— Ну, кто там? — спросил из темноты низкий глуховатый голос.

Грэхем кратко представился и спросил:

— Профессор Бич?

Дверь распахнулась, и хозяин, неразличимый в царившем внутри мраке, отрывисто произнес:

— Входите, Грэхем. Когда-то мы встречались. В этой кромешной тьме я вас не узнал.

Войдя, Грэхем услышал, как дверь захлопнулась, загремели запоры. Его взяли за руку и в полной темноте перевели через площадку. Прямо перед лицом раздался лязг и скрежет металла, и пол ушел у него из-под ног. Надо же — лифт, в таком месте!

Мимо проплыл плафон, и кабина остановилась. В лучах света перед Грэхемом предстало лицо профессора. Он был все тот же: высокий, темноволосый, с тонкими чертами лица. Бремя прожитых лет мало сказалось на нем. Грэхем не видел его несколько лет, но не заметил никаких перемен. Нет, одна перемена все-таки была, причем ошеломляющая — глаза!

Тонкий, горбатый, как у ястреба, нос обрамляла пара холодных суровых глаз, сверкающих каким-то неземным светом. Было что-то подавляющее в их сверхъестественном блеске, что-то гипнотическое в остром, настороженном, проницательном взгляде.

— Почему наверху так темно? — поинтересовался Грэхем, все еще не в силах оторваться от этих поразительных очей.

— Свет приманивает ночных тварей, — уклончиво ответил Бич. — Они могут причинить неудобство. — Он разглядывал гостя. — Кто вас надоумил искать меня здесь?

— Редактор газеты, издающейся в Бойсе, знает, что вы часто уединяетесь в этом доме. Он сказал, что утром пришлет репортера посмотреть, живы вы или нет. Вот я и решил его опередить.

Бич вздохнул.

— Так я и знал: после того, что случилось, сюда набежит целая свора ищеек. Ну, да ладно! — Он провел Грэхема в небольшую комнату, всю заставленную книгами, и подвинул гостю стул. Осторожно закрыв дверь, сел напротив. Потом переплел длинные, тонкие пальцы и устремил на собеседника свой странный взгляд — Мне искренне жаль, что мы встречаемся при таких прискорбных обстоятельствах. Полагаю, ваш приход связан с катастрофой в Силвер Сити?

— Да.

— Но Ведомство целевого финансирования здесь вроде бы ни при чем. Почему же вас это интересует? — Темные, тонко очерченные брови профессора вопросительно поднялись.

— Вы правы, — согласился Грэхем. Сняв с руки кольцо, он передал его Бичу. — Может быть, вы слышали о таких вещах, даже если вам не доводилось их видеть? На его внутреннюю поверхность нанесена микроскопическая надпись, подтверждающая, что я являюсь сотрудником Разведывательной службы США Если хотите, можете посмотреть под микроскопом.

— А, разведка! — Нахмурив лоб, Бич задумчиво повертел в пальцах кольцо и отдал владельцу, даже не удосужившись разглядеть как следует. — Верю вам на слово, — он нахмурился еще сильнее. — Если вас интересует, почему взорвался нитрат серебра, то на этот вопрос я ответить не смогу. Мне еще несколько недель придется давать бесчисленные объяснения полицейским, заводским инспекторам, химикам-технологам, репортерам. И все они будут даром тратить время. Я совершенно не в силах объяснить причину аварии.

— Лжете! — без обиняков заявил Грэхем.

Покорно вздохнув, ученый поднялся и медленно направился к двери. Он отыскал палку с крючком на конце, зацепил ею большой экран, спрятанный в углублении потолка, и опустил его вниз. Удостоверившись, что экран полностью закрывает дверь, он вернулся на свое место.

— Почему вы считаете, что я лгу?

— Потому что вы, как никто другой, знаете, что раствор был непостижимым образом взорван тем таинственным феноменом, который вы пытались сфотографировать, — ответил Грэхем, чувствуя, как волосы у него на затылке зашевелились. — Потому что кому-то из вашей команды удалось, наконец, получить запретное изображение — и вот ответный ход: Силвер Сити сметен с лица земли.

Горло у него судорожно сжалось. Грэхем отчетливо почувствовал, что этими словами подписал себе смертный приговор, и с удивлением отметил, что все еще жив. Он взглянул на Бича, желая увидеть, какой эффект произвело на него это заявление, но ученый только крепче сжал скрещенные на груди руки, да в его горящих глазах блеснула едва различимая искра.

