– Я ничего не знал, поверьте мне, – глухо начал он. – Фокин в свои дела меня не посвящал. Он заведовал утилизацией оружия и его уничтожением. Прекрасно выполнял обязанности…

«Слишком прекрасно, – подумал полковник, – слишком».

– Я знал, что он собирает части ракет, фрагменты, крупные детали. Думал, хочет их продать, но что собирает действующую ракету… Этого я предположить не мог.

– Но догадывались?

Командир части снова кивнул.

– Вы имели выгоду со своего молчания, вернее, попустительства?

Протасов снова кивнул.

– Я не спрашиваю какую, этого не доказать, но скажите: он что-то говорил о заказчиках? – Семенов сделал невольное движение туловищем к допрашиваемому, пытаясь подчеркнуть важность вопроса. Тот взглянул на оперативника и снова кивнул.

– Он ничего мне не докладывал, ничего, поверьте, ничего не знал о его делах. Он даже фуру взял без моего ведома. Он ее часто брал… Но, как я понял, он опасался заказчика… – Протасов снова замолчал. Посопел немного и продолжил: – После его гибели Люся – его жена, наши жены дружат, мы семьями дружим… Так вот, она принесла мне видеокассету, сказала, что он ей передал на хранение и просил мне отдать, если с ним что-то случится. Вот она. – Командир тяжело встал, подошел к шкафу, отодвинул его, запихнул за него правую руку, покопался там и вынул кассету.

Семенов и Говоров аж на стульях подпрыгнули.

«Неужели Фокин заснял заказчиков?» – ужаснулся Петрович.

Командир части взвесил в руке маленькую, с сигаретную пачку, кассету и передал Семенову. Тот взял ее как бесценный груз, повертел в пальцах и положил перед собой на стол:

– Что там? – спросил он.

– Не знаю, не смотрел, у меня такого магнитофона нет.

– Почему вы ее не отдали раньше, сотрудникам ФСБ или комиссии из Министерства обороны? – спросил Максим.

– Побоялся. Они меня унижали, допрашивали, грозили трибуналом, а по душам никто так и не поговорил. Да и Люся мне ее всего три дня назад отдала. А, надоело все! Делайте что хотите! – Командир сгоряча махнул рукой, встал, подошел к шкафу, открыл его, вынул полную бутылку водки, одним движением отвинтил пробку и поднес горлышко к губам. Семенов и Говоров моргнуть не успели, как Протасов осушил поллитровку до дна. Даже муровцам не предложил. Выдохнул, поставил тару на пол, за шкаф и плюхнулся на стул.

– Я, что ли, не понимаю, не переживаю? Фокин натворил дел, а мне расхлебывать, а я ничего с этого не имел, поверьте – ничего. Только поил он меня на халяву, на кордоны возил – уток пострелять, порыбачить, с девочками, да мою работу сам выполнял. Вот и все. Мне-то два года до отставки, а он на мое место метил, так я ему и дал волю, командуй, мол, расти… упражняйся, тебе спокойный сон Родины беречь…

– Сберег, – вырвалось у Семенова.

– Да пропади оно все пропадом, – устало кинул ракетчик и заплакал. Уткнулся лицом в платок и стал тихо вздрагивать плечами.

– Вы только глупостей не натворите. – Семенов стал, подошел к открытому шкафу и хотел найти там графин с водой или бутылку газировкой, но обнаружил только водку.

Протасов был тихим пьяницей. В шкафу у него ровными рядами стояли дорогие и дешевые, большие и маленькие, фирменные и простенькие бутылки горькой и сладкой русской и нерусской водки. Он собрал эту коллекцию, видимо, не без помощи Фокина, но употреблял, скорее всего, один.

– Спасибо за помощь, – произнес Петрович, взял со стола кассету и пошел к выходу.

В Москву оперативники неслись под мигалкой и доехали ровно за час. Оставили машину возле подъезда главного здания МУРа и направились в техническую лабораторию. Каждая минута была дорога.

Семенов, как только вошел, двинулся к начальнику отдела – своему другу полковнику Терещенко. Он по пути звонил ему из машины и, не вдаваясь в подробности, попросил приготовить видеомагнитофон минидиви и телевизор. Тот выполнил просьбу и ждал его приезда.

