О том же пишет в биографическом очерке «Вице-адмирал Степан Осипович Макаров» его близкий друг и биограф барон Ф. Ф. Врангель:

«Причиной взрыва броненосца были японские мины, положенные на пути обычного маневрирования эскадры...» Этот вывод сделан Врангелем на основании бесед со многими флотскими офицерами — участниками порт-артурской обороны.

Но ведь можно возразить: на этой мине или минной банке мог подорваться любой другой русский корабль!

Да, мог. Но подорваться в данной точке мог и должен был именно флагманский корабль — эскадренный броненосец «Петропавловск». У других кораблей вероятность подрыва имелась здесь гораздо более меньшая. А у легких миноносцев, например, ее вообще не было — минная опасность таилась на определенной глубине, где мины мог коснуться своим корпусом только корабль с большой осадкой — броненосец или броненосный крейсер.

И вот еще почему. При обычном крейсировании порт-артурской эскадры по «макаровской восьмерке», и при выходе в море отрядов русских кораблей, и при их возвращении, впереди всегда шел флагманский корабль. Не обязательно им должен был быть броненосец «Петропавловск» — флагманом мог быть (если того требовали обстоятельства) любой другой быстроходный корабль эскадры, с мощным вооружением, а значит, и глубоко сидящий в воде.

Командующий флотом Тихого океана всегда находился на своем флагманском корабле — таково было правило адмирала С. О. Макарова. Он всегда и во всем показывал личный пример, всегда шел в бой первым. Таким его знали и на Черном море во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов, и во время командования Практической эскадрой флота Балтийского моря. Не изменил своему правилу Степан Осипович и в ходе обороны Порт-Артура. Так что место и командующего, и флагманского броненосца японцы знали точно — только впереди.

Противник не мог не оценить роли нового командующего флотом Тихого океана в обороне русской крепости и служившего серьезной помехой в осуществлении далекоидущих планов Японии. Ведь положение дел на Дальнем Востоке прямо зависело от положения дел на море.

Авторитетная японская газета «Ниппон Симбун» в статье от 18 сентября 1903 года писала:

«Нынешние отношения с Россией должны окончиться войной... Напрасно думают, что война будет продолжаться 3-5 лет. Русская армия уйдет из Маньчжурии, как только флот русский будет разбит».

Появление в порт-артурской крепости инициативного, волевого, решительного командующего флотом, хорошо разбирающегося в вопросах стратегии и тактики, пользующегося у личного состава громадным личным авторитетом японцы ощутили сразу. Макаров незамедлительно отверг формулу «не рисковать», которой с одинаковым «успехом» держались: царский наместник адмирал Алексеев — на море и командующий Маньчжурской армией генерал от инфантерии Куропаткин — на суше.

При Макарове порт-артурская эскадра активно противостояла Соединенному флоту Японии. Русские корабли искали в море встречи с противником, постоянно велась разведка, была налажена система обороны Порт-Артура с моря, поднялся дух его защитников. Более того, инициатива в войне медленно, но неуклонно начала переходить на сторону России.

При таком противодействии русского флота высадка на Ляодунский полуостров с моря нескольких японских армий стояла под большим вопросом. Во всяком случае, она была сопряжена с риском понести ощутимые потери как в десантных судах, так и в личном составе. Адмирал Хейхатиро Того, военачальники божественного микадо предвидели такую возможную ситуацию.

За короткое время командования Макаровым порт-артурской эскадрой та за месяц с небольшим выходила в море шесть раз, за остальное же время войны всего три раза (при адмирале Старке лишь раз и при адмирале Витгефте дважды).

