В 1952 году Дмитрий Зимин поступил сразу же после школы в Московский авиационный институт (МАИ). «На младших курсах, когда шла начертательная геометрия, было скучновато, – вспоминает он. – А потом, как пошли специальные дисциплины, действительно было интересно». Важное качество его характера проявилось уже в то время: если предмет не нравился, он его просто прогуливал, но пропускать занятия на военной кафедре, где готовили будущих офицеров, никто не мог. «Мы тогда были в военных лагерях, – вспоминает он о 1953 годе. – Нас вывезли в город Слоним на границе с Польшей в танковую дивизию, которая в это время была на сборах. В казарме разместили, дали тамошних сержантов». В группе у Дмитрия Зимина было довольно много фронтовиков: «Офицеров почти не было – сержанты, старшины были, которые войну прошли. Друзья-приятели, а тут они надели свои лычки. Мы-то рядовые, необученные. Вторые лагеря в Кубинке на старших курсах были уже специализированные: аэродромная радиослужба, радиомаяки».

Между двумя сборами в институте появилась «команда 314». Не просто появилась, а заняла целых две комнаты. Как простым студентам дали комнату и для чего? Ответ прост: Зимин собрал вокруг себя студентов, увлеченно занимавшихся радиотехникой, и возникла идея создать кружок радиоизмерения. Студентов поддержал преподаватель Страусов (инициалы пока не выяснены. – А.К.). Он был очень интересный преподаватель, «старой закалки». «У меня даже такое впечатление сейчас, что он чуть ли не в инженерном мундире ходил, – вспоминает Гелий Земцов, однокашник Зимина по учебе в МАИ. – Очень был сухой человек, но прекрасный специалист, и страшно обрадовался, что кто-то заинтересовался этой проблематикой, довольно сухой наукой. Пошел нам навстречу». Деканат факультета выделил помещения – одно под кружок, другое под УКВ-радиостанцию. «По существу это клуб был, – считает Земцов. – Клуб по интересам. Там и интересы были профессиональные, и одинаковая склонность к развлечениям».

О «развлечениях» поговорим чуть ниже, между ними и учебой была проза жизни с фирменным блюдом студенческой столовой – «устрицы в пустыне». Хлеб в столовых в их поздние студенческие времена, и в ранние инженерные той поры просто стоял на столах, и утоляли голод зачастую просто: сооружался бутерброд из хлеба, соли, красного перца и горчицы. А еще студенты проводили серьезный эксперимент: выясняли, сколько нужно было выпить шампанского, чтобы вообще уже не встать. Правда, делали это не во время занятий, а на практике в Ленинграде, где жили в общежитии на заводе, выпускающем радиолокационные прицелы. «Патриархальные там были времена, – вспоминал Земцов. – Никакой защиты от излучения не было. Стояли станции в просторном цеху и поверх голов светили в полную мощность. Я как-то встал перед ней и не заметил – что-то мне здесь греет! В те времена было принято давать работающим с СВЧ-техникой молоко. Бутылку молока после смены. И у нас в институте, на нашей кафедре, поскольку мы работали тоже с СВЧ-техникой, тоже давали молоко, которое работяги тут же бежали менять на пиво».

Зимин попал тогда в Ленинград впервые и восторженно вспоминает: «У нас была потрясающая практика технологическая. Какой-то радиозавод. Поселили нас в общежитии Института путей сообщения, в начале Московского проспекта. Ну, представляете: банда молодых студентов, стипендию которым дали, в Питере! На завод походили несколько дней. Да и на заводе мы были не очень нужны. А Ленинград представлял [собой] тяжелое зрелище. Надписи – “эта сторона при обстреле наиболее опасна”. Он был не то чтобы разрушенный, но неухоженный. Метро в Ленинграде еще не было. Но, тем не менее, сам Ленинград был и пригороды его. На Карельский перешеек как-то ездили. Палаток даже не было. К каким-то местным ребятам, к костру приткнулись. Это некое чудо было». Да, так и было – договорились с руководителем практики и смотались на неделю в поход в Приозерск: «Живописнейшие края. Озера!»

Ныне горожанину, даже молодому студенту, предпочитающему экстремальные виды спорта и острые ощущения, истории из 50-х годов покажутся наивными. Как же так: без спальников, без палаток, без GPS? В чем причина такой тяги к приключениям? «Хотелось прогуляться, – вспоминает Земцов. – Это так романтично. Сговорились, что называется, рвануть. Там места красивые. Погрузили в рюкзачки курточку, одеяльце какое-то. Лето было теплое. Я помню, мы купались даже в озере. Там же валуны. Спрыгнешь – сам по себе не влезешь. Поэтому один сидел на берегу с прутиком, другой купался, за прутик его вытягивал. От голода мы не мучались. Всухомятку питались, насколько я помню. Хотя какие-то костерки разводили – чай вскипятить. Достаточно было одеяла. Ворочались, конечно. В основном комары донимали. Впоследствии мы предпринимали более серьезные путешествия. Ударились в спортивный туризм».

«Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству». Крылатая фраза Ильфа и Петрова в 50-е годы обрела в стенах МАИ иной смысл. «Все путешествия почему-то назывались агитпробегом, – вспоминает Зимин. – Мы брали из института, из комитета комсомола бумагу – “просим все партийные и советские органы оказывать содействие группе туристов нашего института”. Агитпробег на Селигер запомнился студентам на всю жизнь: самостоятельно добрались только до Торжка, а от Торжка до Селигера дороги не было – там была гать, настланная немцами в войну. Все бревна сгнили, остались поперечные, и машина шла со скоростью два с половиной километра в час. Впереди шел обязательно человек с шестом. Каждый участник запомнил пробег по-своему: «Фантастическое совершенно почти на два месяца путешествие на велосипедах на озеро Селигер. Сказка была» (Зимин); «…был какой-то совершенно кошмарный поход, поездка была на Селигер на велосипедах» (Земцов).