Все эти превратности судьбы не сломили, а лишь отшлифовали характер Мирабо. В 1783 году по своей инициативе он возобновил судебный процесс в Понтарлье. Проявившееся уже тогда замечательное ораторское мастерство не только помогло ему добиться полной отмены предыдущего приговора, но и принесло славу невинного мученика. Тяжба с женой, отказавшейся вернуться к нему, хотя и не была выиграна, опять-таки добавила Оноре известности. Его каста, родовитое дворянство, так до конца и не простила того, кто стал ее изгоем. Однако громкие процессы, а также необыкновенный дар трибуна сделали Мирабо весьма популярным среди простолюдинов не только в родном Провансе, но и за его пределами.

Им владела тяга к перу. Так, из замка Иф до Венсена — последовала целая серия опусов, написанных ради «общественной пользы»: о тайных королевских предписаниях, о тюрьмах, о солеварнях Франш-Конте, о собственной семье и о многом другом, не считая серьезных латинских и итальянских переводов. Позже, уже накануне революции, он опубликовал капитальный труд «О прусской монархии», скандальную «Секретную историю берлинского двора» (плод поездки в Германию), а затем бесчисленные памфлеты, благодаря которым он оказался в центре политической борьбы, разгоравшейся во Франции.

Обретя наконец свободу и добившись известности, Мирабо стал собирать у себя молодежь, близкую ему по взглядам и по духу — духу Просвещения, восстававшего против царящего вокруг произвола.

Заинтересованные в критике сменявших друг друга министерств, банкиры щедро оплачивали памфлеты Мирабо, позволяя ему вести жизнь на широкую ногу. Страна вовсю бурлила, шла середина 1780-х годов. В 1788 году в самый разгар выборов в Генеральные штаты, объявленных Людовиком XVI после окончательного крушения министерских попыток вывести страну из финансового и политического тупика, Мирабо предложил свою кандидатуру третьему сословию Прованса.

Оноре Габриель Рикети, граф Мирабо

Его политическая программа была схожа с программами других сторонников реформ, воспитанных сочинениями Ш.Л. Монтескье, Вольтера, Д. Дидро. Путь к достижению свободы Мирабо видел в сплочении нации. Безошибочно выбранный политический лозунг национального единства сделал его героем толпы. В апреле 1788 года граф Мирабо был триумфально избран депутатом Генеральных штатов от третьего сословия сенешальства Экс.

Дальнейшая судьба Мирабо уже неотделима от судьбы страны. Виктор Гюго писал: «Между троном и народом пролегла пограничная полоса. Это революция испустила свой крик. Никто не осмелился сделать этого до Мирабо. Только великим людям принадлежит право произносить решающие эпоху слова».

Тяжеловесный, большеголовый, он завораживал слушателей и своей удивительной внешностью, и громовыми раскатами голоса. «Когдая потрясаю своей ужасной кабаньей головой, никто не осмеливается прервать меня», — писал Мирабо в своих «Воспоминаниях».

Он стоял у истоков главнейших преобразований первого этапа революции. По его предложению был принят закон о депутатской неприкосновенности, защищавший представителей нации от королевского произвола. Мирабо внес свою лепту в создание Национальной гвардии и в отмену феодальных прав, в конфискацию церковного имущества и в создание системы ассигнатов — бумажных денег эпохи революции. Он был в числе основателей знаменитого Якобинского клуба и «Общества 1789 года».

Но, как всякий политик, вынесенный революцией на гребень волны, Мирабо быстро осознал реальную опасность чрезмерно поспешных реформ, нарушавших соотношение сил в обществе.

Эти размышления подтолкнули Мирабо к установлению связи с двором. Но интерес к нему и его идеям вначале был незначительным.

