— А вы спросите.
Евгений сидел на полу и писал: «Гражданин майор Везиров! Я знаю, что существующие правила не разрешают мне выйти из изолятора. Собрание начнется через полчаса, прочтите от моего имени эту записку, я теперь ничего не боюсь. Вот она: „Граждане, с этого дня, я, бывший вор, Мазуров, отрекаюсь от своего прошлого. Некоторые сейчас с презрением смотрят на меня, мне наплевать. Рано или поздно вы это тоже поймете, как понял это я. Уходите от воровства, не обманывайте себя, не держите своих родных в вечном страхе. Это не человеческая жизнь! Человек сам хозяин своей судьбы“».
О записке Мазурова узнала вся колония.
Ночью Евгения разбудил скрежет дверного затвора. Тонкая струйка света из карманного фонарика ворвалась в неосвещенную комнатушку. Он приподнялся и увидел перед собой Везирова.
Они вышли в коридор.
— Это вы писали? — спросил майор.
— Да, я… А вы что, не верите мне? — Мазуров чуть не заплакал. — Неужели и сейчас не верите?
— Я давно вам верю, Женя, но теперь вы не трус.
— Я им никогда не был, гражданин майор, я просто рано потерял совесть…
— Мы решили перевести вас в другую колонию, Женя, там вам будет спокойней.
Евгений вздрогнул.
— Меня? В другую колонию? Ни в коем случае. Я это твердо решил. Конечно, не все от меня зависит сейчас, но вы этого не должны делать. Я вас прошу, гражданин майор…
— Но там вам будет спокойнее, Женя, поймите.
— Я знаю, вы думаете, что Бегунов со мной захочет свести счеты. Уверяю вас, ему тоже надоела эта жизнь.
— Хорошо, пусть будет по-вашему, — и майор, попрощавшись с Евгением за руку, повернулся и пошел.
Мачаберидзе не верил своим глазам. Он то вскидывал на лоб, то снова опускал на нос очки: Мазуров с профессиональным знанием дела обращался со сложным токарным станком! Резец у него плавно, безукоризненно снимал стружку за стружкой.
— Вот это да, молодец! Классный токарь… — нарочито громко сказал кто-то, так, чтобы все услышали в цехе. — Где это ты так научился?
— Жизнь научила, а я ей изменил, — ответил с улыбкой Евгений. — Да, ничего, еще не поздно все поправить.
Вокруг Мазурова собрались станочники. Такой умелой и чистой работы они давно не видели. Поверхность детали, которую обработал Евгений, блестела, в нее можно было смотреть, как в зеркало.
Евгений ехал вторые сутки, но ни на минуту еще не заснул. Почти все это время он стоял, будто прикованный к окну. Еще находясь в колонии, Мазуров решил не возвращаться домой, а уехать куда-нибудь, где никто не будет знать о его прошлом. Потом списаться с домом, перевезти на новое место семью. В последнее время Мазуров почти не вылазил из цеха. Он страшно уставал, но не отходил от станка до тех пор, пока его, попросту говоря, не оттаскивали силой. Почему-то сейчас, в поезде ему вспомнился разговор с Везировым в коридоре штрафного изолятора, где он отбывал наказание за драку с Бегуновым. Евгений уже тогда понимал, что предложение майора перейти в другую колонию было продиктовано исключительно заботой о нем. Так оно в действительности и было. Бегунов снова ввязался в драку и на этот раз был даже не один. Евгений недосчитался передних зубов. Решимость Евгения безбоязненно покончить с прошлым необычайно подняла его в глазах других. Те, кто еще недавно с презрением смотрел на него, как на «отказчика от работы», на лодыря, — в тяжелый момент, когда он оказался подмятым Бегуновым и лежал на полу с окровавленным ртом, все разом пришли к нему на помощь. Бегунов даже растерялся, дышать перестал, когда его схватили десять пар могучих рук.
Спустя месяц Мазуров опять встретился с Бегуновым. В сумерки тот повел его к полуподвальному складскому помещению. «Снова начинается!» — подумал тогда Евгений, но все же решительно пошел за Бегуновым. Опасность, конечно, была огромная. И вдруг совершенно неожиданно, когда они один на один оказались в каменном углублении, Бегунов разрыдался.
— Прости меня, Женя, я совсем запутался, помоги! — упавшим голосом проговорил он.
