— Элия!

Кричу во весь голос. Элия машет издалека в ответ на мой радостный зов. Мы идем навстречу друг другу строго по прямой, воздух светится, овевая нас блаженством. Элия все ближе, я вижу ее, стройное тело напряглось, острые груди, острый смех, пронзительный, словно крик. Но когда мы уже подходим друг к другу, шаги замедляются, словно для того, чтобы в этой замедленности в нас постепенно проникли солнце, и море, и неумолимость существования всего сущего, чтобы ничего не утратилось в торопливой невнимательности. Я смотрю на нее, глаза мои видят.

— Ты пришла наконец, ты здесь.

Ступаю по песку с животной основательностью, все мое тело, восприимчивое в каждой своей жилке, трепещет. Теперь, когда ты так близко, ты по-детски покорна, тело твое целомудренно, как закрытый бутон, налито юной силой, взгляд невинен, послушен. Беру ее на руки, поднимаю к солнцу, медленно опускаю на песок. Мгновение вглядываюсь в него, в это тело, рожденное землей, белопенное, белоснежное, нежное. Вглядываюсь в него. Белое, розоватое — вглядываюсь в него. Светлое, трепещущее, словно музыка. Твои совершенные очертания; когда я касаюсь тебя, у меня кружится голова. Но еще не сейчас. Мои губы чуть касаются пальцев твоих ног. Твоя кожа светится под моими губами. Уткнулся лицом в твой покорный бок, мое тело напряглось, отвердело — еще не сейчас. Солнце дрожит у тебя на груди, круглящейся навстречу моей руке, и ты улыбаешься, и глаза твои, обращенные к солнцу, зажмурены. Твои шелковистые волосы, пульсация твоей крови отдается в моей. Твои волосы. Мягко развеваемые ветерком, легкие, летучие, солнце зажигает их своим огнем, они сияют, слепя мои опьяненные глаза, Касаюсь их рукой — еще не сейчас. Перебираю их своими грубыми пальцами, каждый волосок блестит. А твой лоб. Безмятежный. Выпуклый. А твое лицо. И тонкость, и глубина. Мне нужно оправдать всю мою жизнь, тысячелетия моего бедствия, медленное старение, приносимое временем, мне нужно осуществить вечность, я не могу растратить ничего из того, что должен осуществить. Еще не сейчас. Солнце пропитывает нас изнутри своей мощью и истиной, наши тела в очевидности красоты, как в ореоле, — не торопиться. Море дарит нам свою первозданную чистоту — любимая. Еще не сейчас. Слегка касаюсь твоего лица, губы мои терпки, обвожу твои губы кончиком пальца, моя рука как в огне. Мои губы у тебя на губах, медленно-медленно. Неспешно покачиваются светила, море безмятежно, исполнено мощи в неспешном покачивании волн. Я тоже закрываю глаза, ослепленный избытком своей силы, тем, что во мне сосредоточилась вся мощь вселенной, — погоди, погоди. Омовение, очищение. Я освободился от всяческой деградации, новое целомудрие, солнце обволокло меня. Твоя рука обняла мою шею, твоя маленькая ладонь у меня на спине. Погоди. Из уст у тебя вырывается сдавленный крик, возносится к солнцу, и вот мы с тобою — одно…

Долгое время спустя открываю глаза, мы — в средоточии преобразившейся вселенной. Ты безмятежно отдыхаешь в щедрости своей красоты. А во мне как будто отлив, напряженное ожидание, дрожу, сердце колотится в груди; наконец ты открываешь глаза, акварельно-голубые, замкнутое лицо еще гневно. Мой палец на твоих волосах белокурых. Красивая. Моя грубая рука мягко скользит по твоему лицу, море укачивает тебя, глаза твои вновь смыкаются. И вдруг твой крик, — он резко взлетает ввысь, словно волна взметнула его в вогнутую чашу неба. Слышу его, все внутри у меня леденеет, твое тело исходит криком. Я весь подобрался, отчаяние вонзилось мне в грудь. Мышцы напряглись, кровь клокочет. Там, высоко надо мною, светила. Летят по орбитам, начертанным моим неистовством, а над ними трепетное солнце. Ощущаю в себе вулканическую мощь земли, нетронутую силу, я весь захвачен ею, а ты — я слышу, слышу твою звонкую радость. Наконец затихаю, тишина восстановилась в мире, только мерный плеск прибоя. Долго отдыхаю, блаженный отдых. Растекается по всему моему телу, поблескивающая вода омывает меня, очищает изнутри. И, лежа на спине, я забываюсь, ‘гляжу прямо в голубизну, в безмерную безмятежность неба.

