Когда Генрих наконец вернулся, весь двор был погружен в суматоху сборов – готовились к путешествию в Англию.

– Что тут происходит? – удивленно спросил он, входя в полдень в спальню Алиеноры.

Голова у герцога болела после ночных возлияний с баронами – праздновали его грядущее восшествие на престол – и страстного воссоединения с женой. Повсюду – на кровати, на табуретах, на столе, везде, где только можно, были навалены груды одежды, роскошные шелковые, льняные и шерстяные одеяния, большинство с богатой вышивкой, платья, блио, плащи, сорочки… Туда-сюда сновали краснощекие девицы, что-то засовывали в сундуки, что-то приносили и укладывали на свободные места.

– Мы собираемся.

Алиенора крутилась перед зеркалом в роскошной мантии, отороченной соболем. Генрих восторженными глазами смотрел на жену, стоя за ее спиной.

– Я смотрю, ты уже одета как королева, – галантно заметил он, потом отвел в сторону ее волосы и поцеловал в шею. – Мы с тобой красивая пара, правда? – добавил он, глядя на их отражение.

– Если бы ты взял на себя труд еще и одеваться как король, то мы бы стали очень красивой парой, – язвительно ответила Алиенора, выскальзывая из его объятий.

Она передала в руки Мамиллы мантию. Генрих уныло посмотрел на свою простую одежду – он редко надевал что-нибудь иное и облачался в герцогские одеяния, только если того требовали обстоятельства. Его костюм был чистым и хорошего качества, но кое-где залатан. Алиенора с удивлением узнала, что иногда Генрих сам брал в руки иглу.

– Почему ты не попросишь кого-нибудь из слуг сделать это? – спросила она, увидев его за шитьем. – Это неподходящее занятие для герцога Нормандии и Аквитании.

– Зачем просить, если я и сам могу, – ответил ей тогда Генрих.

В глубине души Алиенора восхищалась такой скромностью. Это делало его более понятным. Никакого фальшивого фасада.

Генрих рухнул на кровать, отодвинул в сторону кипу головных покрывал и принялся жевать яблоко.

– Не помни́ покрывала! – воскликнула Алиенора, бросившись на их спасение. – Торкери столько их подшивала и гладила, – укоризненно сказала она. – И убери грязные сапоги с кровати!

Хрустя яблоком, Генрих покорно подчинился.

– Сколько у тебя покрывал? – спросил он, оглядывая огромную кипу.

– Не сосчитать, – рассеянно ответила Алиенора. – Флорина и Файдида, мои туфли упакованы?

– Все четырнадцать пар, – ответила Флорина.

– И сорок два платья, – добавила Файдида.

– Сорок два?! – присвистнул Генрих. – Зачем тебе столько платьев?

– Я должна произвести хорошее впечатление на наших новых подданных, – ответила Алиенора.

– Они обвинят нас в излишней роскоши, – пробормотал он.

– Теплые нижние рубашки, мадам, – сказала Торкери.

Генрих смерил кипу подозрительным взглядом. Алиенора подметила это.

– Я слышала, что в Англии бывают жуткие морозы, – ответила она. – Я буду надевать это под платье поверх сорочки.

– На одно страшное мгновение я представил себе, что ты будешь надевать их, ложась в постель, – усмехнулся Генрих.

Дамы Алиеноры захихикали.

– Это не исключено, если в Англии в декабре такие холода, как мне говорили, – предупредила Алиенора.

– Через мой труп! – прорычал Генрих.

– Через труп так через труп! – засмеялась она. – Как идет твоя подготовка?

– Я собран, теперь готовится сопровождение, – ответил он. – Я говорю про обычную шайку баронов и епископов. Все они хотят поучаствовать в дележе трофеев. А когда доберутся до Вестминстера, удержать их будет трудновато. Пришлось включить в свиту и моего младшего брата Жоффруа, этого маленького негодяя. Мать настояла.

– Этого смутьяна? – застонала Алиенора. – Тебе придется за ним приглядывать.

– Ну, он вполне безобидный, просто хлопот с ним не оберешься. Но чтобы как-то это компенсировать, я попросил твою сестру присоединиться к нам.

– Петрониллу? – Перед мысленным взором Алиеноры возникла высокая красивая молодая женщина с тонкими чертами лица и затравленными глазами. – Очень мило с твоей стороны. Я много лет ее не видела. Генри, ты так добр ко мне!

