Церкви закрывались и взрывались, а все станции метрополитена в Петербурге построены на месте уничтоженных церквей. Во всей Европейской России церкви располагались так, чтобы невозможно было находиться вблизи города или села и не видеть, не ощущать присутствия одного или нескольких храмов. Уничтожить их все было накладно, но ландшафт изменился. Теперь в нем доминировали не действующие храмы, от которых на десятки верст плыли звуки благовеста, а мертвые обшарпанные сооружения, или пустующие, как храмы Рима после варварского нашествия, или превращенные в склады и подсобные помещения.

В самой Москве большая часть храмов была уничтожена, и очень часто — без прямой необходимости; главной целью была как раз «борьба с религией». Перечисляя взорванные храмы (далеко не все) [170, с. 16–19], В. А. Солоухин приходит к выводу: «На месте уникального, пусть немного архаичного, пусть глубоко русского, но тем-то и уникального города Москвы построен город среднеевропейского типа, не выделяющийся ничем особенным. Город как город. Даже хороший город. Но не более того» [170, с. 19].

Остается уточнить, что план реконструкции Москвы осуществлял не кто иной, как Лазарь Каганович. Будь его воля, и собор Василия Блаженного был бы снесен, да удалось отстоять. А Каганович очень проникновенно доказывал, что без Василия Блаженного на Красной площади как-то свободнее, лучше… И трудящимся проще быстрее пройти на демонстрациях…

«Когда ходишь по московским переулкам и закоулкам, то получается впечатление, что эти улочки прокладывал пьяный строитель», — полагал Лазарь Каганович [171, с. 65].

И вот уже «стучат молотки. Рушатся уроды, созданные во времена царизма. Канет в вечность Страстной монастырь, уйдет в небытие узкая Тверская» — так писали в передовицах о Всесоюзном съезде архитекторов и строителей.

Всего в Москве погублено 476 памятников мирового значения. Это — мирового! В их числе — церковь Успения в Покровке, над входом в которую была надпись: «Входящий, удивись — дело рук человеческих». В их числе — обелиск, поставленный над могилой Багратиона и гренадеров, павших вместе с ним на Бородинском поле.

Когда взрывали Собор Христа Спасителя, Каганович повернул рычаг взрывателя со словами: «Задерем подол матушке России». По другой версии, он произнес: «Задерем подол навозной России». Независимо от формулировки все, по-моему, предельно ясно.

Кстати, американцы предлагали за Собор 15 миллионов рублей, чтобы разобрать и перевезти в США. Советское правительство отказалось; видимо, назидательное значение взрыва было важнее.

Впрочем, это непосредственно уничтоженное. А был вполне официально утвержденный план. «Мы не должны делать никаких новых капиталовложений в существующую Москву и терпеливо дожидаться… исполнения амортизационных сроков, после которого разрушение этих домов и кварталов будет безболезненным процессом дезинфекции Москвы». Писалось это в 1930 году в журнале «Советская архитектура», фамилия автора — Гинзбург.

Действительно, зачем тратить дорогую взрывчатку? Дома сами развалятся, и на месте «смеси церковно-азиатской экзотики с безвкусицей особняков» можно будет построить что-то более соответствующее вкусам новых владык России. Например, плавательный бассейн или общественный сортир.

Итак, Губельман в роли теоретика, а Каганович в роли практика. Впрочем, практиков было немало. Известно, что и Ягода, и многие его подручные вплоть до рядовых чекистов тренировались в стрельбе из пистолета по иконам. Для людей этого поколения трудно допустить что-либо, кроме сознательного богоборчества: они ведь еще знали, что делали. Это потом пришли поколения, вообще никогда не видевшие иконы и не знавшие, что это такое.

Это в 1940–1950-е годы новое поколение, воспитанное на атеистической пропаганде, забрасывало оставшиеся от стариков иконы, как ненужный мусор, и столичная интеллигенция, хлынувшая в деревни в поисках икон в конце 1950-х, находила их валяющимися на чердаке, в невероятном поругании. Подробности — в «Черных досках» В. Солоухина. Он же свидетельствует, что варварское отношение к иконе сохранялось и в 1960-е годы, спустившись от уровня видных чекистов до уровня многих начальников среднего звена и даже до рядовых членов общества.

«Когда церковь закрывали, учитель эту икону на дрова изрубил» [172, с. 177]. А некий председатель колхоза «нарядил бригаду плотников с топорами. Топоры у плотников, сами знаете — огонь. Они мне за полдня все, что было внутри, превратили в мелкую щепу» [172, с. 195].

С 1922 по 1947 год действовал и Союз воинствующих безбожников. Главой его был, ну конечно же, Миней Губельман, кто же еще! Для многих из своих 3,5 миллионов членов бесноваться в этом союзе стало способом политической реабилитации или подтверждения лояльности. Многие будущие ученые, в том числе потомственные интеллигенты, бегали с человеческими черепами на палках во время крестного хода, врывались в церкви во время службы и гнусно пародировали действия священников, учиняли шествия с пением чего-то вроде:

В Союзе воинствующих безбожников состояли будущие видные советские археологи и антропологи: Окладников, Дебец, Герасимов, Жуков.

Но вот что интересно: в последние годы жизни А. П. Окладников частенько захаживал в церковь, ставил свечку. Уж не замаливал ли грехи молодости?!

Но нет никаких данных, что еврейские члены этого поганого союза в возрасте, когда пора и о душе подумать, захаживали в синагогу. Остается предположить, что они были в большей степени советскими и тверже в своих советских убеждениях. Русские же «воинствующие безбожники» были более конъюнктурными и менее порядочными людьми.

Но это все, так сказать, негатив. Одновременно людям пытались дать и «позитив» — принадлежность к какой-то новой культуре. Здесь и новые имена, типа Урагана или Мая, Октябрины или Травиаты (Ураган Степанович и Травиата Матвеевна… Вот ведь прелесть-то!). А были ведь и такие имена, как Доздраперма («Да здравствует Первое мая») и Дуб («Даешь ударный бетон»). Дуб Октябревич и Доздраперма Урагановна — это вам даже не Травиата Матвеевна.

Здесь и новые праздники типа Дня авиации — ныне полузабытые, а до Второй мировой войны очень даже значительные и важные.

«Перековка» предполагает создание у людей какой-то новой системы ценностей, вместо ценностей русско-европейской христианской цивилизации.

Убеждаясь, что ценности это цивилизации не рыночной, сословной, не гражданской, что советская цивилизация практически не знает ограничения диапазона власти, что для нее ничего не значит ценность человеческой личности, порой делают вывод, что это какая-то средневековая цивилизация.

Не согласен! В Средневековье все было уже сложнее. Античность разрушила общинность, создала представление о правах гражданина, об ограниченном диапазоне власти. Советское общество и государство гораздо сильнее напоминают общество и государство Древнего Востока. Та же чудовищная жестокость, та же подчиненность человека общине — «коллективу» и государству, то же презрение к человеческой жизни, неведение человеческой личности. Те же колоссальные постройки, на которых копошатся целые муравейники рабов.

Кто же задавал населению эти ценности? Узнать это можно из книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства» [173]. Цель книги понятна — воспеть идею «перековки», подневольный труд, роль «органов» в «строительстве нового общества».

История книги такова: в 1933 году 120 писателей во главе с М. Горьким проехали на пароходе по Беломорско-Балтийскому каналу. Они общались с заключенными и с охранниками, набирали материал. Как именно это происходило — читайте у Солженицына, там написано очень подробно. 36 из этих писателей потом стали авторами книги. По какому принципу отбирались авторы, я не знаю, но 22 из них — евреи. Это факт.