Потом медленно перекатываюсь по песку всем своим обнаженным телом — поближе к тебе. И вдруг — Элия! Стремительно вскакиваю с криком:

— Элия! — заметался бессмысленно: вокруг бесконечный, пустынный пляж.

— Элия! — кричу я в ужасе. Снова, еще раз, зову тебя во весь голос — где ты?

— Где ты? — И детский испуг в моих подернутых влагой глазах.

— Где ты?

Море все так же могуче, так же медлительно. И смутная, непонятная темнота растекается неспешно, вздымаясь из темных недр земных, из меня самого, ширится по всей протяженности моря. Замираю, озираюсь, стою один среди безлюдного пляжа, расстилающегося вокруг меня. И вдруг подношу руки к глазам, темнота все густеет. Ощупываю песок вокруг себя. Мои очки! Я плохо вижу. Вечер становится прохладнее, ощущаю холод всей своей наготой. Бегу к краю пляжа, восстанавливаю весь свой долгий путь с самого начала — вот отсюда. Снова приниженный до уровня своего удела, лихорадочно шарю в песке. Мои очки, мои очки!

— Мне нужны мои очки!

Ночь опускается на мир, ночь вползает и в мое тело, во все закоулки мира. Она душит меня, глаза болят, распухли. Я плохо вижу. Шарю вокруг, щепки какие-то, мусор, кричу в ужасе:

— Мои очки!

В тишине слышен плеск волн, ночь черным капюшоном опускается мне на лицо…

…растекается вокруг меня по книжной стене, наполняет подрагивающей удушливой тьмой оживленный проспект. Выхожу в лоджию, небо подернуто пеплом, река вдали заткана огоньками. В громовом раскате проносится самолет, окна его уже светятся. Внизу, в парке, носятся дети, их становится все больше. Почему так долго нет моей жены? Я уже начинаю беспокоиться, смотрю на часы, пора бы ей быть дома. Беру стаканчик виски, закуриваю очередную сигарету. Немые книги во тьме. Выключаю проигрыватель, я уже давно его не слышу. Педриньо вскрикивает, разбивает зеркало вдребезги. Мертвые книги в склепах.

Но лифт останавливается на площадке, слышу, как раздвигается решетка, как хлопает дверь. Щелкнул ключ — Элена, наконец-то… Проходит по коридору ко мне в кабинет, целует в знак приветствия, чуть коснувшись губами.

— Тебя долго не было, — сказал я.

— Здесь очень накурено, — и открывает створки лоджии. Резкий шум с улицы врывается в гостиную.

— Что с тобой стряслось? Мы будем ужинать бог знает когда. — Да ничего особенного, — говорит она. — Ходила за покупками. У тебя найдется листок бумаги? По-моему, меня обсчитали.

У меня в руке листок бумаги — сойдет?

Написать еще одну книгу — что еще тебе сказать? Старость, разочарование во всем. Надвигающаяся ночь.

Потом она встретила подругу.

— После окончания школы ни разу не виделись, можешь себе представить?

И утратили представление о времени за чашкой чаю в кондитерской.

— Но ужин готов. Только подогреть.

Как всегда. Только подогреть. У моей жены всегда все предусмотрено. Надвигающаяся ночь, я в ночи, слепой. Что мне еще сказать? И внезапное озарение — да это и скажи, скажи именно это. Скажи о том, что все кончается, о близящейся ночи, о непобедимой человеческой мечте начать с начала. Быть в вечности. Быть.

— Ужин на столе, — говорит жена.

Мы ужинаем в лоджии, под нами простирается город, припудренный огоньками. Еще одна книга, пересоздать необходимость быть живым. Страна умиротворения и очарования — наведаться туда еще раз — страна ослепленного экстаза. Моего невидимого внутреннего волнения, исполненного нежности — до стеклянного поблескиванья слез. Страна бледной радости, тайной, словно болезнь. Страна таинственного трепета, передающегося от всего, что видимо и так важно. Страна туманного нимба, возвышающего реальность. Новой встречи со всем для меня недосягаемым. Подводного покоя. Безмолвия. Еще одна книга — книга? Трепет экстаза, невидимая нежность, нимб, предел, бледная радость — как все это уже далеко, о страна чуда.