прохладнее – О старые сны снившиеся мне о горах мексиканского плато где небеса наполнены облаками словно бородами патриархов и в самом деле я и сам Патриарх стою в развевающихся одеждах на зеленом холме золота – В Каскадах лето может в августе жарить но Осень напоминает вам, особенно на восточном склоне моего холма под конец дня, вдали от жжения солнца, где воздух резок и горен а деревья хорошенько завяли к началу конца – Потом я думаю о Чемпионате мира, о шествии футбола по всей Америке (крики увлеченного среднезападного голоса по шероховатому радио)  – думаю о полках с вином в магазинах вдоль основной линии Калифорнийской Железной Дороги, думаю о гальке в почве Запада под громадными Осенне-гулкими небесами, я думаю о длинных горизонтах и равнинах и об окончательной пустыне с ее кактусами и сухими мескитами что стелются до красных столов плоскогорий очень далеко куда моя старая надежда путешественника вечно стремится и стремится и лишь возвращается пустотой из ниоткуда, долгая мечта автостопщика и бродяги с Запада, скитальцев вслед за урожаем что спят в мешках куда собирают хлопок и покоятся удовлетворенные под ярко вспыхивающей звездой – Ночью, Осень намекает посреди Лета Каскадов когда видишь Венеру красную у себя на холме и думаешь «Кто будет моею дамой?» – Это все, мерцание дымки и зудящие жуки, будет стерто с грифельной доски лета и зашвырнуто к востоку нынешним рьяным морским западным ветром и вот тогда летящевласый затопаю я вниз по тропе в последний раз, с рюкзаком и прочим, распевая снегам и соснам, по пути к дальнейшим приключениям, к дальнейшему томлению по приключениям – и целиком за мной (и за вами) океан слез который был этой жизнью на земле, такой древний, что когда я смотрю на свои панорамные снимки района вокруг Опустошения и вижу старых мулов и жилистых чалых лошадей 1935 года (на картинке) привязанных к ограде загона которой больше нет, я дивлюсь что горы выглядели точно так же в 1935-м (Старая Гора Джека точь-в-точь до тонкостей даже снег так же лежал) как и в 1956-м так что старость земли поражает меня и я вспоминаю искони что она была такой же, они (горы) выглядели точно так же и в 584 г. до н. э.  – и все такое но оседала морская морось – Мы живем чтоб желать, вот я и пожелаю, и запрыгаю вниз с этой горы высочайше совершенно зная или не высочайше совершенно зная полный славнющего невежественного стремления искриться везде —

Позже днем поднимается западный ветер, прилетает с неулыбчивых западов, невидимый, и шлет свои чистые посланья сквозь все мои трещины и ставни – Больше, больше, пусть ели вянут больше, я хочу видеть как белое удивит юг —

Ноумены вот что видишь когда закрываешь глаза, этот нематериальный золотой пепел. Та, Золотой Ангел – Феномены вот что видишь с открытыми глазами, в моем случае мусор одной тысячи часов житья как концепции в горной хижине – Вон, на верху поленницы, выброшенный вестерн, фу, ужасно, книжка полная сентиментальных соплей и многоречивых пояснений, глупый диалог, шестнадцать героев с двустволками на одного негодяя-неудачника который мне, пожалуй, нравится из-за своей вспыльчивости и топочущих сапог – единственная книжка которую я выбросил – Над нею, в углу подоконника стоит банка из-под «макмиллановского» машинного масла где я храню керосин чтобы разжигать огонь, разводить костры, как колдун, обширные глухие взрывы у меня в печке на которой закипает кофе – сковородка моя висит на гвозде над еще одной (чугунной) сковородой слишком большой и неудобной но у той которой я пользуюсь струйки жира стекают по внешним краям точно ленточки спермы, которые я счищаю и стряхиваю в поленницу, кому какое дело – Затем старая печка с баком для воды, непреходящей кофейной кастрюлькой с длинной