Наступил август, но «странствующий рыцарь» так и не сумел войти в российскую столицу. Екатерина в письмах Потемкину рассказывала о «дурацкой шведской войне» — на самом же деле обстановка сложилась довольно опасная — и просила присылать почаще бюллетени с юга. Тем временем король Густав столкнулся с неповиновением среди финских солдат. Он отступил, отложив поход на Петербург до зимы.
За несколько месяцев, несмотря на частое недомогание и бесконечную череду заседаний и бумажных дел, Екатерина написала о своем враге, кузене, комедию. «Странствующий рыцарь» был поставлен во дворце в январе 1789 года. Смех зрителей на некоторое время разрядил напряжение, так долго царившее при дворе.
День шестидесятилетия Екатерины, 21 апреля, прошел безо всяких публичных церемоний. Этот день императрица провела в одиночестве, если не считать слуг. Прожитые годы тяжело сказывались на ней. Многие из тех, кого она долгое время знала и с кем бок о бок трудилась, уже сошли в могилу. Ее известили, что император Иосиф смертельно болен. Но он дотянул до следующей зимы. Весенняя капель, солнце и ласковый ветерок не могли улучшить настроения Екатерины. Она часто плакала, как написал в своем дневнике Храповицкий. Одолеваемая бесконечными заботами, она погружалась в уныние. Все чаще и чаще давали о себе знать недуги — то головокружения, то нервные приступы и острые боли в спине. И Мамонов, ее теперешний фаворит, все реже и реже проводил с нею время. Их отчуждение длилось уже несколько месяцев, и у Екатерины появилась привычка в одиночестве предаваться меланхолии.
Окончательный разрыв с Мамоновым произошел поздней весной и оказался болезненным и унизительным для стареющей седовласой Екатерины. Многие современники отмечали стремительное падение нравов у придворных, которые и раньше не блистали добродетелями. Незаконные связи, флирт, измены супругов и любовников стали обычным явлением. Мамонов тоже поддался моде и завел роман с Дарьей Щербатовой, простоватой, неуклюжей молодой женщиной сварливого нрава из свиты Екатерины.
Несколько лет Мамонов раздраженно жаловался друзьям на свое «заточение» у императрицы, и его жалобы всегда заканчивались неприятными сценами со слезами, которые вызывали у Екатерины нервное напряжение. Своими тревогами и болью она всегда делилась с Потемкиным, который каждый раз, появляясь при дворе, старался примирить любовников. Но чаще Потемкин пытался внушить Екатерине мысль, что Мамонов не стоит таких переживаний и печали. («Эх, матушка, да плюнь ты на него!» — советовал он ей от чистого сердца.)
В конце концов все разрешилось само собой, когда Дарья забеременела. Мамонов предстал перед Екатериной и, хотя у него тряслись руки и дрожал голос, он намеками попросил императрицу освободить его от обязанностей фаворита. Она пришла в негодование; он потерял самообладание. Она припомнила ему все ссоры и его невнимание к ней. Он сказал, что она была тюремщицей. Никто из них не получил того, чего хотел.
Позже, правда, Екатерина сменила гнев на милость и написала Мамонову письмо. Ничего не зная о связи Мамонова с Дарьей, она предложила ему жениться на молодой наследнице богатого состояния. Это освободило бы его от бремени служения ей, государыне, а также обеспечило бы ему будущее благосостояние. Она, со своей стороны, обещала найти подходящую партию. «Таким образом, — добавляла она в заключение, — это позволит тебе остаться при дворе».
Мамонов всполошился. Он не нуждался в большом состоянии, поскольку императрица уже обеспечила и его, и его семью. К тому же он мечтал о своей простоватой, унылой, беременной от него Дарье Щербатовой. Испытывая невероятное волнение, он и рассказал об этом императрице в ответном письме.
«Целую твои маленькие ручки и ножки, я не могу видеть то, что пишу», — придерживаясь тона нежного возлюбленного, написал он в конце. Однако он признался ей, что жениться на любезной его сердцу Дарье он обещал шесть месяцев назад.
