Во время путешествия Екатерина с интересом следила за событиями, которые разворачивались во Франции. Она узнала, что для решения тяжелого финансового кризиса была созвана Французская ассамблея знати. Она неодобрительно относилась к фривольному поведению королевы Марии-Антуанетты, младшей прелестной сестры императора Иосифа, и к неумелому правлению толстяка Луи XVI. Французское правительство, похоже, потерпело крах, и страна если еще и не вышла из повиновения, то во всяком случае уже становилась неуправляемой. Екатерине было приятно думать, что идеи просвещенного правления, появившиеся на свет во Франции, прижились в России, привитые ею, Екатериной, а не Людовиком XVI, и что она была действительной наследницей Монтескье, Дидро и Вольтера.

Письма, приходившие к Екатерине на борт вельбота, содержали также новости и личного характера Ее внук Александр и его сестра Елена переболели корью. У Константина появилась сыпь. Ее сын от Орлова, Алексей. Бобринский, в роскоши живший в Париже, истратил немалые средства, отпускаемые на его содержание, и нуждался в деньгах, чтобы рассчитаться с кредиторами. (Екатерина просила Гримма взять молодого человека под свою опеку и заставить его поклясться, что влезать в долги он больше не будет. Дать денег Бобринскому она велела Гримму только после получения клятвенных заверений.) Искать приюта у Екатерины прибыла невестка великой княгини Марии, Зельмира, которая была замужем за свирепым и жестоким братом Марии. Приехала она вместе с тремя детьми. Екатерина, лучше чем кто-либо знавшая муки такого брака, вернула Зельмире покой, которого той так не хватало. За время своего путешествия государыня написала несколько писем родственникам Зельмиры со стороны мужа, желая обеспечить бедной женщине благополучное будущее.

Екатерина получила одно любопытное письмо. В нем говорилось, что Лаватер, отец модной науки френологии, занимался изучением черт лица Екатерины с тем, чтобы угадать ее характер. Ее лицо, по словам Лаватера, свидетельствовало не о величии или достоинстве, а о безрассудности. Ее нельзя было сравнивать с покойной королевой Швеции Кристиной, которая воистину была мудрой правительницей. Несомненно, что суждениям Лаватера она не придала большого значения и вскоре забыла о них. Королева Кристина в конце концов отреклась от трона и нашла приют в стенах Ватикана. Она не преуспела в делах государственного управления, как Екатерина. Если измерять человеческую жизнь меркой Екатерины — плодотворностью, — то королева Кристина потерпела крах. А у нее пока все шло хорошо.

Несмотря на опасения Екатерины, болезнь императора Иосифа не затянулась, он поправился и присоединился к компании государыни. Вместе с ней он прибыл в Крым. Пять дней гостили они в бывшем ханском дворце, сказочном Бахчисарае, представлявшем собой волшебное смешение турецкого, мавританского и китайского стилей. В роскошных внутренних двориках били сверкающие фонтаны, замысловатая мозаика украшала каждый дюйм стен, потолков и изящных колонн. Екатерина восседала в огромном зале для торжественных приемов, где когда-то сидели ханы. Он был богато украшен позолотой и изысканной резьбой по камню, искусно выложен плиткой и цветным мрамором. Выполненная золотом надпись на одной из стен оповещала «весь мир» о том, что «ни в Исхафане, ни в Дамаске, ни в Стамбуле не отыщете вы подобного богатства».

Покинув место прежней ханской славы, императрица и император отправились в путешествие по широкой пустынной степи, когда-то населенной татарскими племенами, нещадно истребленными безжалостными солдатами Потемкина. Опустевшие земли вернулись в первобытное состояние. Ночевали именитые гости в огромных шатрах, возведенных слугами князя Таврического. Поражаясь простору отвоеванных Россией новых земель, они не переставали дивиться деяниям Потемкина, направленным на возрождение некогда благодатной земли. Были построены поселения, посажены новые рощи, засеяны нивы. В этом краю с благоприятным климатом поселилось уже несколько иностранных переселенцев, к которым, как сказал Потемкин, скоро прибудет пополнение.

