Пятнадцатиэтажный жилой дом предстал перед моими глазами. Поднявшись на лифте на последний этаж, я заметил лестницу, состоящую из нескольких ступенек и упирающуюся в закрытую дверь, которая находилась на потолке прямо над головой. Открыв железную дверь, я оказался на крыше многоэтажки. Я начал оглядываться по сторонам в надежде увидеть Лукаса, но поток ветра чуть не сбил меня с ног. Холодный осенний ветер бил в лицо и резал глаза, от чего они слезились и сфокусировать взгляд было практически невозможно. Площадь крыши была огромной. Приподняв воротник куртки и спрятав глаза рукой от ветра, я направился вдоль бетонного парапета. Впереди я увидел чуть заметную черную фигуру и пошел по направлению к ней. Вокруг, словно армия древних призраков, клубился непроницаемый туман и с каждым шагом он становился все более плотным. Звук шагов таял в густой пелене, а шум ветра походил на человеческий шепот, полный невыразимой отчаянной тоски. Я почувствовал, что замерз. Вдалеке могучий раскат грома разорвал воздух, окрасивший оранжевым светом хмурые тучи. Зрелище было устрашающим — словно ночная тьма разверзлась, приоткрыв краешек расплавленного неба.
«Лукас!» - крикнул я, но ветер подхватил мой голос, унося его назад; казалось, он одиноким эхом доносится из-за спины. Ответа не последовало. Скорее всего, он просто не расслышал мой голос. Подойдя почти вплотную, я все-таки разглядел темную фигуру. Это был Лукас. Он сидел на бетонном парапете, свесив ноги вниз и смотрел куда-то вдаль. Забравшись на парапет я сел рядом с ним.
Мы сидели молча и смотрели вдаль впереди себя, каждый думал о своем, не осмеливаясь нарушить тишину. Я не могу описать эмоций, испытываемые в этот момент. Была ли это тишина мёртвой и холодной, когда нет ни страха, ни боли, только пустота и тьма. Это похоже на обречённость, молчаливый танец на лезвии, над бездной. Эта метафора прекрасно подходила к нынешнему моменту. Я знаю такую тишину, и знаю её гораздо лучше, чем хотел бы. В тоже время было уютно и тепло, несмотря на леденящий ветер. Нечто похожее на тайный обряд молчания рядом с тем, кто тебе дорог, кому не нужны слова, чтобы понять. Такую тишину я уже почти не помню. Я поднял глаза и увидел в небе звезду! Это была удивительная, самая большая звезда, которую я видел в жизни. И единственная звезда, которую было видно сквозь густой туман. Луна, не смотря на туман, светила с неба, но оставалась мертвой и угрожающе нависала над головой.
- Ты ненавидишь меня? – монотонно, еле слышно спросил Лукас, все так же не поворачивая на меня взгляд.
- Наверное. – тем же тоном ответил я и посмотрел на брата.
Лукас был одет во все черное, и перчатки покрывали его руки. Черные волосы слегка волнились от влажного воздуха, обрамляя лицо, которое женщины всегда считали чувственным праздником. Они не знали, что он, за столькие годы став бездушным и обреченным, был фактически дьяволом в ангельской шкуре. Хотя должны были знать. Он практически светился непочтительностью, и нечестивый отблеск в его карих глазах заявлял, что он будет смеяться, вырезая ваше сердце. Или смеяться вам в лицо, пока вы будете вырезать его сердце. Но сейчас передо мной сидел абсолютно незнакомый мне человек. Я никогда не видел его таким раньше. Он был похож на затравленного зверька. Тоска защемила душу, и я пожалел о сказанном секунду назад. Лукас казался неживым. Он напоминал бездыханную восковую фигуру. Бездумные пустые глаза полные отчаяния уставились в темноту. Несмотря на туман и глубокую ночь я мог разглядеть эту опустошенность и отчаяние, так четко отражающиеся на его лице. Все что мне сейчас хотелось, это обнять его, крепко прижать к груди и уверить его, пообещать, что все будет хорошо, но я не мог. Не мог снять приросшую маску безразличия, переступить через себя и поступиться принципами, которые я с таким усердием взращивал все эти бесконечно долгие годы. Ненавидя себя за своё высокомерие и слабость, я сжал кулаки со всей силой и отвернулся, не в силах больше видеть боль в его глазах. – Что такого серьезного произошло, что ты вздумал признаться мне в любви? – я издал заученные до боли нотки пренебрежения в голосе.
