— Постараюсь отвлечь его, — сказала Маруся и смело пошла к пристани, наскоро придумывая историю заблудившейся провинциалки. Даже прослезилась, демонстрируя городовому свою растерянность, чем окончательно разжалобила его и увела за собой.

Листовки звали:

Учащаяся молодежь тоже была захвачена волной революционных событий, связанных с выпуском царского манифеста. Уходили с занятий, то в одном, то в другом учебном заведении стихийно возникали собрания, на которых читали листовки партии социал-демократов, пели революционные песни. На городской ученической конференции приняли резолюцию:

— Полная свобода совести, слова, печати, союзов, собраний.

— Неприкосновенность личности.

— Всеобщее бесплатное обязательное начальное обучение.

— Уничтожение сословий и равенство всех перед законом.

— Охрана детского труда.

— Отмена закона божьего и пения царского гимна.

Иван, Володя, Маруся и другие ребята присутствовали на многих собраниях. Клава и Арсений принимали участие в составлении резолюций. Однажды Арсений протянул Ивану тоненькую брошюрку. На обложке стояло: «Тактика уличного боя».

— Мы с Толей Семченко на гектографе отпечатали. Будешь изучать?

— Спрашиваешь!

Несколько раз собирались ребята на занятия. Помогал им осваивать эту науку Алексей Христофорович Митрофанов, с которым они познакомились во время трагических событий на «вышке».

— Молодцы, — говорил он, вспоминая тот день, — не струсили.

Потом Арсений узнал, что в мастерских горнозаводского училища можно познакомиться с оружием. Мальчишки проникли и туда. Стрелять, правда, не пришлось, но обращаться с оружием научились.

Не прошли мимо Мотовилихи и декабрьские события. Ребята были постоянными участниками митингов. Во время вооруженных столкновений без страха врезались в конный строй казаков, и эта детская самоотверженность останавливала карателей. Мальчишки строили баррикады, были среди них раненые, были и убитые. Мотовилиха сражалась от мала до велика, не жалея жизни.

Дрогнуло пермское начальство. В шифрограмме на имя министра внутренних дел пермский управляющий Стрыжевский взывал о помощи: «…прошу посодействовать высылке Мотовилихе пехоты или казаков и разрешить теперь же организовать полицейскую стражу».

И только после того, как прибыло подкрепление, удалось подавить восстание мотовилихинских рабочих. Реакция победила. Начались аресты, погромы. Николай Иванович вынужден был уйти в подполье. За многими ребятами началась слежка, и потому Николай Иванович предложил встречи пока прекратить.

Возобновились занятия на Педагогических курсах, прерванные в дни декабрьских событий. Иван весь ушел в учебу. Незаметно закончилась зима. В один из ясных весенних дней с долгожданной весточкой забежала Маруся:

— Николай Иванович приглашает!

И снова начались регулярные нелегальные встречи. Одна из них запомнилась особо, на всю жизнь. То был день, когда в члены Российской социал-демократической рабочей партии приняли Арсения Зайко-ва и его, Ивана Малышева.

Товарищ Валерий предложил Малышеву рассказать о себе. Он, ограничившись несколькими датами, сказал, что в его жизни нет еще ничего существенного.

Однако Митрофанов не согласился с этим, рассказал об участии Ивана в июльских событиях на «вышке», в декабрьском вооруженном восстании на Мотовилихе.

Митрофанова поддержал и Николай Иванович, вспомнил об успешно выполненном задании — распространении нелегальной литературы среди учащихся. Товарищ Валерий внес предложение:

— Принять Ивана Малышева в члены РСДРП.

И это предложение поддержали все. Ни одного отвода!

Чрезвычайное известие о приезде из Екатеринбурга «Михайлыча»[1] сообщалось немногим, только самым проверенным. Иван уже не раз слышал это имя, и потому с волнением ожидал дня маевки. 1 мая, незаметно для обывателей, по одному стекались люди за Каму. Несколько раз проверяли пароль.

