Яш не покидал поста, пока агенты собирали и приносили ему улов, и продолжал наблюдать за рынком. Стоит ему дать несколько быстрых сигналов — и его люди тут же исчезнут.

Толпа скользящих стала редеть, стремясь попасть на следующий отбывающий паром. Бродяга, должно быть, доел свой лаваш, — когда Яш бросил взгляд в его сторону, он уже исчез. Сигнал рукой: Хатт! Хатт! Когда рынок опустеет, сборщики окажутся как на ладони, если сюда заявятся люди из Денежного фонда.

Наконец сбор закончился. Яш быстро и незаметно подсчитал добычу, затем разделил ее на четыре равные части, одну оставил себе, а три остальные отдал Бикраму, Хари и Сандипу.

— Разными путями, — напомнил он им. По другую сторону проемов в задней стене дукана хэнди открывалось замечательное множество вариантов. Яш выбрал Жасминовую тропу, огибавшую мечеть Третьего Аспекта с приметной обсерваторией на крыше, где, обратив лица к небу, молились смиренные. Возле нее сидел человек с обнаженным торсом и в рваном дхоти, и Яш кинул в сложенные руки динар, предусмотрительно достав его из собственного кармана, а не из спрятанного под рубахой мешочка. Улов специально делили на четыре части не только чтобы избежать потери всех денег в случае ограбления или ареста курьера — что, по мнению Яша, было одним и тем же, — но также для предотвращения иных, более подлых форм воровства. Все части должны были быть равными, когда их доставят Совету Семи.

Путь Яша к Совету был извилистым, но начальный и конечный пункты его были известны, а в топологии есть определенные, неизвестные Яшу теоремы, но знакомые человеку, натасканному на подобного рода вопросы. Поэтому, проходя мимо фонтана Четырех дев, через узкую колоннаду возле кондитерского дукана Ивана Нгомо и даже по лестнице графа Отто, о которых не знал никто, кроме рожденных в Закутке, Яш не обращал внимания на разнообразных людей, с которыми встречался по пути: воришек, святых, глазеющих в дисплейные окна бездельников, покупателей у киоска с ножами, тщетно подзывающего авторикшу мужчину, протолкнувшегося мимо него посланника, который вдруг остановился, вспомнив о каком-то поручении. Но при внимательном изучении в некоторых из них он мог бы заметить любопытное сходство.

Семь, которых теперь стало шесть, поскольку один из них счел безопасным вернуться «с ветром», ожидали четыре стука в дверь, по одному от каждого бегунка. Пятый застал их врасплох. Одиннадцать ножей бесшумно выскользнули из ножен — Бикрам одинаково свободно владел левой и правой рукой, — и Мемсаиб кивнула Сандипу, который ближе всех стоял к двери.

Тяжелая деревянная дверь от пинка распахнулась, ударилась о стену и…

Там не было никого, кроме старого дворника в грязном, обмотанном вокруг пояса дхоти, с помощью ручного джару подметавшего листву, которой была усыпана внешняя колоннада. При ударе внезапно открывшейся двери он моргнул и выпрямился.

— А! — легко сказал он без той почтительности, которой стоило ожидать от дворника. — Названные приветствуют Совет Семи с Иеговы.

И широко улыбнулся.

Столь неожиданное появление встревожило Совет.

— Немало воды утекло с тех пор, как Тайное Имя последний раз взывало к нам, — сказала Мемсаиб-председатель. Яша и его команду отпустили, остался только Совет. Курьер с подчеркнутым безразличием огляделся. Он казался более расслабленным, чем следовало бы, — как-никак, неподалеку на улице Данкл находились известняковые ямы для ритуального сожжения, — но все конфедераты славились высокомерием, и даже их слуги вели себя, как будто были господами.

— Так много, что вы забыли свой долг? — поинтересовался курьер. Он назвался Олафссоном Цином, но никто в комнате не поверил, что это было его настоящее имя. Годы безмолвия — и теперь всего за пару недель пришли целых двое, и оба носили одинаковое служебное имя. Мемсаиб это немного беспокоило, подобно слабым каплям дождя, предвещающим бурю.

— Нету у нас никакофо долха, — сказал один из членов Совета, но Мемсаиб придержала его за локоть, и человек замолчал. Цин счел ее решительной женщиной, что только подчеркивал ее бледный вид. Седые волосы, белая кожа и вдобавок белый хитон. Подобный оттенок символизировал что-то мягкое и нежное, вроде снега или крема, но никак не твердую керамику.