Екатерина не переставала изумляться изобретательности Потемкина, который изо всех сил старался скрасить ее путешествие и показать туркам величие и мощь России. Он устраивал военные смотры, в которых принимали участие тысячи с иголочки одетых, браво марширующих солдат. Татарские воины на быстрых скакунах поражали искусством вольтижировки. Однажды после захода солнца холмы, окружавшие город, где гостила Екатерина, озарились фейерверком. Огни образовали кольцо во много миль. В центре его, на самой высокой точке горной гряды, десятки тысяч петард высветили ее императорскую монограмму. От взрывов дрожала земля. Никогда еще такая мощь не была сосредоточена в одном месте. Русские выглядели сильными, если не сказать непобедимыми.

Екатерина еще больше сдружилась с Иосифом. Они делились друг с другом секретами о бремени власти, говорили о судьбах Европы, в частности о развитии событий во Франции, где недавно побывал Иосиф. Очевидцы утверждают, что между двумя монархами «недомолвок не было».

— Кто-нибудь предпринимал попытки убить вас? — спросила она. — Что касается меня, мне угрожали.

— Ко мне приходили анонимные письма, — ответил он.

Несмотря на единодушие и гармонию в личных отношениях, Екатерина и Иосиф не, могли прийти к соглашению по поводу грядущей войны. По словам Сегюра, который не раз беседовал с императором с глазу на глаз, у Иосифа не было плана активной поддержки России в ее грандиозном замысле завоевать Турцию. Стало известно о восстании в Нидерландах, направленном против владычества Австрии, и император понимал, что сейчас самое главное — навести там порядок. (Екатерина тоже слышала о событиях в Нидерландах и боялась, что это помешает австрийцам снарядить войска для отвлечения турецких сил, но об этом она и словом не обмолвилась с Иосифом.)

Путешествие императрицы завершалось посещением черноморских портов. Здесь Потемкин превзошел самого себя. Когда императрица со своей свитой прибыла в Севастополь, был устроен прием, на котором Потемкин выступал в роли хозяина. Там он произнес возвышенную речь о силе русского оружия.

«Сто тысяч солдат ждут моего сигнала», — объявил он, и тут закрытые ставни распахнулись, явив собранию панораму военного могущества. За окнами, в сторону широкого залива, вытянувшись в струнку, стояли шеренги солдат. Полки ждали сигнала Потемкина Один греческий батальон полностью состоял из женщин. Головы их украшали тюрбаны с яркими перьями, на боку висели роговые пороховницы и подсумки.

За плотными рядами солдат над тихими водами залива прогремели пушечные залпы с десятков кораблей. Десять тысяч глоток повторяли снова и снова здравицу в честь императрицы: «Да здравствует императрица Понта Эвксинского! Да здравствует императрица Понта Эвксинского!»

Это, конечно, был памятный час. Екатерина, оттаяв после отличного крымского вина и находясь под впечатлением того, что увидела и услышала за пять месяцев своего путешествия, была тронута до глубины души. Гости аплодировали. Из открытых окон доносились громогласные крики преданных ей солдат. Готовый двинуться против Константинополя, который был в каких-нибудь двух днях пути, в заливе стоял новый российский флот, построенный Потемкиным. Ворота Византии были открыты. Екатерине надо было только собраться с духом и дать приказ армии и флоту.

В действительности события развивались быстрее, чем ожидала Екатерина. Ее таврическое путешествие и смотр военных сил были замечены оттоманскими чиновниками. В Константинополе арестовали русского посланника. Это и послужило поводом к войне.

Едва Екатерина вернулась после длительной поездки в столицу, как столкнулась с немалыми трудностями. В конце августа 1787 года она собрала совет и приказала Потемкину немедленно выступить против Турции, полагая, что для подготовки наступления понадобится не более нескольких недель. Командовать Черноморским флотом она намеревалась поручить Алексею Орлову, герою Чесменского сражения. Черноморский флот она собиралась увеличить за счет кораблей Балтийского. К ее огорчению, Орлов от такого назначения отказался. Он завидовал Потемкину и хотел стать главнокомандующим сухопутных войск, что давало ему над князем преимущество. Он сказал императрице, что служить не намерен, если не получит более высокого чина, чем у его соперника.