Все эти анекдоты цитируются из еврейской газеты «Die Zeit» от 13 апреля 1923 года [123, с. 209]. Развлекались себе люди, веселились.

Ходила и такая частушка;

А во время Гражданской войны пели такое:

Жаль, что эту книгу будут читать дамы, и я не могу привести несколько еще более замечательных перлов народного творчества.

Одновременно запрещена была елка. Запрещены были все атрибуты Пасхи, включая крашеные яйца или возглас «Христос воскресе!». Запрещено и Рождество, и, празднуя Новый год, власти старательно следили, чтобы ни-ни! Никакого религиозного дурмана!

Запрещены были целые пласты русской литературы и культуры. Поколения русских людей в СССР не читали религиозной философии, просто не слыхали имен Соловьева и Мережковского.

В довоенное время не печаталась большая часть русских писателей даже начала — середины XIX века, а уж тем более конца XIX — начала XX столетия. Даже «попутчики» типа Боборыкина или Кропоткина не печатались, а уж тем более «клерикалы» и «антисемиты» типа Лескова или Достоевского. Поэты и писатели Серебряного века, все русское зарубежье «не существовало» вернее, чем если бы оно переместилось на Марс.

Также запрещены и Клюев, и Васильев, и Есенин. Их как бы и нет. За томик Клюева, найденный при обыске, не расстреливали, как за томик Бухарина или Троцкого, но уж с карьерой можно было распроститься наверняка, причем не только с партийной карьерой, но и с самой что ни на есть профессиональной.

Я уж молчу о том, что изгонялись и «вычищались» со службы, из системы образования и даже из столичных городов в основном русские. Какая судьба ожидала этих людей, хорошо видно хотя бы на примере Марии Александровны Гартнунг — дочери Пушкина, имевшей неосторожность дожить до 1921 года. Едва живая от старости и голода старуха несколько раз приходила на прием к Луначарскому, тот обещал «рассмотреть вопрос», и она снова и снова являлась к этому «вершителю великих дел». Луначарский даже созывал своих людей посмотреть на «настоящую живую дочку Пушкина», но никакой помощи не оказал. Мария Александровна умерла от голода в 1921 году.

Из известных людей Вадим Шефнер не мог поступить в военное училище и вообще в вуз — он был сыном морского офицера, потомственный дворянин. Работал на заводе, пока не смог кормиться литературным трудом. В 1936 году С. Н. Сергеев-Ценский пишет свою «Севастопольскую страду», и тут же некий Эльсберг пишет статью «На литературном посту»: «В лице С. Н. Сергеева-Ценского мы имеем писателя, являющегося выразителем обнаженно-контрреволюционных настроений». А в издательстве «Советский писатель» «Страду» отклонили, потому что это произведение «квасно-патриотическое».

Впрочем, запрещены, изъяты из библиотек были и «Былины», и русские летописи. Люди Луначарского шерстили библиотеки, извлекая из них… русские народные сказки. То есть с точки зрения классовой борьбы ничего вредного невозможно найти в «Коте-котке, сером лобке» или в «Крошечке-Хаврошечке». Но тут действовала иная логика — логика истребления исторической памяти, максимальной денационализации русских. Чтобы не было самого русского слова, русского лица — тогда и предпочитать будет нечего.

Да и зачем нужен сам русский язык? Для чего он? Для кого? «В наши дни России — денационализирующейся стране — потребен денационализированный язык», — писала Софья Парнок в 1924 году в журнале «Русский современник» [164, с. 161].

Даже само слово «Русь» считалось эдаким… контрреволюционным. И вообще слишком большое внимание к русской истории, русскому языку, русской культуре, вообще ко всему русскому стало чем-то очень, очень подозрительным. Русский народ ведь, «как известно», был народом-завоевателем и угнетал другие, завоеванные им народы. В книгах, выходивших в то время, обязательно подчеркивалось, скажем, что буряты были хорошие, а завоевавшие их казаки — преступники и убийцы. В книге А. П. Окладникова, посвященной присоединению Бурятии к России [165], живописуются чудовищные зверства «карателей и колонизаторов». То же самое — в книгах о присоединении Грузии, Средней Азии или Северного Кавказа.

Русский народ с 1918 года по самый конец 1930-х рассматривался как неполноценный, зараженный великодержавным шовинизмом и подлежащий перевоспитанию.

В эту же эпоху евреи были привилегированным сословием. Они стали самыми активными агентами советизации. Некоторые животные на «Скотском хуторе» Оруэлла тоже вот были «равнее других». Интересно, что у Оруэлла этими животными стали свиньи [167].

О составе правительства Советской России 1918–1922 годов, правительства СССР в первые годы его существования написано много. Самая лучшая и самая полная книга написана в зарубежье, в США. Хорошо, что недавно она переиздана в России и в результате стала совершенно доступна [168]. Прочитать ее весьма рекомендую, но перечислять евреев в советском правительстве не вижу проку. Гораздо легче назвать русские имена — в этом-то случае, загибая пальцы, нам не придется разуваться. Красин, Калинин, Чичерин, Бухарин. Вот, кажется, и все. Ах да! Еще «бабушка Крупская». Вот теперь уже и правда все, все русские имена в высших эшелонах власти уже названы.

Тут надо не забыть, что помимо всех прочих, обычных для любого государства функций, советское государство преследовало еще свои, совершенно особые цели — воплощение в жизнь утопических представлений коммунистов.

Оставим даже в покое ожидание мировой революции (хотя без этого «ожидания» просто невозможно понять многих и многих явлений). Это новое государство хотело подготовиться к мировой революции, а для этого извлечь как можно больше материальных ценностей из России и всей Российской империи (для мировой революции, конечно).

С этой целью население России было поголовно ограблено. Сначала царская семья и дворянство (Бабель превосходно описал этот процесс в своей «Дороге»), потом все более широкие слои населения. Вплоть до того, что серебряные ложки или золотые монеты, хранившиеся порой и в крестьянских или в небогатых мещанских семьях, старательно изымались.

Многие интеллигенты старшего поколения могли бы рассказать, как их держали в тюрьме за золото, — то есть посадят в камеру на 10 человек все 50 и не выпустят, пока не отдашь все золото.

Это делала власть, а не евреи? Да, но «почему-то» все, кто мне рассказывал об этой позорной практике, назвали следователей и палачей исключительно с еврейскими фамилиями. Будем считать, что им попадались нетипичные или «неправильные» тюремщики, но что тут поделать?! Очень уж их много было, нетипичных. «Типичных» до 1930-х годов было очень уж немного, и не они эту систему создавали.

Шла торговля всем захваченным «на копье», то есть сокровищами музеев, картинных галерей, государственных хранилищ. Всем, что только можно сбагрить за границу. А что?! Ведь скоро будет мировая революция, все равно скоро проданное за рубеж опять попадет в руки советской власти.

Арнольд Хаммер, волынский еврей, уехавший в Америку, сегодня широко известен читающей публике. Это его усилиями картины из Эрмитажа, сокровища русских царей и высшего слоя дворянства, бесценные работы Фаберже попали в США, причем за сказочный бесценок.

Но ведь и помимо Хаммера было кому вывозить, и не только в Америку шел поток наворованных, награбленных ценностей.