Она смеется.

– Ты должен ответить.

– Вероятно, – соглашаюсь я, после чего целую ее. Звонок не утихает. – Но я не хочу.

Не отрывая губ от нее, тянусь к тумбочке за сотовым. Харпер отталкивает меня, чтобы я смог ответить.

– Надеюсь, это важно.

– Ну, и тебе доброе утро. – Эллен Суини делает вид, будто оскорблена, однако я слышу нотки смеха в ее голосе. – Я тебя случайно не разбудила? Хотела перехватить вас до завтрака, чтобы вы с Харпер к нам присоединились.

Я смотрю на Харпер. Ее волосы спутались за ночь. Не хочу завтракать с мамой Чарли, но отказаться будет невежливо.

– Да, мэм, мы скоро приедем.

Пока записываю адрес, Харпер не ждет от меня объяснений относительно того, куда мы собираемся. Она слезает с кровати и уходит к себе в комнату, оставляя мне лишь перспективы на очередной холодный душ.

***

– Это здесь. – Харпер, сидящая на пассажирском сиденье Джипа, указывает на приземистый фиолетовый дом с желтой отделкой и подоконниками, уставленными горшками с красными цветами. Тут место какому-нибудь антикварному магазину, или чей-нибудь бабушке, но вывеска, свисающая с крыши крыльца и обрамленная белой сияющей гирляндой, гласит, что здесь расположен тату-салон "Сладкая мука". Я паркуюсь на обочине перед салоном.

Колокольчики звенят, когда опускаю ручку и открываю входную дверь для Харпер. Мы оказываемся в гостиной, переделанной в приемную, где стоит старый кожаный диван, стойка с кассой и украшениями для пирсинга, и кофейный столик со стопкой тату-журналов. Деревянная штора с изображением Будды отделяет рабочую зону, а на канате, протянутом между перилами лестницы, висит знак, сообщающий, что вход разрешен только семье, друзьям и морпехам США.

– Трэвис, это ты? – доносится голос мамы Чарли откуда-то со второго этажа, вместе с ароматом поджаренных сосисок. – Поднимайтесь.

Верхний этаж больше похож на квартиру с маленькой кухней, где Дженни в данный момент раскладывает сосиски на тортильи, и гостиной, полной религиозной атрибутики. Мексиканские свечи с гваделупской Девой Марией, Будды, многорукая индуистская богиня. Над диваном висит бархатная картина, изображающая Иисуса. Интересно, как ей хватает времени на такое количество божеств, и к которому из них отправился Чарли? Я представляю его смеющимся с пузатым Буддой, похожим на ту маленькую статуэтку, которую он носил в кармане наудачу. У нее на боках потертости образовались от постоянных поглаживаний.

Сегодня Эллен решила прикинуть на себя образ пирата – рубашка в бело-красную полоску, косички собраны под бандану с принтом в виде черепов. Она сжимает нас с Харпер в объятиях. Из-за исходящего от нее аромата пачули я чихаю. Эллен улыбается, однако я замечаю налет грусти в ее взгляде.

– Как ты сегодня, Трэвис?

– Хорошо, – отвечаю. – Я, эмм… хотел извиниться за то, что ушел вчера со службы. Это было невежливо. Мне жаль.

Она кладет ладони мне на щеки.

– Тебе не за что извиняться, мой дорогой. У тебя свой собственный путь, и ты должен следовать ему.

Тяну руку в карман своих шортов и достаю предсмертное письмо Чарли. Когда мы узнали, что часть, к которой нас прикрепили, отправляют в зону боевых действий, нам посоветовали написать прощальные письма домашним… на всякий случай. Мы договорились – если кого-то убьют, оставшийся в живых доставит письмо лично. Понятия не имею, что написал Чарли. Меня тянуло прочитать, но я этого так и не сделал.

– А еще я должен передать вам это. – Вручаю письмо Эллен. – Я не читал его.

Она сразу убирает конверт в карман.

– Вы голодны?

Я ничего не ел со вчерашнего ланча, поэтому, да, я по-настоящему голоден. Зверски голоден.

– Да, мэм.

– Тогда садитесь. Я сделаю кофе.

