- Мне удалось заставить двигаться большую часть ребят Картрайта, но только не первую роту, - он сплюнул. - Это просто мулы, Старбак, настоящие мулы. Я добрался сюда, вернулся обратно, а эти мерзавцы и не пошевелились. Сделал всё, что мог. Проклятье, Старбак, я знаю, что вы разочарованы, но Бог свидетель, я сделал всё, что мог.

- Не сомневаюсь, - искренность Тамлина убедила Старбака. - Простите, Билли.

- Выглядите измочаленным, Старбак.

- Наверное, съел что-нибудь, Билли, ничего страшного.

Старбак нашел в сумке сломанную сигару и прикурил самый большой ее огрызок.

- Не составите ли список потерь, Билли? - спросил он и направился обратно на вершину холма. Пушка янки усилила обстрел, но целилась не в захваченную гряду, а в сторону другой группы мятежников, атакующих с левого фланга. Люди Свинерда очистили холм, чтобы обороняющие его янки не смогли обойти вторую группу мятежников. Целью второй атаки было занять вершину к югу от Харперс-Ферри. Звук сражения становился то приглушенным, то более резким, наполняя воздух сероватым дымом.

Старбак снял с винтовки штык и смотрел, как Легион преодолевает последние несколько ярдов подъема. Мейтленд намеренно отвел солдат из-под обстрела картечью, и солдаты это понимали и хотя и были, вне всяких сомнений, благодарны за избавление от последнего обстрела сопротивляющихся янки, в то же время были пристыжены. Презираемые всеми Желтоногие повели себя храбрее, и солдаты Старбака насмешливо приветствовали прибывающий Легион. Старбак не стал их останавливать, хотя и знал, что рота Деннисона не заслуживает получить в награду даже этот маленький повод для гордости.

- Капитан Деннисон! - позвал он.

Деннисон шел ссутулившись вдоль гряды, пока его солдаты занимали места в пустых окопах. Деннисон ожидал нагоняя, но Старбак указал на незанятый окоп.

- Ваши люди могут устроить там пикет, - сказал он. - Цепь застрельщиков в сотне шагов вниз по склону. А вы можете остаться здесь, - он махнул в сторону окопа, который покинули они с Поттером. - Этот окоп будет вашим штабом.

- Да, сэр.

- Не беспокойтесь о снаряде. Он не взорвется. Давайте же, шевелитесь. Прыгайте, пока какой-нибудь ублюдок-снайпер на вас не попрактиковался.

- Да, сэр, - ответил Деннисон и приказал солдатам следовать за ним к другому склону холма. Старбак наблюдал, как Деннисон спрыгнул в окоп, и отвернулся.

- Над чем смеетесь, Нат? - по холму шагал полковник Свинерд, оставивший на время сражения лошадь.

- Просто мелкая месть, сэр, - теперь он этого стыдился, но не мог вернуть назад эту мальчишескую выходку.

- Ваши ребята хорошо справились, - сказал Свинерд, - действительно хорошо, думаю, они так же хорошо себя покажут и в настоящем сражении. Отлично, Нат, отлично, - он помолчал. - Знаете, почему Легион двигался так медленно?

- Нет, сэр.

- Тогда мне лучше это выяснить, - мрачно произнес полковник и зашагал в сторону Мейтленда.

А Старбак сдвинул на затылок шляпу и вытер с лица пот. Его батальон дрался в первой настоящей схватке. Желтоногие не сбежали, и жизнь снова наполнилась красками.

Адам Фалконер когда-то был противником войны. До ее начала, когда по всей Америке как пожар в прерии разгорались споры, он страстно жаждал мира, но эту страсть захлестнула горечь от разделения страны надвое. Тогда Адам вернулся домой, чтобы сражаться за родной штат, но не чувствовал свою принадлежность к нему. Он хотел жить в Соединенных Штатах и потому, рискуя разбить сердца родных, перешел через линию фронта и сменил серый мундир на синий.

