Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Фактически было еще две цели, которых правительство, собственно, и не скрывало, хотя и не оглашало вслух: уменьшить число евреев; христианизировать кантонистов и создать из них «пятую колонну», для того, чтобы они стали проводниками христианства среди евреев.

Как осуществлялась эта политика на практике, отлично описывал Герцен: «Видите, набрали ораву проклятых жиденят с восьми-девятилетнего возраста. Во флот, что ли, набирают — не знаю. Сначала велели их гнать в Пермь, да вышла перемена. Гоним в Казань. Я их принял верст за сто; офицер, что сдавал, говорил: „Беда, да и только, треть осталась на дороге, — и офицер показал пальцем в землю. — Половина не дойдет до назначения“, — добавил он.

— Повальные болезни, что ли? — спросил я, потрясенный до внутренностей.

— Нет, не то чтоб повальные, а так мрут, как мухи: жиденок, знаете, эдакой чахлый, тщедушный, словно кошка ободранная, не привык часов десять месить грязь да есть сухари, — опять чужие люди, ни отца, ни матери, ни баловства; ну, покашляет, покашляет, да в Могилев (то есть: „в могилу“)» [19, с. 217–218].

«Привели малюток и построили в правильный фронт; это было одно из самых ужасных зрелищ, которые я видал, бедные, бедные дети! Мальчики двенадцати, тринадцати лет еще кой-как держались, но малютки восьми, десяти лет… Ни одна черная кисть не вызовет такого ужаса на холст.

Бледные, изнуренные, с испуганным видом, стояли они в неловких, толстых солдатских шинелях с стоячим воротником, обращая какой-то беспомощный, жалостный взгляд на гарнизонных солдат, грубо ровнявших их; белые губы, синие круги под глазами показывали лихорадку или озноб. И эти больные дети без уходу, без ласки, обдуваемые ветром, который беспрепятственно дует с Ледовитого океана, шли в могилу» [19, с. 218].

К сожалению, в России до сих пор чересчур многих волнуют не какие-то «жидовские» факты и не обстоятельства реальной истории. А больше всего волнует их, на «чьей стороне» находится и автор книги, и автор приведенной им цитаты. И раз Герцен — плохой человек, шел против царя и стал предшественником народовольцев, — то, конечно же, его никак нельзя цитировать.

Специально для этих господ я сообщаю еще раз: я ни на чьей стороне. Ни на чьей. И меня не интересует ни личность, ни репутация господина Герцена. Меня интересует одно — верность сообщаемых им сведений. А подтверждений верности того, что говорит Александр Иванович, очень уж много, включая и военные архивы.

Впрочем, вот свидетельство и еще одного классика русской словесности: Владимира Алексеевича Гиляровского. Нам особенно интересно оно потому, что здесь показано, что происходило с кантонистами дальше, — с теми, кто все-таки доходил до «назначения».

В его повествовании о путешествиях по Руси «Мои скитания» есть такой эпизод: по приговору полкового суда секут солдата, не в первый раз убежавшего в самовольную отлучку. А после наказания солдатам рассказывает о своем собственном опыте «взводный офицер из кантонистов, дослужившийся годам к пятидесяти до поручика, Иван Иванович Ярилов». Так сказать, в назидание:

«Ярилов подошел и стал про старину рассказывать:

— Что теперь! Вот тогда бы вы посмотрели, что было. У нас в учебном полку по тысяче палок высыпали… Привяжут к прикладам, да на ружьях и волокут полумертвого сквозь строй, а все бей! Бывало тихо ударишь, пожалеешь человека, а сзади капральный чирк мелом по спине — значит, самого вздуют. Взять хоть наше дело, кантонистское, закон был такой: девять забей насмерть, десятого живым представь. Ну и представляли, выкуют. Ах, как меня пороли!

И действительно, Иван Иванович бы выкован. Стройный, подтянутый, с нафабренными черными усами и наголо остриженной седой головой, он держался прямо, как деревянный солдатик, и был всегда одинаково неутомим, несмотря на свои полсотни лет.

— А что это — Орлов? Пятьдесят мазков!

— Мазки! Кровищи-то на полу, хоть ложкой хлебай, — донеслось из толпы солдат.

