— Когда я ощущаю дерьмо психиатрических лечебниц, цинизм терроризма, грязь Мракана, щедро приправленную несправедливостью и общей лживостью, мне кажется, будто я — английский бульдог, пробующий на вкус непонятного вида кость, случайно найденную по дороге к дому…

— Слыша возмущенные возгласы сквозь призму разнообразных тошнотворных ощущений, я нахожу в себе схожесть с собаками — уличными грязными дворнягами, утратившими совесть в процессе утоления голода.

— Это вам не английские бульдоги…

Не дождавшись от Фернока помощи в вопросе убитого задержанного, Бёрк решил действовать в одиночку, никого не подключая к этому делу.

«Доверять можно только себе, и то не всегда».

Все вокруг прекрасно знали, где находится родное гнездо любого обвинителя — в прокуратуре. Туда-то коп и направился.

Уолтера принял честнейшего взгляда человек, достаточно ознакомленный с проделками «оборотней», начитанный и во многом осведомленный.

Это был Эдвард Блум — тезка и однофамилец известного архитектора — Джорджа Блума — пожилой прокурор. На его счету числилось немало достижений в виде выигранных процессов, уж не меньше, чем у Фредди, и такой же блестящий послужной список.

Чудилось, ныне все прокуроры с блестящими послужными, с кучей побед да наград…

— Итак, молодой человек — Блум скрестил пальцы, руки положил на колени и внимательно уставился на милого гостя, — Вы утверждаете, что заметили за прокурором, которого послали работать в департамент, некоторые странности? — вопрос был задан с целью уточнения.

— Да — подтвердил Уолтер.

Блум напряженно вздохнул.

— Что ж… — складывалось впечатление, что он знал о новом работнике департамента что-то нехорошее, нечто очень «острое», — Это меня не удивляет, признаюсь. Надзор за соблюдением законности на территории нашей страны функционирует, как может, но он, увы, неидеален. Контролировать деятельность правоохранительных органов немыслимо сложно. И чем выше звание оборотня, тем волк больнее кусается.

Бёрк приуныл:

— Значит, наша система так несовершенна, что окружающие нас коллеги, друзья, такие же правоохранители, как и мы, просто носят маски? — и внимательно проследил за резко передвигающимися зрачками собеседника.

— На данном этапе — да, так и есть — подтвердил прокурор, — Но нужно верить, что когда-нибудь научатся следить, правда, думаю, это произойдет весьма нескоро…

— То есть, перемен к лучшему не стоит ждать в ближайшие годы, вы считаете?

— Однозначно… — Эдвард помотал головой.

Дэвид проснулся. В кабинете лейтенанта.

«Жизнь полное говно, раз мне такое снится» — вылеживаться не стал, сразу же поднялся. И… поскользнулся на собственном рефлекторном извержении. Приобрел ушиб локтя.

— Можно напрямую? — попросил Уолтер с видом, что ему невтерпеж узнать о проделках господина Кригера, из-за которых его недолюбливает добрая часть прокуратуры. И вид не лгал, парень и вправду приехал только за этим.

— Естественно.

— Что такого вытворил господин обвинитель? По каким же причинам здесь к нему относятся с обжигающим холодком?

— Эмм… — Блум сначала приосанился, а потом ненадолго примолк. Даже ребенок бы понял, ему крайне неприятна данная тема.

— Не хотите говорить?

— Да, проскальзывало что-то конфликтное…

— ?

— Вижу, человек вы неглупый — он без подмигиваний подарил офицеру комплимент, — Достаточно смышленый, раз обратились за информацией сюда, а не куда-нибудь, где вас бы не только отшили, но и к чему-нибудь привлекли. Знаете, у прокурора-то связи есть, а вот насчет вас, извините, не уверен…

— Ничего страшного, итак, я вас превнимательно слушаю — Бёрк отложил в сторону деловую сумку и пригнулся, чтоб зашнуровать ботинок.