– Поскольку моя мать должна остаться здесь, я подумал, что ты окажешься в Англии без общества женщин твоего положения, – объяснил Генрих, радуясь тому, что жена довольна. – Насколько я понимаю, там был какой-то скандал, – беззаботно сказал он, выбросив остатки яблока в окно. Потом потянулся к графину с водой. – Тогда я был совсем мальчишкой, и взрослые при мне об этом не говорили. Так твоя сестренка была испорченная девица? Я слышал, она очень красива. Хотя до тебя ей далеко, – поспешил добавить он.

– Налей мне, пожалуйста, немного вина, – попросила Алиенора. Она отпустила своих женщин и села на единственный уголок кровати, свободный от груды одежды. – Мне нужно немного отдохнуть.

– Положи все это на сундук и приляг со мной, – предложил Генрих, приглашающе вытянув руку и подмигнув жене. – Ты переутомляешься. Подумай о нашем ребенке.

– Именно о нем я и не смогу думать, лежа рядом с тобой, – пожурила она его. – Разве ты не помнишь, что Церковь запрещает заниматься любовью во время беременности.

– Ба! – хмыкнул Генрих. – Что-то ты не говорила об этом прошлой ночью, если память мне не изменяет.

– Я не вижу в том вреда, – ответила Алиенора. – И еще я не понимаю, как куча священников, давших обет безбрачия, может выносить суждения по таким вопросам.

– Если они услышат твои слова, тебя сожгут как еретичку! – рассмеялся Генрих. – Церковники считают, что любовь нужна только для продолжения рода, а когда ты продолжила род, у тебя больше нет причин ею заниматься.

– Как плохо они разбираются в жизни! – улыбнулась Алиенора. – Это может прозвучать как богохульство, но, когда ты внутри меня, я переживаю чуть ли не духовные ощущения… Нечто общее для тела и души, если угодно.

– Ты что пытаешься со мной делать? – в напускном гневе спросил Генрих, показывая приподнятую эрекцией одежду.

– Держи себя в руках! – укоризненно сказала Алиенора, изображая неудовольствие. – Прошу тебя, не сейчас. Я должна отдохнуть. И потом, я хотела рассказать тебе о Петронилле.

Генрих скорчил гримасу, но лег и приготовился слушать.

– Это было больше десяти лет назад, – начала Алиенора, устраиваясь поудобнее на валике. – Моей сестре тогда едва исполнилось шестнадцать, и она была очень упряма. Она влюбилась в графа Рауля де Вермандуа.

– Он наверняка был для нее слишком стар, – вмешался Генрих.

– Да, старше на тридцать пять лет, но Петрониллу это, похоже, не волновало, и она была совершенно без ума от него. Как и он.

– Похотливый старый козел!

– Почему ты всегда видишь любовь сквозь призму соития? – сделала раздраженное лицо Алиенора. Но в глазах ее горели искорки.

– Ты никогда на это не жаловалась. – Генрих ухмыльнулся и поднял руку жены, чтобы поцеловать.

– Да, – сказала она, довольная его порывом, – получается, ты прав, потому что Рауля явно обуяла похоть. К несчастью, он был женат на сестре этого ужасного Тибо, графа Блуаского. Того, который пытался меня похитить. Ты помнишь?

– Этого мерзавца я вовек не забуду! – нахмурился Генрих.

– Он мне никогда не нравился, – продолжила Алиенора, – и в то время граф по каким-то причинам отказывался принести оммаж Людовику. И вот, чтобы отомстить мужу, я посоветовала Раулю добиться расторжения его брака. Он сразу согласился, потому что они с Тибо враждовали. В конечном счете Рауль ушел от жены, и Людовик назначил трех епископов, которые должны были аннулировать его брак и обвенчать с Петрониллой. И тут начался кошмар. Тибо встал на сторону сестры и пожаловался Папе Римскому. Конечно, тут не обошлось без вмешательства аббата Бернара, который нашептывал его святейшеству и всем остальным, кто был готов слушать, что священные узы брака нарушаются, а дому Блуа наносят оскорбление.

– И что случилось? – спросил Генрих.

– Папа приказал Раулю вернуться к жене. Видел бы ты тогда Петрониллу. Она чуть с ума не сошла от горя. Но Рауль остался с ней, отказался ее оставить. За это они оба были отлучены. Людовик встал на защиту Рауля и объявил войну Тибо. Поверь мне, для того у него имелось немало оснований. Во время этой войны и произошло кровопролитие в Витри.