И вот — митинг. Собрались в тесный круг, чтобы не пропустить ни слова. Передние ряды присели, некоторые легли, давая возможность всем не только услышать, но и увидеть небольшую фигуру Михайлыча. Стояли только крайние и постовые. Докладчик подробно, доходчиво объяснял причину поражения Декабрьского вооруженного восстания.

— Сейчас, — говорил он, — перед нами стоит главная задача: техническое, военное обеспечение революции, большая, кропотливая агитационная работа среди солдат.

Митинг был коротким. Оберегали Михайлыча, о приезде которого как-то стало известно полиции. Уже разошлись многие рабочие, ушел и Михайлыч, а ребята не двигались с места. Молчали, словно бережно укладывая в свою память все, что узнали здесь.

Осведомители выследили самых активных участников митинга, и полицейская машина заработала. Арестована Клава Кирсанова, вслед за ней Арсений Зайков, Маруся Калугина… Ивана схватили на улице.

Когда его вызвали на допрос к следователю, он увидел Кирсанову, которая держалась спокойно и изучающе посмотрела на Ивана.

Один за другим следовали вопросы:

— Имя… Звание… Занятие…

Следователь, указывая на Кирсанову, спросил:

— Кто это?

— С этой девицей я не знаком.

— А вот я тебя видела, — все с той же усмешкой сказала она.

— Где? Когда? — насторожился следователь, и она подробно, скорее не для него, а для Ивана, чтобы подготовить его к начатой ей игре, рассказывала, как она не рез наблюдала за курсантами, которые часами простаивали у епархиального училища.

— Вот этот, — продолжала она, — и есть самый главный соблазнитель. Слышала, как он божился, что Вы-краст какую-то монашку.

И тогда он, входя в ее игру, спросил:

— Тебе, что, завидно?

— Я вас о деле спрашиваю! — стукнул по столу следователь. — Когда эта девица приходила к вам на курсы?

— Я ее не видел.

Вошел человек, что-то нашептал следователю и вышел. Следователь, перебирая бумаги, молчал. Иван потом узнал, что человек, который только что был здесь, вернулся с его квартиры, ничего не найдя там. Но и сейчас ему было ясно, что настоящих улик у следователя нет.

На другой день Ивана освободили. Он шел, не замечая улиц, невидящими глазами смотрел на прохожих. Долго бродил вдоль Камы, и, наконец, взглянув на часы, уверенно направился к дому.

— Наконец-то! — приветствовали его товарищи.

— Начальство меня потеряло? — спросил он.

— Начальство ничего не знает, — сказал Саша, — знаем только мы.

— Что же вы знаете?

— На другой день, после твоего исчезновения, — начал свой рассказ Саша, — пришел какой-то человек в потрепанной рабочей одежде, сказал, что видел, как тебя арестовали, и пришел узнать, не осталось ли у тебя каких-либо бумаг, которые могут тебе повредить. Мы показали твою тумбочку, и он быстро-быстро стал перебирать книги, записи. Тут я обратил внимание на его руки, нежные такие, как у барина. У рабочих такие не бывают. Шепнул Аркадию, чтобы он ничего лишнего не болтал. А человек этот и кровать твою обшаривал, потом про девушку спросил, описал ее: точь-в-точь ту, которая к тебе летом приходила.

— Что же ты ответил? — спросил Иван.

— Сказал, что не видел.

— А я, — начал Аркадий, — посмеяться решил. Говорю: к нему со всего города девчонки бегают, разве упомнишь. Он ни одной не упустит. У меня — тоже отбил. Вернется — я с ним рассчитаюсь.

Иван не выдержал, рассмеялся:

— Ты, Аркадий, я вижу, артист.

— Мы ничего про тебя не сказали, — завершил свой рассказ Саша.

— Что же вы про меня знаете?

— Думаешь, не догадываемся, с какими девушками ты встречаешься? Сам же нас на собрание приглашал.