Видя, что дорогой визави питает к мистеру Кригеру не самые теплые чувства, Блум решил не сдерживаться в высказываниях и вылил на неприятеля весь негатив, который долго держал в заточении:

— Этот гнусный человек, проработавший в прокуратуре меньше года, представляет собой полный комплект низких и отвратительных качеств. Излишней нравственностью не страдает, стремится идти поперек общепринятым нормам, но, как правило, не играет в открытую, а все делает из-под тишка, чисто, прикрываясь законом, которому якобы верен, поэтому подкопаться к нему практически не представляется возможным.

— И что вы посоветуете предпринять? Если все, действительно, так, как вы говорите, то ничего хорошего департамент не ждет!

— Лучший способ, поверьте, просто не общаться с ним — Блум накинул добрую улыбку, — И все!

— То есть, ничего организовывать не надо? Пусть все так и остается?

— А что можно сделать? Совершить умышленное убийство высокоуважаемого законного представителя обвинения и сесть за решетку на три десятилетия?

— Верно… — Бёрк протер платком вспотевшие волосы, признавая, что в данном случае видавший виды Эдвард полностью прав: балом правит бессилие. Почти во всех ситуациях, когда приверженцы закона творят беспредел, умело маскируя преступные помыслы под идеальную службу, бездействие — единственный вариант, который, если и не восстановит справедливость, не накажет виновных, то хотя бы отведет от плохого. От этого несправедливости меньше не станет, зла не убавится, но, по крайней мере, не будет намного больше.

И тут Блум неожиданно добавил:

— Должен заметить, Фредерик — особый случай. Его нельзя считать скверным в полном смысле этого слова. Нет, он не злодей. По моему мнению, это — человек, в системе ценностей которого напрочь отсутствуют такие понятия, как мораль, нравственность, добро, зло…

— Вы предполагаете, из-за чего? — не удержался Уолтер.

— Вероятно, от рождения их не имел, а вложить было некому, ибо…

— Что?

У Эдварда изменилась мимика, надулись губы, выражение лика стало более чопорным.

— Слышал такую мрачную историю, но никогда серьезно не брал в голову, да и вспомнил только сейчас. Говорили, что его старший брат, который исчез в ночь, когда Фредди определили в приют, убил его отца. То есть, убил их родного отца.

— Серьезно?

— Не повезло человеку в жизни… точнее, не повезло тем, кому посчастливилось оказаться на его жизненном пути. Вам и так должно быть все предельно ясно.

— Мне понятно — кивнул Уолтер, — Понятно…

Что натворил Фредди — он не рассказал, а прокурор Блум спрашивать два раза не стал. Они друг друга поняли, и настал end беседе.

Голова проснувшегося Дэвида трещала, как и каждая дважды ушибленная часть тела (он же немерено раз поскользнулся на собственном рефлекторном извержении, что в переводе с народного — «рвота»).

«Кто-нибудь составит для меня список лучших рецептов от похмелья? Или мне предстоит мучиться до самого вечера?»

Две минуты ушло на то, чтобы Дэвид понял, где находится.

«Господи, я сгорю от стыда, если узнаю, что меня кто-то видел».

Еще три — узнать кабинет Фернока.

«Если он меня все еще не убил, это не значит, что я буду жить».

И четыре минуты, чтобы вспомнить, что сталось с жетоном полицейского.

«Подамся в прозаики. Там хоть что-то заработать можно пером, а то стихов никому не нужно, только свое самолюбие тешишь, да в расходы входишь — пустяшное это занятие поэзия, баловство одно. Напишу книгу, назову «Как Просрать Работу». Если не будет дотягивать до уровня художественного произведения, то получится, скорее, что-то вроде энциклопедии. Так и прославлюсь».

Вдруг вошел хозяин. Дэвид обернулся.

— Блевонтину свою, надеюсь, уберешь, или мне скажешь взять швабру?

Лейтенант посмотрел на него сначала суровым взглядом, а потом более сдержанно. Блейк чувствовал, что сильно насолил ему, явно перебрав вчера.