Еврейская политика в СССР в последние годы Сталина и после Сталина оставалась такой же неопределенной, как и в царское время… Даже еще более неопределенной.

В 1948 году приезжает в СССР, в свой родной город Киев, посол Израиля — Голда Меир. Находятся евреи, которые встречают ее умиленно и восторженно и сами просятся в Израиль. Сначала власти выпустили около двухсот человек — должно быть, от растерянности, недоумения; но спохватились быстро и начали закручивать гайки.

После 1953 года евреев старались не пускать на руководящие должности. Кто там был — тот досиживал свое, но новых старались не пускать. В конце 1960-х начали было опять выпускать желающих ехать в Израиль… А в 1971 году окончательно перестали пускать.

И давили, жали в том смысле, что не пускали то на престижную работу, то учиться, «закрывали» для евреев столичные институты и министерства. В этом занятии власть предержащих бывали приливы и отливы, но в целом тенденция ясна: для евреев сокращались возможности, правительство отводило евреям все меньшее место уже не только в аппарате управления страной, но и в любых областях жизни, кроме самых непрестижных и мало что сулящих: таких, куда никто сам особенно и не шел.

Хочешь окончить педагогический институт и стать сельским учителем? Пожалуйста! Но если хочешь окончить провинциальный пединститут, остаться при кафедре и быть ученым… Гм… Это можно уже не во всяком пединституте и не при всяких обстоятельствах. А если хочешь сразу поступить в МГУ, даже в Ростовский или Воронежский университет… Ну, не с фамилией же Хаимович туда поступать?!

Каждый из «народов СССР» можно смело назвать «жертвой политики». Но евреев — даже больше, чем других.

То есть политика властей СССР по отношению к евреям с 1953 года была политикой сдерживания. И при том была эта политика очень, очень непоследовательной… Такой же непоследовательной, как и политика Российской империи.

Одно время, во время хрущевской «оттепели», их начали довольно свободно выпускать из страны, давали эмигрировать. Потом, начиная с 1971–1972 годов, окончательно перестали выпускать. Поскольку многие хотели уехать, а их не отпускали, появились такие понятия, как «отказник» и «сидеть в отказе».

Что это такое? А вот: подает человек документы на выезд, заявляет, что хочет уехать из СССР. А ему отказывают — вот и «отказник». Раз он такая сволочь, не захотел жить на нашей советской родине, человека лишают буквально всего, и в первую очередь работы. Чем прославился бывший директор Эрмитажа Б. Б. Пиотровский, так это своим отношением к «отказникам»: у него они работали и получали зарплату, даже когда «компетентные органы» очень прозрачно намекали — этого пора начать травить. Но в большинстве учреждений царили иные нравы, обычно «отказника» увольняли, жить ему становилось не на что, а выпускать его не выпускали.

Нищенствовать, сидя на чемоданах и год и два, жить за счет подачек друзей и знакомых по обе стороны границы — это и называется «сидеть в отказе».

Поскольку в конце концов «отказников» практически всегда выпускали, разве что если не были они связаны с государственной тайной, понимать этот «отказ» можно только одним способом — «отказ» был способом наказать того, кто хочет уехать, создать максимум трудностей, да еще и показать пример того, как плохо приходится отъезжантам.

В результате множество людей преисполнялось сочувствия к евреям — к гонимому племени.

Сразу после войны стало очевидным: в СССР «религия не может больше цементировать национальное сознание евреев. Еврейское национальное сознание может формироваться лишь в живой атмосфере развивающейся советской национальной культуры и — не или — в обстановке свободных связей с еврейством в Израиле. Если это окажется неосуществимым и теперешнее положение сохранится на какой-то продолжительный исторический период, перед советским еврейством, как национальностью, встанет опасность гибели» [174, с. 423].

Впрочем, внимательными людьми уже в 1920-е годы писалось, что «все молодое поколение русского еврейства духовно вымирает, все основы национально-еврейской культуры втоптаны в грязь. И будем же правдивы: вся эта разрушительная работа произведена руками не Калинина, Ленина и Рыкова, а разных еврейских коммунистов, из пресловутой евсекции. …С уничтожением иудаизма, как религии и национальной традиции, еврейство исчезнет бесследно, как исчезло еврейство Александрии и оставшееся в Испании после декрета 1422 г. Большевистское марранство не менее трагично, чем католическое марранство» [123, с. 214].

Скажем откровенно — именно так все и произошло. Тем более, советские евреи по своему статусу больше всего напоминали американских: американские евреи «по среднему образовательному уровню и среднему доходу занимают, как этническая общность, самое высокое место в стране» [207, с. 92].

В 1960-е годы 98 % евреев Советского Союза были горожанами, в 1970 году 56 % евреев были специалистами в разных областях народного хозяйства. 0,9 % населения Советского Союза, евреи составляли 1,9 % студентов, 6,1 % научных работников, 8,8 % ученых и 14 % докторов наук. А в Москве на долю евреев приходилось 14,6 % всех ученых и 17,6 % всех докторов наук в городе.

«После катастрофы, уничтожившей основную часть восточно-европейского ашкеназского еврейства, новая русскоязычная еврейская этническая общность постепенно стала преобладающей, а потом и единственной» [208, с. 50]. По переписи 1989 года из 537 тысяч евреев Российской Федерации считали родным идиш 47 тысяч, но умели говорить на нем только 19,5 тысячи [162, с. 75].

Спастись от ассимиляции? Уехать в Израиль? Но и в Израиле евреи «в некотором роде тоже исчезают, преобразуясь в новый народ» [162, с. 88]. Да и не рвались в Израиль советские евреи. При эмиграции в 1987–1988 годах в Израиль выехало только 25 % советских евреев, а 71 % в США, 4 % — в другие страны (главным образом в Германию). Ведь «по мнению социологов США и Канады», эти эмигранты «руководствовались в основном не сионистскими мотивами… а тем более не их отношением к иудаизму» [208, с. 92–93].

Стал чем-то классическим анекдот, как чиновник иммиграционного ведомства США поздравил пожилого советского еврея:

— Поздравляю, вы теперь свободный человек и можете без ограничений ходить в синагогу.

А я смотрю на него, как на рвотное: да на кой мне твоя синагога?!

По мнению Фурмана, это свидетельствует, что «как специфическая культура, как особый народ евреи — это исчезающе малая величина, это тень когда-то существовавшей культуры» [162, с. 86].

Что ассимиляция зашла уже очень далеко, что дальнейшие шаги ассимиляции приведут к уже окончательному исчезновению евреев — это факт.

Новая интеллигенция растворяет в себе, порой вытесняет евреев, оказавшихся в роли особых людей после «исчезновения» русской интеллигенции — части оторванной русской головы. А одновременно идет и культурная ассимиляция. Первое поколение, вырвавшееся из черты оседлости, еще хранит память о хедере, необходимости сдергивать шапку при появлении городового и о пяти портных на один заказанный костюм. Это поколение еще ценит то, что имеет, и еще помнит о корнях. Второму поколению рассказывали обо всем еще живые свидетели, папы и мамы. Оно еще на перепутье, в движении. А для третьего поколения жизнь в местечке превращается то ли в некий призрак, то ли в сказку: частью страшную, частью веселую. И все: Даже без физической ассимиляции третье поколение станет частью русской интеллигенции, уже мало ощущая себя евреями.