– Ну, не планировала, однако предпочитаю не ограничивать себя в возможностях. – Харпер ставит свою пластиковую корзину в мою тележку. – Итак, у тебя намечается званый ужин? 

– Да, то есть, нет. У моей мамы намечается, но она… не очень хорошо себя чувствует, поэтому я решил сам все купить, отвезти домой и приготовить.

Харпер скептически склоняет голову набок.

– Умеешь ли ты готовить, Трэвис?

– Что может быть сложного? – Ее брови приподнимаются; она ничего не отвечает, заставляя меня рассмеяться. – Ладно, не умею. Но хочу сделать что-нибудь приятное для нее.

Улыбка Харпер – словно награда, меня будто солнечным светом озаряет.

– Может, тебе стоит начать с чего-то простого, но вкусного, – говорит она. – Например… Хорошо, у меня есть идея.

Я иду за ней в овощной отдел, обратив внимание на правый задний карман ее джинсов с белесоватой потертостью в форме круга – там когда-то хранили баночку жевательного табака. Джинсы из секонд-хенда. Раньше я тоже покупал одежду в основном в секонд-хенде. Мне нравилось, что вещи уже разношенные, мягкие.

По пути Харпер учит меня, как выбирать свежие помидоры, только я практически не слушаю. Я думаю о Бекки Михальски. Почему папа завел интрижку с ней? Она же заурядная, особенно по сравнению с мамой. Мне кажется, в данной ситуации Бекки – самая большая неудачница. Переключиться с Дона на моего отца – плачевная перспектива.

– Трэвис, ты тут? – Харпер машет рукой у меня перед лицом.

– Я чуть не ударил своего папу сегодня. – Не знаю, что на меня нашло, зачем разболтал об этом Харпер Грэй посреди овощного отдела супермаркета Винн-Дикси, однако почему-то доверился ей.

– Почему?

– Он изменяет маме.

– Я… ого, мне жаль. – Она смотрит на меня снизу вверх. В ее глазах я не вижу жалости, либо удовлетворения, потому что мне достался пинок от кармы за то, как обошелся с ней в школе. Взгляд Харпер просто полон грусти. – Хочешь об этом поговорить?

– Не очень.

Именно эти слова сходят с моих губ, только дальше я ловлю себя на том, что, облокотившись на ящик с овощами, рассказываю ей все. Включая то, как напоил маму.

Услышав про этот момент, она улыбается.

– Необычно… но по-своему мило. 

Она подходит ближе. Теперь мы перекрываем доступ к авокадо. Рука Харпер касается моей, отчего волосы у меня на затылке встают дыбом. 

– Моя мама ушла, когда мне было десять. Она уехала обратно в Данию, чтобы позаботиться о бабушке, умиравшей от рака, и больше не вернулась.

– Ох, черт. Я не знал.

– Былое дело. – Ее плечи небрежно приподнимаются. Хотя, похоже, данный жест гораздо многозначительней, чем она намеревалась показать. – Довольно долго я думала, что сама виновата. В смысле, если бы я была лучше, то она бы не ушла. Затем поняла, что я тут ни при чем. Тогда мне тоже хотелось ее ударить. Но она была далеко.

К отделу подходит пожилой мужчина, и нам приходится его пропустить. Харпер ведет меня к ящику с различными травами, собранными резинками в пучки. Все выглядит одинаково – зеленое и пушистое – однако она поясняет, что мы ищем базилик.

– Ты хоть как-то контактировала со своей мамой после ее отъезда? – спрашиваю я, вручая ей пучок базилика.

– Она присылает мне открытки ко дню рождения каждый год, – отвечает Харпер, когда мы направляемся в отдел макаронных изделий. – Правда к открыткам прилагает датские кроны вместо долларов. Их даже конвертировать не стоит. – Она бросает несколько упаковок пасты пенне в тележку. – А в подарок на окончание школы прислала мне билет до Копенгагена.

– Ты поехала?

– Да… мама, эээ, живет в общежитии в Христиании с кучей другого народа, так что, на протяжении моего визита она либо рисовала у себя в студии, либо курила травку со своим двадцатидвухлетним бойфрендом. Я спала на диване, провонявшем кошачьей мочой.

– Хреново.

Харпер кивает, забирая с полки банку черных оливок.

– Хотя сам город мне понравился. Я самостоятельно съездила в Леголенд, купила там себе этот милый брелок. – Она свешивает свои ключи с пальца, демонстрируя брелок в виде желтой лего-утки.