Его страстная любовь к Северу, однако, не восстановилась. Вместо этого в нем зарождался гнев, взамен того, что, как он сейчас понял, было юношеским пылом, смешанным с юношеским невежеством. Один человек может всё изменить, как сказал Лайман Торн, и Адам хотел стать этим человеком. Он хотел положить конец войне, но при полной победе Севера. Человек, который когда-то был противником войны, теперь обнимался с ней как любовник, потому что война - это Господня кара для Юга. А южан следовало наказать, как считал Адам, не за то, что они являлись рабовладельцами, а потому что разбили Союз и тем самым изгадили страну, которая, по мнению Адама, была избрана Господом, и Бог избрал Адама своим рыцарем.

Но рыцарь чувствовал себя бесполезным. Конечно, полковник Торн дал ему задание, и оно могло сыграть ту решающую роль, к которой стремился Адам, но Торн был не в состоянии дать Адаму какие-либо наставления, как выполнить эту задачу. Он жил надеждой, а не планами, и ощущал разочарование.

Разочарование усиливалось из-за неповоротливости генерала Макклелана. В четверг пополудни прибыли новости о том, что армия мятежников наконец-то покинула Фредерик и выступила на запад, но Макклелан просто отложил сообщение и заговорил о необходимости защищать Вашингтон. Отступление из Фредерика - это уловка, заявил он, чтобы оттянуть сто тысяч солдат федеральной армии от Вашингтона, пока вторая армия мятежников пересекает Потомак вниз по течению, дабы захватить столицу. А еще Макклелан боялся, что отступление мятежников может оказаться просто наживкой, чтобы выманить армию Севера из лагерей на поле битвы по выбору Ли, а у Ли, как теперь был уверен Макклелан, было двести тысяч солдат, двести тысяч демонов в серых волчьих шкурах, которые бросались в атаку с жуткими нагоняющими ужас воплями и отчаянной яростью. Макклелан не станет рисковать и не наткнется на эту ярость, как и не оставит Вашингтон без прикрытия. Он подождет.

И таким образом, пока мятежники скрывались за лежащими к западу от Фредерика горами, армия Макклелана продвигалась черепашьим шагом. Она не кинулась в погоню за мятежниками, и даже известия о том, что в Харперс-Ферри в осаде оказались пятнадцать тысяч человек, не заставили нового Наполеона поторопиться. Харперс-Ферри придется самому о себе позаботиться, пока Макклелан, пугаясь каждого слуха, пытался защитить армию от любых случайностей. Он решил, что она будет двигаться широким фронтом, но без неподобающей спешки. Главное - осторожность.

Адам не имел права голоса. Он был нежеланным майором, прикрепленным к штабу Макклелана, и его точка зрения никого не интересовала, а меньше всего Алана Пинкертона, который руководил Секретной службой Макклелана. Адам попытался повлиять на Пинкертона, а через него и на Макклелана, поговорив с его заместителем, приятелем Адама и старшим братом его былого друга Ната Старбака. Джеймс Старбак был полной противоположностью Нату. Он служил в Бостоне адвокатом, был честным, аккуратным и добросовестным, и его прирожденная осторожность лишь подкрепляла раздутую Пинкертоном оценку численности мятежников. Адам поспорил с Джеймсом за ужином в четверг вечером, когда впервые услышал, что мятежники покидают Фредерик, и возразил, что вряд ли у Ли двести тысяч солдат, даже и ста тысяч нет.

- Может, шестьдесят или семьдесят, - сказал Адам, - но, вероятно, не более пятидесяти.

Джеймс рассмеялся, услышав эти цифры.

- Мы очень дотошны, Адам, очень. Уж поверь. У нас сотни донесений! Я знаю, потому что сам их сопоставляю. Сравниваю их.

- Донесения от кого? - спросил Адам.

- Ты знаешь, что я не могу сказать, - неодобрительно заметил Джеймс. Он замолчал, чтобы вытащить застрявшую в зубах куриную косточку, и аккуратно положил ее на край тарелки. - Но контрабандные повторяют то же самое, совершенно то же самое. Сегодня я разговаривал еще с двумя.

Контрабандными называли беглых рабов, которых приводили в палатку Пинкертона и расспрашивали об армии мятежников. Все они говорили одно и то же: тысячи и тысячи мятежников, бесконечные марширующие колонны и огромные пушки, разбивающие пыльные дороги своими кованными железом колесами.

- Даже если мы мы немного преувеличиваем, - продолжил Джеймс, взмахнув вилкой, - необходимо признать, что у Ли что сто семьдесят тысяч. А это больше, чем у нас!