— Андрей Андреевич, срочно к шефу, — встретила Дина.

— Опять спешка с утра, -- проворчат Вавакин.

И шеф прямо с порога ошарашил:

— Ты там какие игры затеял в банке?

— Какие такие игры? — нахмурился Вавакин.

— Поганые! Кто тебе позволил через мою голову ссуду брать?

— Чего вы гневаетесь? Приехал, как обычно, дела сде­лал и спросил: нельзя ли получить ссуду? Что здесь кри­минального?

— Так получил?

— Так и получил.'

— А при чем тут прохождение закона о двойном граж-. данствс?

— Я тут ни при чем, — стоял непоколебимо Вавакин. — Мне ссуду выдали на три месяца, а вдогонку дати предло­жения об этом законе для вас. Я-то при чем?

— Слушай, Вавакин, ссуду, конечно, ты возвращать не собираешься и меня подставляешь? Под меня копают, а ты мне палки в колеса ставишь? Какие там поправки, если сам закон хотят убрать? — брызгал слюной шеф.

Вавакину будто невдомек.

— Что-нибудь одно: либо копать, либо ехать. Не горя­читесь, — охлаждал он шефа. — Во-первых, ссуду возвра­ту в срок, во-вторых, в банке хотели бы наоборот, в-тре- тьих, начхать на эти просьбы с вашей трибуны. Я их ни в чем не уверял, ничего не обещал, а если там привыкли не ссуды давать, как положено банку, а за горло хватать, счи­тайте, я восстановил истину. — Увидев, как выпучивает глаза шеф, Вавакин добавил: — Честно. Я возвращаю ссу­ду во время разговоров о поправках.

Шеф стал входить в свои берега, по знать, какую афе­ру прокручивает помощник, хотел бы. Сказать бы по-люд- ски: возьми в долю — не позволяет имидж, а Вавакин не предлагал.

— Зачем тебе понадобилась ссуда? — пытал шеф.

— Близкий товарищ просил помочь, у него сделка вы­годная.

По тому, как шеф отвечал кратко на звонки — я занят! — Вавакин догадывался: очень хотелось ему встрять в дело. Что оно, как оно — не ведает, но аппетит не уменьшится. А ведь сидит высоко, выше крыши нашей бани... Вообще мысль создать Думу пришла в голову изрядному плуту. Если чинов­ники сверху донизу скуют просителей, почему бы избранни­кам не продавать свои услуги? В результате появилась масса никому пе нужных законов, нужных только заказчикам, а думские подьячие обросли движимой техникой и недвижи­мым имуществом, получали премиальные дотации в таких суммах, какие не снились правительственным крысам. А дум­ские, люди умственные, пошли дальше, установили таксу за свои услуги. Продажная думская братия, проститутки духа и сутенеры закона, вынуждала прочую публику заниматься блядством. Никого из думских это не мучило. С момента избрания они крутились в отлаженном механизме проститу­ции, как в часовом механизме шестеренки; любой из них получал свою толику масла на зубки, и капало оно сверху; обидь одного — часики не затикают, механизм остановится, слетит главная кукушка-проститутка, которая напрочь забы­ла, .зачем поставлена куковать. Среди всего отлаженного ме­ханизма труднее приходилось анкерным болтам, таким как шеф Вавакина. Вроде главный, должен иметь вес, а получа­лось! шоборот. Пронырливые шестерки-шестеренки прокру­чивали свои масла, а главный болт только облизывался.

Примерно в таком положении он находился сейчас: шустрый Вавакин, пользуясь его связями, чего-то там за­теял, а с ним делиться не хочет.

— Поделись, — не выдержал шеф. Видать, летки и девки велели приносить больше. — Слушай, Вавакин, ты пре­красно знаешь, что с моей помощью можно заработать чише и больше.

«Ого! — оиепил натиск Вавакин. — Впервые слышу! Как бы Думу пе собрались разгонять, на ходу рвет иод- метки шеф!»

— Клянусь, только .завтра знать буду. — честно взмо­лился Вавакин — А сегодня дел невпроворот, ваше же за­дание выполняю.

— Можешь плюнуть. — успокоил шеф. — А в долю возьмите. Но скольку сбрасываетесь?

— По пятьдесят тысяч баксов, — мигом заменил дере­вянные на зеленые Вавакин и увеличил количество.

