Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Один человек, - внезапно произнес он.

- Сэр? - Адам опустил бинокль.

- Один единственный человек может всё изменить, Фалконер.

- Да, сэр, - повторил Адам, поежившись от неуместности ответа и желая поспрашивать Торна о необычном шпионе, который назвал Торну имя Адама. Как Адаму с ним связаться? Или этому человеку с Адамом? Адам уже задавал Торну подобные вопросы и получил честный ответ, что Торн не знает, но Адам хотел бы вернуться к этому разговору в поисках любого намека на то, как он сможет стать полезным в этом деле.

Торн снова взял бинокль.

- Полагаю, это Дамаск, - сказал он, указывая на небольшую группу домов, притулившихся на вершине длинной гряды примерно милях в пяти, - и если мятежники двигаются на Вашингтон, а это не так, то они были бы там, - Торн сложил жесткую карту и засунул ее в карман. - Давайте пообедаем в Дамаске, Фалконер. Может, по дороге на нас снизойдет озарение.

Лошади поскакали рысью вниз по длинному зеленому склону, туда, где по брюхо в тихом ручье стояло стадо коров. Перед Адамом теперь простиралась широкая полоса тучной низменности, хорошо увлажненной, с сочной растительностью, где торчали рощицы и бежала сеть небольших ручьев. Без сомнения, когда-то здесь были только болота, но многие поколения тяжело трудились, чтобы их осушить, приручить и сделать пригодными, и Адам, глядя на результаты честного труда, преисполнился любовью к своей стране. Для Адама эта любовь была реальной, достаточно реальной, чтобы он покинул родную Виргинию ради борьбы за воссоединение Соединенных Штатов. Другие страны могли похвастаться более величественными обрядами, могущественными замками, великолепными соборами и просторными дворцами, но нигде кроме Америки, как пылко верил Адам, не было столько проявлений скромности, добродетели и честного труда. Это страна простого человека, и Адама желал, чтобы она таковой и оставалась, потому что считал, что ничто не стоит так дорого, чем простые, добытые усердием достижения.

- Грезите, Фалконер? - рявкнул Торн, и Адам мотнул головой, увидев, что со стороны рощи в миле впереди показались три всадника. Всадники в сером. - Вижу, у наших друзей есть тут кавалерийские разведчики, - сухо заметил полковник, осаживая лошадь, - так что похоже, мы всё-таки не перекусим в Дамаске.

Он вытащил полевой бинокль и осмотрел троих мятежников.

- Выглядят паршиво, это точно, но могу поклясться, что за карабинами хорошо ухаживают, - он поднял бинокль, чтобы взглянуть на гребень холма, где стоял Дамаск. Торн гадал, неужели он ошибся, и Ли продвигается к Вашингтону, и в таком случае полковник ожидал заметить присутствие на холмах артиллерии, но ничего не увидел.

- Всего лишь патруль, - пренебрежительно сказал он, - и не более того. Ли не двигается этим путем, - он развернул лошадь. - Нет смысла попадать в плен, Фалконер, - давайте вернемся.

Но Адам уже пустил лошадь вперед. Полковник снова повернулся.

- Фалконер! - рявкнул он, но Адам не обратил на него внимания. Он снова пришпорил лошадь, и кобыла вскинула голову и подняла копыта, перейдя на галоп.

Три мятежника сняли карабины, но не стали целиться в одинокого всадника, скачущего к ним. Северянин не вытащил саблю и был без оружия, он просто скакал напрямик к врагам. Несколько секунд Торн гадал, не собирается ли Адам снова вернуться на юг, а потом юноша развернул лошадь, перепрыгнул через ручей и помчался под углом к вражеским разведчикам, которые внезапно поняли его намерения. Они заулюлюкали, как охотники, увидевшие в открытом поле лису, и пришпорили лошадей. Началась настоящая гонка. Адам бросил им вызов, и три мятежника приняли его, погнавшись за северянином. Эта сельская игра была стара как мир, только в этот день призом являлась жизнь, а наказанием - плен. Адам придержал лошадь, наблюдая через плечо, как три преследователя перешли на галоп. Он дразнил их, продолжая осаживать свою прекрасную кобылу, и лишь когда ближайший южанин находился в тридцати или сорока шагах, отпустил удила и предоставил лошади бежать во всю прыть.