Один из участников Русско-японской войны, защитник Порт-Артура писатель Владимир Семенов в своей книге «Цена крови» так скажет об «источниках» поражения России от Японии:

«Причины поражения — бездарность, грубое невежество и недостаток воинской доблести тех, кто шел умирать...» Такое будет сказано после гибели Степана Осиповича Макарова. Он к числу тех лиц начальственного состава, к которым были посланы слова Семенова, не относился. Активность русского флота была отмечена не только ад-миралом Хейхатиро Того и японской военной разведкой. В те дни, например, командир эскадренного миноносца «Акацуки» Нирутака в своем дневнике писал следующее: «С приездом адмирала Макарова в русской эскадре началось небывалое до сих пор оживление, особенно заметное в обороне гавани». Далее японский офицер делает вывод:

«Он, должно быть, дельный человек, и я надеюсь, что в скором времени японская граната заставит его прекратить свою деятельность против нас».

Под «японской гранатой» командир эскадренного миноносца, воспитанный в лучших традициях самурайского духа, Нирутака мог понимать и артиллерийский снаряд, и морскую мину, и пистолетную пулю.

Чтобы свести на нет боевую активность еще достаточно мощной порт-артурской эскадры, японцам следовало либо разгромить ее в морском бою, либо с помощью минных постановок и брандеров надежно запереть русские корабли во внутренней гавани. Сделать первое они просто не могли к не решались, а второе у них не получилось даже после нескольких настойчивых попыток.

Оставался третий путь, вполне в самурайском духе, который, кстати, не требовал большого напряжения сил и средств. Следовало убрать одного-единственного человека в лице командующего флотом Тихого океана. И тогда желанная цель достигалась.

Как известно, цель оправдывает средства. Совершить покушение на адмирала на берегу не представляло для японской разведки никакой трудности — Порт-Артур кишел ее шпионами. Но Макаров почти все время находился на кораблях и на берегу бывал лишь в исключительных случаях. Так что удобный случай для покушения мог представиться не скоро.

Можно было состряпать донос, оклеветать флотоводца (в придворных кругах Санкт-Петербурга такое не являлось редкостью) и тем самым добиться, чтобы царский двор отстранил его от руководства флотом. Тем более с царским наместником и его окружением у Макарова сложились натянутые отношения. Но такой долгий путь мог не дать в той ситуации нужный результат.

Всероссийский император Николай II и его приближенные не очень жаловали Макарова за прямоту, бескомпромиссность, «беспокойный характер» и неаристократическое происхождение. Но на берегах Невы ясно понимали, что для исправления положения дел на флоте Тихого океана (а это прямо влияло на положение дел на Дальнем Востоке вообще) беспокойный, но энергичный Макаров подходит больше, чем любой другой. Ведь именно поэтому он получил столь высокое назначение. Так что возможность использования придворной интриги отпадала.

Оставался последний путь — уничтожить командующего флотом Тихого океана вместе с флагманским броненосцем. Уничтожить, но не в честном, открытом морском бою. И здесь японская разведка просто не могла не сказать своего веского слова, выдав военно-морскому командованию всю необходимую информацию и сделав, вне всякого сомнения, необходимые расчеты.

Вообще для японской разведки не было особых секретов в Маньчжурии, в том числе и в Порт-Артуре. О наличии широкой агентурной сети на театре военных действий русское командование имело ясное представление. И неудачи царских войск на полях Маньчжурии в немалой степени являются результатом действий неприятельской разведки. Правящие круги Страны восходящего солнца приоритетное значение шпионажу придавали всегда. Еще в середине XIX века в Японии была создана такая система полицейского шпионажа в таких масштабах, которые были совершенно немыслимы для стран Европы. С последнего десятилетия того века начинается внешний шпионаж, который был крайне необходим для осуществления планов внешнеполитического курса нарождающейся имперской державы.

Известно, что, приступив к формированию разведки, японцы послали специальную миссию для получения советов у небезызвестного Вильгельма Штибера, о котором в правительственных кругах Германии не без оснований шутили: — Все у Штибера полицейское, даже фамилия... Штибер по-немецки означает «собака-ищейка». Начав службу прусским шпионом в Австрии, он по настоянию «железного канцлера» Бисмарка был назначен министром полиции у короля Фридриха-Вильгельма.