Похоже, в обмен на советы и рекомендации Людовику (которыми тот, кстати, ни разу не воспользовался) король выделил Мирабо средства на погашение очередных, и немалых, долгов и выплачивал солидное жалованье. Роскошь, окружившая его, породила недоуменные вопросы, а затем и подозрения в продажности, которые Мирабо даже не думал опровергать. Двойная игра? Бесспорно. Революция все больше отталкивала короля в прошлое, а король все яростнее отказывал революции в признании. Варренский кризис — попытка бегства королевской семьи за границу в июле 1791 года — окончательно разрушил его проект национального примирения. Это, однако, случилось уже после смерти Мирабо. В конце 1790 года подорванное бурным прошлым и напряжением последних лет здоровье дало сбой. Врачи не сумели вовремя установить точный диагноз, и, несмотря на яростное сопротивление смерти, Мирабо скончался от запушенного перитонита. Ему только исполнилось 42 года.

Мирабо умер в зените славы и власти. Его похороны вылились в грандиозную манифестацию. Его изображения наводнили страну. Национальное собрание постановило захоронить его останки в соборе святой Женевьевы, объявленном отныне Пантеоном великих людей. Мирабо стал первым из тех, кто удостоился подобной чести. Первым же он и «покинул» Пантеон: обвинения, произносившиеся шепотом при его жизни, стали громкими после знаменитой находки — «железного шкафа» в Тюильри, скрывавшего до 1793 года секретную переписку короля, компрометирующую, впрочем, не только одного Мирабо. Так или иначе, превратности судьбы не миновали его и после смерти.

Париж немыслим без Лувра, Эйфелевой башни, Триумфальной Арки, Люксембургского сада, Больших бульваров, Елисейских Полей, площадей Пигаль и Бастилии, тихих улочек 15-го округа и темноватых переулков района Marais — «Болота». А также без еще многого и многого...

И, конечно, без блошиных рынков.

Их в Париже несколько. Самые главные и известные — это блошиный рынок возле Порт Сент-Уан и возле Порт-де-Монтрейль (никаких портов близко нет и в помине, «porte» по-французски значит «ворота»). Тут торгуют и покупают, пьют и едят, заводят романы, поют песни, воруют и просто разглядывают все подряд.

Сентуанский блошиный рынок, находящийся на северной границе Парижа, — самый большой. В сущности, это маленький городок с несколькими улицами, на каждой из которых гнездятся магазины, магазинчики и микроскопические лавочки определенных специализаций. Одна улица — сплошь торговля кожей, другая — царство всевозможной посуды, фарфора и фаянса, третья — океан антиквариата.

Конечно, легенды о том, как кто-то случайно купил за три су Рафаэля на Блошином рынке — из области желанных фантазий. Но бродить по лавкам, прицениваться, разглядывать — огромное удовольствие.

Рядом с магазинчиками, под открытым небом, идет торговля совсем «древними» вещами: ржавыми кранами времен Флобера, поломанными куклами, старыми чугунными утюгами, витринными манекенами, изображающими красавиц эпохи юной Бриджит Бардо, сломанными холодильниками и кассетными магнитофонами без внутренностей.

Монтрейская «блошка» у восточной границы города поменьше и «победнее». Она несколько похожа на наши стихийные рынки годов перестройки. Здесь торгуют ворованной домашней техникой, поддельными швейцарскими часами, сумками «Louis Vuitton», а также красочной арабской синтетической парчой и ярчайшими африканскими тканями.

Иногда, роясь в горе стоптанных ботинок, можно откопать коллекционные туфли, в которых щеголяла Грета Гарбо (по искушенному мнению продавца). Перекладывая с места на место ворохи платяной ветоши и пласты ношеных джинсов, можно обрести уникальное платье от Коко Шанель либо джинсы «Левис», сшитые во времена Элвиса Пресли.

Этот парк был создан по проекту архитектора Бернара Чуми согласно плану благоустройства восточной части Парижа. Он возник на месте прежних центральных скотобоен. Здесь на равном расстоянии друг от друга построили ярко-красные маленькие домики, каждый из которых имеет свой особый вид и выполняет свою функцию (кафе, дом группы продленного дня при детском саде, видеосалон...). На северо-восточной окраине расположен городок науки и техники с кинотеатром «Жеодой» и шатром Зенит — Шапито для проведения поп-концертов. На юге в старом зале бойни проводятся выставки. У входа с недавнего времени размещается консерватория.