— Ведь город пал жертвой того же явления или явлений, которое погубило невесть сколько лучших ученых мира, — наступал Грэхем, — как раз выяснение обстоятельств смерти некоторых из этих ученых — американских ученых — и привело меня к вам.

Он достал бумажник, извлек из него телеграмму и передал Бичу. Тот стал читать, бормоча себе под нос:

ПОЛИЦИЯ БОЙСЕ ДЛЯ ГРЭХЕМА ЕДИНСТВЕННЫЙ ОБЩИЙ ЗНАМЕНАТЕЛЬ ТИРЕ ВСЕ БЫЛИ ДРУЗЬЯМИ БЬЕРНСЕНА ИЛИ ДРУЗЬЯМИ ЕГО ДРУЗЕЙ ТОЧКА ГАРРИМАН.

— Имеются в виду те, кто умер в прошлом месяце. — Жестом обвинителя Грэхем наставил на профессора указательный палец. — Но ведь и вы были другом Бьернсена!

— Совершенно верно, — согласился Бич и стал задумчиво изучать собственные руки. — Мы с Бьернсеном очень старые друзья. Таких, как я, осталось совсем немного. — Он поднял глаза и посмотрел прямо в лицо собеседнику. — И еще я должен признаться, что у меня действительно много таких сведений, которые я собираюсь хранить в строгой тайне. Ну и что вы собираетесь со мной делать?

Этот дерзкий вызов мог бы смутить кого-то менее настойчивого. Но сыщик так легко не сдавался. Уперев руки в голени и подавшись вперед, он постарался изобразить на лице такое выражение, как будто ему известно гораздо больше, чем подозревает его оппонент, больше, чем он пока намерен открыть.

— Скажу вам откровенно, — начал он, — Ирвин Уэбб оставил тайное послание, которое нам удалось расшифровать. Оно содержало многое из того, что он обнаружил. Уэбб утверждал: эту картину необходимо показать миру — если такое зрелище не приведет к бойне.

— Бойня! — хрипло вырвалось у Бича. — Разве вам не достаточно того, что случилось с Силвер Сити? Один человек видит картину, смотрит на нее, думает о ней — и в единое мгновение тридцать тысяч людей расплачиваются за это своими жизнями, а может быть, и душами. Вот и сейчас самый опасный для вас враг — ваши собственные мысли. Зная самую малость, думая о ней, размышляя, прокручивая ее в мозгу, вы сами подставляете себя под удар, обрекаете себя на гибель. Вас выдает непроизвольная деятельность вашего же ума. — Взгляд его скользнул к двери. — Если вдруг люминещентный экран на двери засветится, ни я, ни весь цивилизованный мир уже не смогут спасти вас от немедленной смерти.

— Знаю, — невозмутимо ответил Грэхем. — Но риск, которому я подвергаюсь, ничем не больше вашего: к тому же, он не сможет возрасти, если я узнаю то, что уже известно вам. От большего знания смерть не станет больше. — Стараясь не смотреть на экран, он сосредоточил все внимание на сверкающих глазах собеседника. Если экран засветится, он увидит его отсвет в глазах Бича. — Раз уж бойня все равно произошла, несмотря на то, что истина не стала достоянием масс, навряд ли положение ухудшится, если истина выйдет наружу.

— Ваше предположение, — Бич саркастически усмехнулся, — построено на ошибочной предпосылке: плохое не может стать еще хуже. — Он не сводил глаз с экрана. — Когда-то не было ничего хуже лука и стрел — пока не появился порох. Не стало ничего хуже него — пока не появились отравляющие газы. Потом бомбардировщики. Потом сверхзвуковые ракеты. Потом атомные бомбы. Сегодня — бактерии и вирусы-мутанты. Завтра — что-нибудь еще. — Последовал отрывистый язвительный смешок. — Ценой слез и страданий мы начинаем понимать, что всегда есть простор для дальнейших усовершенствований.

— Охотно поспорю с вами, но только когда буду знать все факты, — парировал Грэхем.

— Поверить в эти факты невозможно!

— Но вы-то сами верите?

— Логичный вопрос, — с готовностью согласился Бич. — Только в моем случае о вере речи не идет. При чем здесь вера, если знание получено эмпирическим путем! Нет, Грэхем, я в них не верю — я их знаю! — Он задумчиво погладил подбородок. — Для людей сведущих неопровержимые доказательства, которые удалось собрать, не оставляют места сомнениям.