- Я просто хотел сказать, что люблю тебя и что ты самый дорогой человек в моей жизни! – его голос дрожал, а я чувствовал, что сейчас произойдет что-то важное. С упоением я глотал каждое его слово, боясь пропустить хоть одно, как будто бы от этого зависело все мое дальнейшее существование. Да, именно существование, потому что жизнью я назвать это не мог. Это было моим величайшим проклятием и вечной карой. Чувство вины, это то, что я чувствовал сейчас всеми фибрами души. Словно каждое едкое слово, каждое действие, обращенное к Лукасу кричало в моем сознании, умоляя меня помочь ему. Я стиснул зубы. Он не был жестоким человеком; не был чудовищем. Не бессердечным. Он ненавидел волны безнравственности, частенько пытающиеся его захлестнуть. Ненавидел то, что иногда делал, чем он был и во что мог превратиться, если когда-нибудь перестанет сопротивляться этой жизни, бесконечной жизни, лишенной всякого смысла. Я тоже любил его, возможно сильнее, чем сам себе мог представить. Сколько сил и выдержки мне неоднократно стоило не выкрикнуть это в порыве наших ссор и драк. Но ненавидел я его не меньше, чем любил. Психологи назвали бы это душевным расстройством, или болезнью, и они были бы правы. Наверное, я и был болен. Ненависть – это любовь, искалеченная обидой. Этими словами можно было легко охарактеризовать наши отношения с братом. Любовь и ненависть очень сильные чувства. Когда человек любит или ненавидит, его переполняют эмоции. Каждый раз, встречаясь с Лукасом, я чувствовал, что взорвусь. Это ощущение, когда ты извиваешься, мучаешься, и такая боль внутри где-то между сердцем и дыханием, и ты не знаешь, откуда она возникла, эта боль, и как от нее избавиться, и ты прекрасно понимаешь, что ничем и никак ты не можешь унять эту боль. Только не видя, не слыша, не ощущая присутствия, можешь выдохнуть и притупить эту злость, вызванную любовью и ненавистью одновременно. Это творилось в душе, на языке же вертелся лишь сарказм и язвительные замечания и упреки.
– Я думал ты только Макса любишь. Или тебе его мало стало? – он молчал и смотрел под ноги, далеко вниз, с многометровой высоты. О чем он думал? Наверное, о том же, о чем и я. Эта пропасть, бездна, которая могла бы стать спасением, освобождением для любой живущей души, но только не для нас, нам не суждено исполнить нашу общую заветную мечту и навсегда избавить себя от бесконечной муки вечной жизни и обреченности. – Это все, что ты хотел мне сказать? – равнодушно произнес я.
- Нет, не все. – он внезапно запнулся и посмотрел мне прямо в глаза, впервые, за все время нахождения здесь. – Ты победил, Влад! Ты должен быть с ним, а не я. – Лукас снова отвернулся, его губы дрожали, как и голос, которым он изо всех сил пытался управлять, но ничего не получалось. Вслед за его словами хлынул ливень. А мы сидели и не шевелились. Как будто бы дождя и не было вовсе, как будто ничего вокруг не было. Лишь мы и его слова, звучащие в моих ушах громче яростных раскатов грома.
- Лукас, это шутка? Ты так шутишь? Сейчас? Сколько ты выпил? – мои слова бездумно срывались с губ, я замахал головой, будто сгоняя остатки ночного кошмара и уставился на брата, пытаясь прочитать мысли на его лице, потому что в слова я поверить не мог.