ручкой, заварник для чая редко пользуемый – Затем на столике большой засаленный таз для мытья посуды со всем окружающим его снаряжением стальной щеточкой, тряпками, терками, ершиком, сплошь помойка, с вечной лужицей черной пенистой воды под донышком которую я промакиваю раз в неделю – Затем полка с консервами, медленно убывающими, и с другим провиантом, коробка стирального порошка «Тайд» с хорошенькой домохозяйкой что показывает нам коробку «Тайда» говоря при этом «Просто созданы друг для друга» – Коробка «Бисквиков» оставленная здесь другим наблюдателем которую я так и не открывал, банка с сиропом который я не люблю – отдам муравейнику во дворе,  – старая банка арахисового масла оставленная тут каким-то наблюдателем предположительно еще когда Трумен был Президентом[12] очевидно по старой гнилой ореховой вони из нее – Банка в которой я мариновал лук, она пахнет крутым сидром когда над нею поработает полуденное солнце, и превращается в прокисшее вино – бутылочка подливки «Кухонный букет», хорошо добавлять в рагу, ужасно отмывать с пальцев – Коробка «Спагетти шефа Боярди», что за веселенькое названьице, так и представляю себе «Королеву Мэри» на стоянке в Нью-Йорке и шеф-повара выходят покорять город в своих беретиках к сверкающим огням, или же воображаю какого-нибудь липового шефа с усиками распевающего в кухне итальянские арии в телепередачах по домоводству – Кучка пакетиков порошкового супа с зеленым горошком, он хорош с беконом, так же хорош как в «Уолдорфе-Астории» и это к нему приучил меня Джарри Вагнер когда мы с ним пошли в поход и стали лагерем на лугах Потреро-Мидоуз и он вывалил шкворчащий бекон прямо в целый котелок супа и тот был богат и густ в дымном ночном воздухе у ручья[13] – Затем наполовину опустошенный целлофановый кулек коровьего гороха и мешок Ржаной Муки для оладьев и лепить лепешки – Затем банка соленых огурчиков забытая в 1952 году и перемерзшая за зиму поэтому от огурчиков остались лишь стручки с наперченной водичкой похожие на мексиканский зеленый перец в банке – Коробка кукурузной муки, непочатая банка «Пекарного Порошка Калюмет» с Вождем в полном уборе из перьев – новая неоткрытая банка черного перца – Коробки с «липтонским» супом оставленные тут Стариной Эдом предыдущим одиноким мудилой – Потом банка маринованной свеклы, рубиново-темной и красной с несколькими отборными луковицами белеющими за стеклом – затем банка меда, уже полупустая, ушедшая на горячее-молоко-с-медом холодными ночами когда мне плохо или болею – Нераспечатанная банка кофе «Максвелл-Хаус», последняя – Баночка красного винного уксуса которым я никогда не воспользуюсь вот бы он стал вином он и похож на вино такой же красный и темный – За ними новая банка черной патоки, которую я пью иногда прямо из широкого горлышка, полный рот железа – Коробка «Хрусткого ржаного», это сухой грустный концентрированный хлеб для сухих грустных гор – И целый ряд банок оставленных здесь много лет назад, с замерзшей и обезвоженной спаржей которая так эфемерна на вкус что будто воду сосешь, даже еще бледнее – Консервированные вареные картофелины как скукоженные головы и бесполезные – (их только олени и едят)  – Последние две банки аргентинского ростбифа, из первоначальных 15, очень хорошего, когда я прибыл на пост в тот холодный ненастный день вместе с Энди и Марти верхом обнаружил консервированного мяса и тунца на 30 центов, все доброкачественное, чего по своей скаредности я так и недодумался купить – Сироп лесорубов, большая высокая банка тоже оставшийся подарочек, под мои вкуснющие лепешки – Шпинат, как железо, никогда не теряет вкуса после нескольких лет на полке – Коробка с картошкой и луком, о вздох! как бы мне хотелось газировки с мороженым и стейка из филея!