— А ты не бойся, — ответил Евгений. — Уйдешь от них, нас будет двое, потом еще прибавится.
Коля покорно молчал.
Когда Мазуров уезжал, Бегунов незаметно от других подошел к Евгению. Видимо, страх в нем еще крепко сидел. Чтобы никто не услышал, он сказал Евгению на ухо:
— Жди меня на паровозоремонтном, кончаю волынку, жить хочу!
…Раздался звонок колокола. Евгений всполошился. Родная станция, родной завод, на которые жадно, с тоской смотрел, удалялись в сторону. Мазуров быстро схватил свой чемодан и на ходу спрыгнул с подножки вагона. «Будь что будет!» — подумал он.
По дороге к дому его нагнал Димка.
— А я только вчера вернулся, — сказал он, поравнявшись с Евгением.
— Надолго? — спросил Мазуров.
— Как знать…
— Ну, тогда проваливай, нам с тобой не по пути, — и Евгений быстро зашагал по знакомой дороге.
Слабо светило солнце. Роса долго не высыхала. На опавших листьях искрились прозрачнее капельки.
Первое утро в родном городе после вторичной долгой разлуки! Его никогда не забудет Мазуров.
…Евгений долго гладил короткие мягкие волосы Раисы и робко, как в первый раз, дотрагивался до ее свежевыглаженной скользкой спецовки. В глазах Раисы светилась тихая радость.
В этом коренастом мужчине, ее муже, Евгении, она видела великана, в его взгляде она улавливала смелость и решимость, каждое слово было добрым, душевным.
— Пусти, Женя, пусти, — говорила она, все сильнее прижимаясь своим хрупким телом к широкой груди Евгения. — Мне пора, я и так опаздываю в депо.
Но она сама удерживала его, руки ее цепко лежали на плечах Евгения. Все было как в первый вечер замужества. Но в какое-то мгновение Раиса отстранилась, схватила пальто и выбежала из комнаты.
— Раечка, Раиса!..
Евгений оторопел от счастья, все путалось у него в голове, все кружилось перед глазами.
— А ты, дяденька, не идешь на работу? — раздался вдруг за спиной Евгения голос Славика.
Евгений бросился к кроватке, стиснул сына в объятиях. Но Славик не унимался:
— Я с бабулей тоже не работаю, мы дом караулим.
Евгений пропустил мимо ушей слова Славика, пощекотал его голую пятку, и тот как шарик покатился в угол кроватки.
Но о своем вопросе Славик не забыл.
— Ты тоже будешь дом караулить? — С детским упрямством спросил он Евгения.
Евгёний вздрогнул, а Славик не отводил от него счастливых глаз.
— Да что ты так смотришь на меня, сокол мой ясный! И я буду работать. А как же? Зачем же мне дом караулить?
Улыбка сошла с лица Евгения. Слово «караулить» резануло слух. Гнетущее прошлое вспыхнуло перед глазами. Но Славик отгонял его, качаясь на широких ладонях отца.
В самые юные годы Евгений был хищно затянут в преступную среду и вскоре, как розовая ветка, которую окутали колючками, стал высыхать от паразитического образа жизни.
Но умелые руки садовника, советские люди вовремя переместили увядающую ветку в плодородную почву. Корни не были повреждены. Розовый цвет снова обрел жизнь.
Евгений был счастлив, и не мог не вспомнить с благодарностью тех, кто вернул ему это счастье. В нем возродилась воля, она крепла и звала его к делу.
Всю дорогу, от дома до ворот вагоноремонтного завода, мысленно шел рядом с ним майор Везиров. Из-под густых его бровей на Мазурова испытующе и ободряюще в то же время смотрели умные, строгие глаза. Чуть подальше шагал Давид Захарович Мачаберидзе, дружески кивая Евгению. Все, все ему желали удачи…
Когда Евгений оказался на территории завода и удары кузнечного молота, гудение токарных и фрезерных станков, покряхтывание подъемных кранов наполнили его уши гулом, он почувствовал себя так, как будто только вернулся из отпуска, и все дело стало только за тем, чтобы отметиться в табельной.
…Мазурову не пришлось долго стоять в приемной директора. Спустя несколько минут он сидел напротив него и с нетерпением ожидал, когда тот закончит телефонный разговор.