Она просто летела. Это была не обычная лошадь, а одна из лучших лошадей конезавода Вашингтона Фалконера в городе Фалконер округа Фалконер, штат Виргиния. В кобыле текла арабская кровь, скрещенная с выносливой американской породой, и Адам доверял способностям отца выращивать отличных лошадей гораздо больше, чем его политическим суждениям. Он и сам заулюлюкал, словно эхом от безумных криков преследователей. В конце концов, это война! Вызов, гонка, состязание, нечто, что будоражит кровь и придает остроты скучным дням. Кобыла скакнула через ручей, снова набрала скорость, сделав три или четыре шага, и перепрыгнула через изгородь, а потом перешла на галоп по только что вспаханному под озимую пшеницу полю. Борозды усложняли ей бег, но казалось, она этого не замечает.

Торн наблюдал за гонкой, поскакав на восток, параллельно Адаму, и заметил в нем нечто большее, чем вялая обеспокоенность, которую молодой человек обычно демонстрировал. Но увиденное не вполне понравилось Торну. Он решил, что Адам будет искать острые ощущения, чтобы испытать себя, не ради забавы, не чтобы почувствовать вкус порока, а просто чтобы пройти через горнило собственных ожиданий. Адам, подумал Торн, с легкостью может себя погубить, чтобы доказать, что он достойный человек.

Но только не сейчас. Сейчас он унизил троицу хваленых кавалеристов Джеба Стюарта. Гонка по вспаханному полю увеличила разрыв между Адамом и преследователями, и он в очередной раз придержал лошадь, а три преследователя, увидев, как Адам намеренно замедлили бег, преисполнились еще большей решимости схватить насмехающегося врага. Они заметили, что его лошадь устала, ее бока побелели от пота, и южане посчитали, что еще через полмили она наверняка остановится, чтобы перевести дыхание, так что всадники вонзили шпоры и загикали свой охотничий призыв.

Адам поскакал еще медленней. Затем, выбрав направление, он внезапно стукнул каблуками и послал кобылу в сторону широкого ручья, извивающегося между крутыми берегами. Его обрамлял тростник, скрывая границу берега и воды, но Адам, который ездил верхом с того дня, когда впервые смог сесть на пони, не колебался. Он не въехал в поток на всей скорости, а позволил кобыле осмотреться и самой выбрать темп, а потом дотронулся каблуками до ее боков, чтобы дать понять, чего от нее ожидает. Наблюдавшему издалека Торну казалось, что кобыла двигается слишком медленно, чтобы перепрыгнуть поток, но внезапно она собралась и безо всяких усилий перелетела через широкий ручей. Адам позволил ей пробежать немного по дальнему берегу, развернул ее и остановился, чтобы взглянуть на преследователей.

Двое мятежников предпочли свернуть, а не перепрыгивать через ручей. Третий, храбрее товарищей, стукнул каблуками, пытаясь пересечь его в галопе. Лошадь начала прыжок с того же места, что и кобыла Адама, но приземлилась слишком близко, нырнув в заросли жесткого тростника. Ее передние ноги подкосились, а плечо ударилось с ломающей кости силой о противоположный берег. Всадник вылетел из седла и распростерся в ручье, проклиная раненую лошадь, пытающуюся встать. Животное снова покачнулось и заржало от боли в сломанной ноге.

Адам дотронулся до кря шляпы в ироническом приветствии и развернулся. Ни один из двух уцелевших всадников не побеспокоился достать карабин, а третий, барахтавшийся в каше из грязи и воды, которую взбивала его раненая лошадь, вытащил револьвер, молясь, чтобы в результате купания не промок порох в заряженных ячейках барабана. Он взвел оружие, проклиная потерю лошади. Кавалеристы южан использовали собственных лошадей, и хороший конь был на вес золота. Теперь его лошадь была бесполезна, лишь испытывала боль, этот мерин со сломанной ногой больше ни на что не годился. Южанин схватил поводья и притянул к себе голову лошади. Он на мгновение заглянул в ее полные ужаса глаза, прицелился и выстрелил. По нагретой солнцем местности прокатилось эхо единственного выстрела, а лошадь с пулей в голове резко дернулась и затихла.

27
{"b":"229575","o":1}