— Мой коллега хочет сказать, — произнесла она ласково, словно добрая старушка, — что наш родной мир у вас в плену.

— И поэтому вы должны быть более послушными, — ответил Цин, и от него не укрылось, как глаза женщины сузились, а губы поджались. Не больше двух членов Совета готовы добровольно помогать КЦМ, решил он, если добровольность вообще имела какое-то значение.

— Но не должны любить вас, — добавил еще один член Совета.

Пожатие плечами могло бы сойти за поговорку: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись».

А ведь он просил совсем немного, сущую безделицу. Никакого предательства не требовалось, в смертях тоже не было необходимости.

— У меня послание для Донована, — произнес он. — Вам нужно только указать мне на него. Рукопожатие, знакомство, только и всего.

— И зачем те этот Донован? — спросил еще один член Совета. — Да, он плавает глубоко и не станет всплывать по пустякам.

Цин улыбнулся.

— Это касается только его и Тайного Имени. Лучше никому не знать, о чем будет идти речь.

Мемсаиб стиснула кулаки на столе.

— Есть одна проблема.

— Жаль это слышать. У проблемы существует решение или Тайное Имя должно поговорить с Ужасным Именем?

Как они вздрогнули! Некоторые опасливо взглянули на дверь. Курьеры зачастую путешествовали со спутниками на случай, если их послания останутся без ответа. Если слуги Тайного Имени были глазами и ушами Конфедерации, то агенты Ужасного Имени — ее руками и кулаками.

— Тша! — шикнула темноволосая женщина, доселе хранившая молчание. — Что нам до Лиги? Мы живем по Закуткам, словно крысы. Расскажи ему о Доноване.

Мемсаиб не стала поворачиваться к говорившей, одной из тех, в ком Цин ранее опознал добровольного приверженца Конфедерации.

— Да, — сказала она. — Донован, как было сказано, обитает глубоко. Он соприкасался с нами лишь через одного мошенника. С его помощью он связывается с нами, и наоборот. В цепи могут быть и другие звенья. Этот человек — он называет себя Фудиром — может просто знать кого-то, кто знает еще кое-кого. — Она натянуто улыбнулась. — Насколько я понимаю, подобным образом ваш контакт сохраняет анонимность.

Действительно, так и было. Нельзя предать неизвестного ему человека. Цин пожал плечами.

— Если это клубок, на конце которого Донован, вы должны дать мне другой конец, который приведет к нему. Где я могу найти этого Фудира?

— В этом и заключается проблема, — сказала ему Мемсаиб. — Он покинул планету. Небольшое недоразумение между ним и иеговянскими пасторами. Он, как у нас говорят, ушел «с ветром» и не сказал, когда вернется.

— И куда мог занести его этот ветер? Названные не славятся терпением. Чем дольше путь к Фудиру, тем дольше путь к Доновану и тем меньше у нас терпения. Нам важен другой конец этого клубка. Твоя хитрость не имеет значения. Фудир не имеет значения. Другие звенья не имеют значения. Ты — ничто. Донован — все. Чем раньше ты отправишь меня по нужному пути, тем скорее я перестану раздражать тебя и ты сможешь вернуться к своему жалкому крохоборству и дрязгам.

— Если мы верно послужим Именам, — произнесла темноволосая женщина. — Они позволят нам вернуться на Терру?

Цин оставил ее слова без ответа.

Наконец Мемсаиб покачала головой.

— Он отправился на Новый Эрен.

— Маленький мир, — заметил Цин, — но достаточно просторный. На Новом Эрене нет Закутка, но человек в бегах всегда найдет, где спрятаться.

— Он ушел еще с одним, бывшим планетарным управителем, которого свергла МТК.

— Они хотят найти… — отозвался еще один из Семерых, но Мемсаиб снова его оборвала:

— У Фудира всегда есть свои планы, но они сейчас не интересуют Шри Цина. Фудира сложно найти, но возвращение О’Кэрролла из Ориэля вызовет настоящую бурю, и в самом ее эпицентре ты отыщешь искомое. О’Кэрролл приведет тебя прямо к Фудиру, тот приведет тебя к Доновану — или следующему звену, которое ведет к нему.