– Пока, Леша. Приятно было познакомиться. Честное слово!

Я воскликнул, хватая ее за руку:

– Ники, постой! Ты что, вот так уйдешь, и все?! Хоть номер телефона оставь!

– Эй! – встрял Валенок. – Только попробуй!

Ники гордо дернула плечом.

– А вот захочу и оставлю!

– Пожалей парня-то.

Я удивился и оскорбился – что еще за «пожалей»?

– Может, еще проскочит, – продолжал Валенок серьезнейшим тоном. – Сама же видишь, как паршиво он светится. Из таких, как он, никогда ничего хорошего не выходит. Нам же потом его мочить – если сам не погаснет…

– Что ты сказал? – опешил я.

А Ники сразу как-то сникла.

– Ладно, – неохотно сказала она. – Пока, Леша. Может, увидимся.

– Даже не рассчитывай, – добавил Валенок.

– Повтори, что ты сказал про свет!

Мой крик повис в воздухе. Валенок неожиданно подхватил Ники под локоть и шагнул на проезжую часть. Взвизгнули тормоза, меня окатило снежной кашей, а через секунду, когда машина проехала, странной парочки поблизости уже не было.

Когда я преодолевал последний лестничный пролет, нашаривая в кармане ключи, дверь соседней квартиры распахнулась, и в проеме возникла – руки в боки – соседская бабка. Я, стараясь не поворачиваться к ней левой стороной лица, невнятно пожелал ей доброго вечера и принялся ковыряться в замке. Бабка ничего не ответила. Только засопела, принюхиваясь, и уставилась на меня таким тяжелым взглядом, будто я пытался вломиться не к себе домой, а к ней.

Отчасти – к моему большому сожалению – так оно и было. Бабка была владелицей снимаемой мной квартиры. И по совместительству маминой дальней родственницей. Как ее звали, я забыл, да меня это и не интересовало. Снимать квартиру у родни, с одной стороны, удобно – всегда можно решить спорные вопросы миром или немного опоздать с квартплатой. Но с другой стороны, помимо квартиры я получил довесок в виде личного шпиона. Который регулярно выкладывал моим родителям, во сколько, с кем и в каком виде я возвращаюсь домой и какие безобразия при этом совершаю. Вдобавок она красила свои чахлые старческие кудряшки в ярко-рыжий цвет, вызывая у меня ассоциации с очень потрепанным клоуном и нестерпимое желание ее подкалывать, как только видел. Но я терпел как мог. Альтернатив с жильем все равно не было и не предвиделось.

– Что у тебя с мордой? – осведомилась бабка. – Опять подрался спьяну?

Я хотел привычно ответить «упал лицом в куст!», но внезапно передумал и решил надавить на бабкино сострадание.

– Вот вам смешно, – шмыгнул я носом. – А меня гопники побили.

– Да ты что?

– Угу, – продолжал я тоном маленького, несправедливо обиженного мальчика. – Шел с работы через дворы. Темно, страшно, дождь… Подходят двое. Один такой здоровый, а второй маленький, но наглый. «Эй, ты, говорят, иди сюда! А ну покажи, что у тебя в карманах! А ну иди отсюда!» Отобрали все, нажитое непосильным трудом: триста рублей и проездной! Вот как я теперь до зарплаты дотяну?

– А ты еще позднее ходи, и не то сделают, – посулила бабка (особого сострадания в ее голосе я не заметил). – Такая позднота – половина одиннадцатого! В это время все добрые люди уже спят. Эк тебе морду-то разворотило… Ну что теперь делать будем? Врача вызывать и милицию?

– Их-то зачем? – неподдельно испугался я. – Не надо никакой милиции!

Ментов бабка нежно любила и вызывала их по любому поводу. Например, если я шумел – то есть громко топал, хлопал дверью или включал музыку.

– Как зачем? А протокол составить? О телесных повреждениях?

Я пожалел, что отказался от традиционного варианта с «падением в куст».

– Это же пустяки! Я сейчас зеленкой смажу, и все пройдет.

– Смотри… пустяки. Мне тут неприятностей не надо! Живо выселю к папе с мамой!

Я клятвенно заверил бабку, что неприятностей не будет, а я с завтрашнего дня становлюсь тихим ангелом, и скрылся у себя, прикрыв дверь так трепетно, словно она была стеклянной.