– Ты ее ударила?

– Нет. – Ее нос морщится, когда она улыбается. – Но больше по ней не скучаю. – Мы останавливаемся перед прилавком с морепродуктами. – Закажи килограмм креветок. А я пока схожу за сыром и хлебом, и с покупками будет покончено.

Если бы Харпер попросила меня нырнуть в Мексиканский залив и наловить креветок голыми руками, я бы согласился. К тому моменту, когда продавец упаковывает мой заказ, она возвращается с длинным батоном и блоком твердого белого сыра, явно не похожего на ту переработанную оранжевую жижу, которую ел я. По-прежнему не имею ни малейшего представления, что буду готовить, однако выглядит впечатляюще. Слишком хорошо для Михальски. Слишком хорошо для моего отца.

– Значит, вы с папой живете вдвоем? – спрашиваю, пытаясь вообразить, каково бы было расти только с мамой. – Я удивлен, что он не женился повторно.

– Он ни с кем особо не встречался, – отвечает Харпер. – Но сейчас… не знаю. Папа проводит много времени, переписываясь по электронной почте с какой-то женщиной, с которой познакомился еще до встречи с мамой… Я чувствую себя странно из-за этого.

Она подталкивает тележку к кассе. Когда кассир заканчивает пробивать покупки, включая те, что лежали в корзинке Харпер, я оплачиваю чек.

– И что мне со всем этим делать? 

– Я запишу рецепт для тебя.

– Ты могла бы зайти и…

– Думаю, ты справишься. – Наши взгляды пресекаются на мгновение, и я ищу хоть какой-нибудь намек. Хоть что-то. Но она опускает глаза, разглядывая свои вьетнамки со стеснительностью, которая убивает меня самым приятным образом. Харпер шутливо ударяет кулаком по моему плечу. – Приспосабливайся и превозмогай, морпех.

Я смеюсь. Хочу еще кое-что сказать, но ее лицо начинает принимать испуганное выражение, словно у олененка в свете фар. Такое ощущение, что она в любую секунду сбежит. Я отмыкаю машину и достаю блокнот (мама всегда хранит их на центральной консоли, независимо от того, какую машину на данный момент водит). Наши пальцы соприкасаются, когда передаю блокнот Харпер; ее щеки розовеют. Интересно. Невыносимо, но интересно.

– Все просто, – говорит она, что-то записывая. – Обжарь помидоры, потуши креветки, отвари пасту, смешай ингредиенты вместе, потом посыпь тертым сыром сверху. Подай вместе с хлебом на тарелке.

– Звучит так, что только дурак не справится.

– Ну… – Харпер протягивает мне блокнот. – Ты же готовить будешь.

Мы просто стоим на парковке и смотрим друг на друга. Полуденное солнце подчеркивает золотые и красные отливы в ее волосах, веснушки у нее на носу. Меня вновь порывает поцеловать Харпер. Вместо этого протягиваю руку и легко дергаю прядь ее волос.

– Спасибо. Без тебя я бы ничего не смог сделать.

– Не стоит благодарности. – Она отмахивается, словно это пустяки, но я практически уверен, ее поступок что-то значит. Только вот не знаю, что именно.

***

Еще даже не выйдя из машины, слышу громкую музыку, доносящуюся из дома. Сначала думаю, что это Райан, но звучит не то несуразное поп-металлическое дерьмо, которое он предпочитает. Арета Франклин голосит про У-В-А-Ж-Е-Н-И-Е.

О-ой.

Я открываю дверь. Мама сидит на своем любимом месте за кухонным островком, возле ее локтя стоит бокал белого вина. Ее глаза припухли и покраснели. 

– Ты в порядке? – спрашиваю, поставив пакеты с продуктами на стойку. – Что случилось?

Она выключает стерео, утирает нос рукавом старой потрепанной футболки, когда-то принадлежавшей мне. Мама носит старье только во время уборки.

– Я его выгнала.

– Что?

– Твоего папу, – говорит она. – Когда я проснулась, мы поругались по той же причине, по какой ругались весь прошедший год – мол, я такая ужасная и пренебрежительная, потому что жутко переживаю за тебя. Поэтому я отменила ужин с Михальски и сказала ему, чтобы шел туда, где провел прошлую ночь, пока с ним не свяжется мой адвокат.