Прочитав письмо Мамонова с его возмутительным признанием, Екатерина упала без чувств. Позже, придя в себя, она испытала удивление, злость и боль отвергнутой женщины. Она и прежде чувствовала, понимала, что рано или поздно что-то недоброе вылезет наружу. Она часто ссорилась с Мамоновым из-за его заигрываний с другими дамами. Возможно, ее ревность и стала причиной их отчуждения. (Но, по мнению Мамонова, главную роль в этом сыграли интриги. «Находиться в окружении придворных, — признавался он своему знакомому, — было все равно что находиться в окружении волков в лесу».)
Храповицкий в своем дневнике записал, что императрица, прочитав письмо Мамонова, много плакала. Уединившись в своих покоях, она не желала никого видеть, кроме своей стародавней подруги Анны Нарышкиной. Несколько дней боролась императрица со своими чувствами, почти ничего не делала, если не считать работы за письменным столом да обычных прогулок после ужина. Потом она приняла решение.
Вызвав к себе Мамонова и Дарью Щербатову, Екатерина официально объявила об их помолвке и пожаловала им сто тысяч рублей и несколько богатых поместий. Покоренные ее всепрощением и щедростью, молодые упали перед государыней на колени. Как заметил один из очевидцев, когда императрица пожелала молодой чете счастья и благополучия, в комнате не осталось никого, кто не прослезился бы вместе с женихом и невестой.
Хотя Екатерина внешне как будто оправилась от причиненной ей боли, душевная ее рана еще не затянулась.
«Я получила горький урок», — писала она Гримму, предсказывая неблагополучное развитие событий для Мамонова и Дарьи, говоря, что «жизнь непременно накажет Мамонова за его идиотскую страсть, которая сделала из него посмешище и выявила его неблагодарность».
На самом деле посмешищем была Екатерина. Придворные еще больше злословили после ее разрыва с Мамоновым, к которому они относились с презрением из-за его высокомерия, недоброжелательности и трезвого корыстолюбивого расчета. Императрица, с таким мужеством противостоявшая армиям турок и шведов, потерпела поражение от какого-то простого гвардейца. На поле брани она еще могла быть победительницей, но в делах амурных ей приходилось отступать. Ее современники недоумевали: чего еще могла ожидать старая больная женщина, захотевшая быть наравне с пышущим силой молодым мужчиной?
Еще не смокли фанфары на свадьбе Мамонова, а в покоях фаворита появился новый обитатель — Платон Зубов, красивый парень двадцати лет, хрупкого телосложения. Он служил офицером в конной гвардии. Зубов для нее был скорее внуком и начинающим секретарем, чем любовником. Вполне вероятно, что интимных отношений между Екатериной и Зубовым не было. (Она при посторонних называла Зубова «дитя».) Из всех качеств ее в первую очередь привлекла в нем невинность, мягкие манеры и неумение хитрить. Она больше не желала быть уязвимой. Зубов, писала Екатерина Гримму, имел «решительное желание быть хорошим». Она душой чувствовала, что он будет ей предан и верен и что он, любящий и надежный, будет находиться подле нее в дни горячки и в длинные ночи бессонницы, расстройства желудка и пронизывающих болей в спине.
«Он так хорошо ухаживает за мной, — говорила она Гримму, — что я не знаю, как и отблагодарить его». Миновали дни, когда императрица предавалась пагубным страстям. Теперь она решила вести более здоровый и благоразумный образ жизни.
Новости, которые приходили из Парижа в то лето 1789 года, некоторым казались захватывающими, но у большинства все же вызывали беспокойство. Екатерина ежедневно получала сообщения о страшной неразберихе в политической жизни Франции. Беспомощный король Людовик XVI, не справясь с тяжелым состоянием дел внутри страны, был вынужден собрать в Париже представителей дворянства, духовенства и третьего сословия — которое формально включало всех остальных французов. Третье сословие объявило о своем особом положении и провозгласило свободы и права.
Парижане, преисполнившись ненависти к австрийской жене короля Людовика королеве Марии-Антуанетте и чувствуя, что здание монархии начинает шататься, высыпали на улицы и разрушили до основания презренный символ королевского абсолютизма — старинную крепость-тюрьму Бастилию. Одна августовская ночь неистового республиканизма заставила многих аристократов отказаться от своих привилегий, владений и присоединиться к делегатам от народа, объявившим о намерении провести во Франции реформы.