Петрович вошел, поздоровался с Григорием Кузьмичом за руку и, не говоря ни слова, сел к магнитофону. Говоров встал за спиной и стал наблюдать за его действиями.

Семенов достал из нагрудного кармана кассету, вынул из коробочки и осторожно вставил в паз плеера. Аппарат со щелчком втянул ее в себя. На экране небольшого телевизора появилось изображение, и все стали смотреть. Причем Семенов и Говоров смотрели запись с явным волнением, а Терещенко с некоторым удивлением. Он не понимал, почему сослуживцы так нервничают.

На экране появился большой просторный кабинет – очевидно, расположенный в каком-то из зданий воинской части. На ближнем плане, спиной к зрителям, сидел офицер в военной форме, причем в кадре был виден только его полковничий погон со звездочками. Семенов догадался, что это был заместитель начальника части Фокин. Напротив него на стуле развалился высокий статный мужчина в черной косухе, с золотыми цепями на шее, с браслетами на запястьях и с перстнями на толстых пальцах. Он смахивал на богатого рокера и на мафиози одновременно.

Запись велась в дневное время суток, в залитом солнцем кабинете было прекрасно видно выражение лица незнакомца. Семенов определил, что он высокого роста – около ста девяноста сантиметров, атлетичный и сильный.

Лицо у него было умное, волевое и по-мужски красивое. На голове топорщился ежик светлоокрашенных, с проседью, волос, а в ухе поблескивала серьга с бриллиантом. Говорил он не спеша, с чувством собственного достоинства. Иногда помогал себе руками – растопыривал пальцы и делал в воздухе замысловатый вираж. У наблюдателей создалось впечатление, что незнакомец вымогает деньги у офицера. Но это было не так.

Звука не было, но полковник понял, что речь идет о чем-то важном. Лицо Рокера, как сразу окрестил его Семенов, было серьезным, говорил он вкрадчиво, с паузами, акцентировал каждое слово. Это было видно по его губам и мимике.

Если бы эта запись попала к Семенову другим способом – к примеру, была найдена в домашней видеотеке Фокина, он не придал бы ей никакого значения. Двое мужчин сидят в кабинете и разговаривают. Но Фокин оставил ее жене, чтобы она в случае его смерти отдала ее Протасову. Фокин не орехами торговал и знал, что делает, поэтому Семенов отнесся к пленке с должным вниманием – как к важной улике.

– Гриша, ты можешь сделать фотографию этого человека? – попросил Петрович.

Терещенко встал из своего рабочего кресла, подошел к телевизору и всмотрелся в лицо незнакомца.

– Его?

– Да.

– Могу.

– Делай.

Начальник лаборатории сел за микшерский пульт, нажал несколько кнопок и за десять минут ввел всю запись с кассеты в компьютер. Выбрал наиболее четкий, удачный кадр, вывел его на принтер и сделал фото.

– Готово, – он вытянул лист из паза и отдал Семенову.

– Хорошо получился, – хихикнул Петрович и показал Говорову. Тот взял фото в руки, повертел в пальцах, приблизил к лицу, потом отодвинул подальше, присмотрелся и отдал шефу.

– Да, четко. Отправим во всероссийский розыск?

– Нет. Пока нет. Я веду расследование не совсем официально и пока никому не буду докладывать о находке. – Семенов встал, пожал руку Терещенко и попросил: – Гриша, у меня к тебе просьба: сохрани для меня эту запись на RV-диске, а изображение в компьютере сотри. И не говори никому о моем визите.

– А если спросят?

– Никто не спросит, а сам не распространяйся.

– Хорошо, обещаю. – Начальник лаборатории вставил диск в дисковод, открыл программу загрузки и сохранил запись с кассеты. После того как дисковод выплюнул диск, он стер файл и закрыл программу.

– Вот и прекрасно. – Семенов взял диск, сунул в коробочку и положил ее в карман вместе с кассетой.

Оперативники попрощались и ушли.

Они шли по коридору управления и молчали. Говоров понимал, что шеф действует не совсем законно, но не стал это с ним обсуждать.

– Может, пообедаем? – предложил Макс.

– Думаешь, пора подкрепиться, а то с голода можно и свалиться? – брякнул Семенов.