Мы с Харпер усаживаемся за потертый деревянный стол, пока Эллен варит кофе. Она болтает о том, что покупает определенный сорт зерен из Эквадора, критикует и дает бесцельные советы Дженни, которая выкладывает на тарелки буррито, а на заднем плане звучат какие-то безумные суфийские трели флейты Пана – которые, по заверениям Эллен, должны оказывать успокаивающий эффект. Они смеются и шутят. Несмотря на смерть Чарли, в их семье царит счастье, на которое моя семья никогда не была способна. Мы никогда не сидели за обеденным столом вот так (если не считать тот раз, когда я с мамой на пару ел креветки, приготовленные по рецепту Харпер, за кухонным островком под аккомпанемент Ареты Франклин, поющей про цепь дураков). Мне понятно, почему Чарли был столь близок со своей матерью.

– Эй… эмм… я сейчас вернусь, – говорю Харпер. Ножки моего стула скрипят по полу, когда я отодвигаюсь от стола.

Спускаюсь в пустой тату-салон, набираю мамин номер на своем сотовом.

– Трэвис. – Она произносит мое имя так, словно не дышала до этого. – Как ты?

Я так долго врал ей, то в попытке избежать разговора, то в попытке увильнуть от необходимости сказать правду. 

– Нормально, вроде. Эта ситуация с Чарли тяжело дается, и… я не знаю… думаю, мне нужно с кем-нибудь поговорить. Мне нужна помощь.

– Хочешь, чтобы я записала тебя на прием?

– Да, пожалуйста.

– Я могу договориться со своим психотерапевтом, – предлагает мама.

Не знаю, что на это ответить. Она посещает психотерапевта? Провожу рукой по голове.

– Эй, мам, мне пора, потому что мы завтракаем у мамы Чарли, но я хотел сказать тебе… – Не помню, когда в последний раз произносил эти слова. – Я… эээ…

На линии повисает тишина на мгновение, пока мама ждет, но затем она договаривает за меня:

– Я тоже тебя люблю, Трэвис.

Когда возвращаюсь наверх, завтрак уже на столе, а Харпер рассказывает Дженни и Эллен о своих планах на колледж.

– Я начну со второго семестра, чтобы скопить еще немного денег. Мне выделили финансовую помощь, но все равно хочется отложить наличные про запас. Может, машину куплю.

Всегда думал, что ее папа должен неплохо зарабатывать, будучи ведущим утреннего шоу (ведь они наши местные знаменитости), поэтому я удивлен тому, что Харпер потребовалась финансовая помощь.

– Папа и его напарник, Джо, подумывали объединиться с крупной сетью, чтобы помочь мне с оплатой учебы, – говорит Харпер, буквально прочитав мои мысли. – И, Боже, вы даже не представляете, как сильно мне хотелось согласиться, но я бы возненавидела себя, если бы они пошли на это только ради того, чтобы мне не пришлось выплачивать ссуды, понимаете? Мой папа сам заработал себе на колледж. Полагаю, я тоже смогу.

Мама Чарли хлопает в ладоши.

– Я аплодирую твоему усердию, Харпер, и тому, что ты взяла на себя ответственность за свое будущее.

Ее щеки заливаются румянцем.

– Я… эмм… Спасибо.

После завтрака Дженни просит Харпер помочь ей с мытьем посуды, в то время как Эллен предлагает мне пройти с ней в студию.

– Я хочу показать тебе кое-что, – говорит она, пока я спускаюсь следом за ней по лестнице, а потом прохожу через бамбуковую штору с Буддой. Эллен снимает рубашку, оставшись в простом сером спортивном лифчике, и поворачивается ко мне спиной. С правой стороны, ниже плеча, вижу татуировку – кельтский крест с именем Чарли, вплетенным в узловой узор. Под крестом указаны даты его рождения и смерти.

Не зная, что еще сказать, говорю, что это круто. То есть, круто для татуировки.

– Я разработала дизайн сама. – Эллен надевает рубашку обратно. – У меня остался трафарет, если хочешь сделать себе такую же.

У большинства знакомых мне морпехов есть татуировки. У Лыжника на спине огромный полевой крест и имена его товарищей, погибших в Ираке. Кевлар сразу после тренировочного лагеря набил фразу "Смерть Прежде Бесчестия". Даже у Мосса есть в виде опознавательного жетона – это копия настоящего, чтобы тело могли идентифицировать в случае, если ему оторвет ноги взрывом (мы носим один из жетонов в сапоге). Я никогда не хотел татуировку, однако Эллен смотрит на меня с такой надеждой, что отказаться просто невозможно.

– Да, конечно.