— Попроси товарища взять в долю. Я еще пригожусь.

— Спрошу, — заверил Вавакин.

Стрекотали телефоны, шли чередой совещания и засе­дания, упрямый пахан упорно пробивался к месту анкер­ного болта, тратя слова и деньги. Спешил. А думский ме­ханизм жил своей отдельной жизнью, поклевывал маслице, поскрипывал зубками.

Чего проще — двум анкерным болтам сговориться?

Тогда куда девать остальной шестереночный механизм?

И вот ведь задача: масло делается из молока, а если корову не доить, заболеет она мастопатией. Так утвержда­ют думские.

3—12

Сатанинское лето шло своим чередом, пышным цветом наливались бутоны его цветов на глазах честного народа. Поры всей кастой воровали, бандиты убивали, грабители грабили, а народ оставался народом — обворованным, замордован­ным, ограбленным.

Малец Кириенко говорил бойкие комсомольские слова с трибун, пахан Черномырдин шакал, Лившиц чмокал, а Чу­байс чмякал очередное подаяние у МВФ. Вся команда рва­чей считала себя ужасно хитрой, просчитывающей действия на пять ходов вперед, а правдолюбец Зюганов сразил их ско­пом и поодиночке, мастерясь иод Иоанна Предтечу, путал шайку верхнеэшелопников пародом и карами небесными. Как говорится, глас народа — глас Божий. Персонально мол­чали оба. Затишье. Народ на своих сотках докапывал, доса­ливал, доирятывал припасы па зиму, памятуя пророчество, что осенью начнут деяться дела ужасные и якобы сам на­род их деять будет. Да хрен с ним, помалкивал народ, — будем живы, не помрем.

Как раз о припасах встретились поговорить мерзавец Вавакин со своим белодомским приятелем Тарасом Аки­мовичем.

Они, как условились, присели за столик ресторана в ЦДЛ. Заказали по сборной соляночке, тортильеток, какие в ресто­ране, принадлежавшем некогда писателям, готовили мастер­ски. как нигде в столице, взяли паюсной икорки., семужки и бутылку «Смирновской». Настоящей «Смирновской»!

• Выпили по первой, поздравили друг друга со свидань­ицем, мелко и неспешно закусывая, повели беседу, как приличествует людям денежным и несуетным.

— Как в Думе? — испрашивал один.

— Да хай она сгорит! — отвечал другой. — Но еше кормит. А как в Белом доме? — интересовался другой.

— Как и у вас, — отвечал первый. — Те же проститут­ки, кормимся пока.

Со стороны, если послушать, дна руководителя дели­лись мнениями о своих подчиненных. Вахлаки и засран­цы, кое-как работают. Наметанный глаз мог от мстить, что принадлежат эти двое не к первоэшелонной братии и не к братве, пе к кичливым нынешним нуворишам и не к са­модовольной поросли плоскозатылочных деляг, а к на­стоящим мужчинам, умеющим делать деньги и, конечно, имеющим их. Они невидимы ни на чьем фоне, им неза­чем выпячиваться. Таким вчерашний суп не скормишь, сами они такой не предлагают другим. Притом, обмени­ваясь о скандальных делах виол слова. рассуждали лишь о кухне, где эти события варились. Они и были с этой кух­ни, где варился завтрашний день.

— Пахан ни с первого, ни со второго раза не пройдет, — утверждал Тарас Акимович. — У нас его не ждут.

— И у нас не жалуют. Попомни мое слово, Тарас Аки­мович, возьмут человека со стороны, Примакова, напри­мер. Самый тот человек, который утихомирит этих воро­ватых мальчиков и старичков, кому вообще высовываться не стоит. Колю этого Рыжкова, Строева.

Тарас Акимович пожевал ломтик семги и согласился:

— Не лишено. Всех устроит Примаков.- И красных, и белых, и голубых даже. Знающий мужик.

— А зима на носу, — пододвигал Вавакин Тараса Аки­мовича к заветному разговору.

— Самое время заработать на черный день, — согласился он. — Андрей Андреевич, у тебя свой человек есть во фрак­ции марксистов? — спроси.т он, наливая по второй.

— Найдем. — подставил свою рюмку Вавакин. — Дру­зья с первого парламента остались. Для какой работы?