— Эдак-то нас маленькими драли… Да вы, господа юнкера, думаете, что я Иван Иванович Ярилов? Да?

— Так точно.

— Так, да не точно. Я, братцы, и сам не знаю, кто я такой есть. Не знаю ни роду, ни племени… Меня в мешке из Волынской губернии принесли в учебный полк.

— Как в мешке?

— Да так, в мешке. Ездили воинские команды по деревням с фургонами и ловили по задворкам еврейских детишек, благо их много. Схватят — в мешок и в фургон. Многие помирали дорогой, а которые не помрут, привезут в казарму, окрестят, и вся недолга. Вот и кантонист.

— А родители-то узнавали деток?

— Родители? Хм… Никаких родителей. Недаром же мы песни пели: „Наши сестры — сабли востры“… И матки и батьки — все при нас в казарме… Так-то-с…» [20, с. 95–96].

Известно, что на уцелевших… на «дошедших до назначения» еврейских детишек оказывалось сильное давление, чтобы они переходили в православие. Действовали и более изощренно: порой целое отделение кантонистов загоняли в реку — как бы для купания. И пока мальчики плескались в «купели», священник производил непонятные для них обряды, исправно кадил на берегу. А потом детям вешали на шею крест и сообщали, что теперь они христиане.

Евреи, которых не было. Книга 2 - i_006.jpg

Широко распространена история, согласно которой «в ряде случаев дети-кантонисты предпочитали покончить с собой во имя веры и топились в реке, куда их приводили для обряда крещения» [16, с. 265].

Солженицын полагает, что «рассказы о жестоко насильственных обращениях в православие, с угрозами смерти кантонисту и даже с массовым потоплением в реке отказавшихся креститься — рассказы, получившие хождение в публичности последующих десятилетий, — принадлежат к числу выдумок» [6, с. 102–103].

По словам Александра Исаевича, со ссылкой на Еврейскую энциклопедию, история о самостоятельном потоплении нескольких сотен кантонистов родилась из сообщения некой немецкой газеты, «что когда однажды 800 кантонистов были погнаны в воду для крещения, двое из них утопились» [21, с. 243].

Допускает Солженицын и то, что «был расчет и самим крестившимся позже, в оправдание пред соплеменниками, преувеличить степень испытанного ими насилия при обращении в христианство» [6, с. 103].

Спорить не буду: преувеличения весьма возможны, и по разным причинам. Но про насилия, чинимые над кантонистами, рассказывается не только в немецких газетах; тут огромный пласт фольклора, и вовсе не только еврейского. Скажем, о своих впечатлениях рассказывали и священники, проводившие массовые крещения купавшихся кантонистов. В том числе и про то, что иные мальчики топились, стоило им понять, что же именно творят над ними взрослые. Что поделать! Дикий народ, упрямый-с народ.

Возможно, Николай I и его приближенные очень хотели «как лучше». Возможно, ими двигали только самые прекрасные намерения. Но почему-то неизменно, стоило царю приступить к еврейскому вопросу, как этот «вопрос» сам собой формулировался не «как помочь этому народу стать цивилизованным» и не «как научиться хорошо жить вместе», а примерно таким образом: «как сделать евреев похожими на всех остальных». Зачем это ему было нужно — вряд ли постижимо для моего куриного умишки. Тут нужно быть любителем разводов, барабанного боя, мундиров и прочих военных атрибутов.

Применялись, впрочем, и другие меры, тоже вполне сюрреалистические: например, запрещалось евреям, владельцам корчмы или кабака, самим в них проживать и заниматься лично продажей спиртного. Надо было нанимать торговца-христианина, и единственное, в чем убедилось правительство с помощью сих мер, что христиане ничуть не менее исправно спаивают народ, чем кошмарные жиды, верные слуги Сатаны.

Тем более, с 1827 года ввели откупную систему на торговлю спиртным по всей территории империи, и русские классики откликнулись на это замечательное изобретение:

«В западном крае кабацким делом занимается еврей, но разве оно лучше в других местах России? …Разве жиды-шинкари, спаивающие народ и разоряющие и губящие крестьян, — повсеместное в России явление? В наших местах, куда евреев не пускают и где кабаком орудует православный целовальник или кулак?» [22, с. 25].

12
{"b":"229683","o":1}