Весь остаток вечера я зализывал раны и думал. Вот так попил пивка, ё-мое! Чувствовал я себя, будто по мне промчался табун лошадей. Да и выглядел так же. Мокрый, грязный, одежда изодрана; левая половина лица опухла, будто ее искусал рой ос. Левый глаз заплыл, вокруг него наливался сочный фиолетовый синяк. Все лицо в мелких порезах и царапинах от щепок. На голове – здоровенная шишка, к которой не прикоснуться из-за острой боли. Остальное туловище вроде бы не пострадало, но у меня уже был опыт подобных драк, и я с содроганием представлял, как оно будет болеть завтра. Костяшки пальцев оказались сбиты до крови – а это-то когда я успел?

Правда, был и положительный момент – я не заплатил за пиво, и теперь было на что прожить до получки.

Ну и вечер! Ну и люди! Валенок – это же просто терминатор какой-то! Да и Ники, если вдуматься… Любая нормальная девушка на ее месте испугалась бы до смерти, когда началась драка. А она – нет, она не испугалась! Она – вот это слово – развеселилась! А ведь Валенок меня едва не пришиб!

Ники не боялась ни его, ни ментов… Вообще ничего!

Что еще более странно – она даже не удивилась. Словно мы вели себя самым естественным образом, разгромив пивняк.

«Но Валенок! – думал я с невольным восторгом. – Вот ведь чудовище! Кажется, в какой-то момент он в самом деле мог меня убить. В тот момент, когда он поднял меня в воздух, и Ники закричала какую-то чепуху про гвозди…»

И тут я вспомнил.

Его глаза! И глаза Ники!

Я вскочил с дивана и в волнении забегал по комнате, забыв о боли. Теперь я понял, что с глазами Ники было не так тогда, на мосту.

Вертикальные зрачки!

Обычно они у нее нормальные – значит, они изменились у нее перед самым прыжком.

Так же, как и у Валенка перед дракой.

– И не води ее к себе! – повторила Ленка. – Узнаю – увидишь, что будет!

Мелкая стояла рядом с ней, одной рукой держась за край пальто. В другой она держала лопатку, черенок которой задумчиво обсасывала. На чумазом лице голубели ясные глазки-пуговки.

– Ладно, ладно. Васька, ко мне!

Я подхватил дочку на руки и вскинул наверх. Васька охотно издала восторженный визг и вцепилась мне в волосы.

– Что еще за «ко мне» – она тебе собака, что ли?! И хватит звать ее Васькой!

Мы топтались на полупустой парковке перед институтом. Ленка ждала своего буржуина. Васька вертелась у меня на плечах, болтая ногами в крошечных сапогах, и постукивала мне по голове лопаткой.

– А с лицом у тебя что? – Ленка взглянула на мой левый глаз и вздрогнула. – Ой! Господи!

– Что «господи»? – проворчал я.

Ленкин показной шок меня раздражал. Можно подумать, она человека с фингалом никогда не видела.

– Где тебя так угораздило?

Я бандитски ухмыльнулся и потер бровь, все еще опухшую. В принципе, «фонарь» уже проходил, но выглядел хуже прежнего, стал из фиолетового желто-зеленым.

– Обычное дело. Шел. Упал. Очнулся – глаза нет.

Ленка посмотрела на меня еще раз с неприкрытым ужасом.

– Ты бы к окулисту сходил, что ли. Это же ненормально.

В ее голосе отчетливо прозвучало беспокойство. Похоже, она не притворялась. Я удивился ее заботливости. На мой взгляд, для лечения фингала врач не требовался. В первый день, когда левый глаз превратился в щелку и ослеп, я и сам немного испугался. Но сегодня утром зрение вернулось – правда, какое-то мутное, – хотя глаз все еще выглядел заплывшим. Впрочем, оно и неудивительно, учитывая, кто меня ударил. Спасибо, что не убил.

«Неужели Ленка в глубине души все еще ко мне неравнодушна?» – подумал я с тревогой. Ленка была мне на фиг не нужна. Особенно сейчас, когда я познакомился с Ники…

Чтобы отвлечь ее, я спросил:

– Ну как Васькины успехи? Чего нового говорим? По-прежнему одно слово?

Речевое развитие дочери было для Ленки больной темой, и она немедленно принялась орать:

– Ах, «одно слово»?! Я второй год ночей не сплю, а он – «одно слово»! Ишь, удобно придумал – появляется раз в месяц и претензии предъявляет! Да ты хоть раз памперс ей менял? Хоть раз спать полночи укладывал?! «Одно слово!» Я последние деньги на логопедов трачу, а потом ты приходишь и все портишь!