Как и при раздаче зерна и подарков, римские принцепсы придерживались традиции в области проведения игр. Но теперь значительно увеличилось число дней, по которым ежегодно при свободном доступе проводились гонки на колесницах до 10 лошадей на каждую, травля зверей со львами, леопардами, медведями и слонами и, наконец, гладиаторские бои. Если Август ограничился 65 игровыми днями, то в середине IV в.н.э. 10 дней приходилось на гладиаторские бои, 64 дня — на гонки на колесницах, другие соревнования и травлю зверей, 102 дня — на праздничные игры в театре, причем резонанс последних был относительно мал.
Вне сомнений, игры существенно содействовали деполитизации римских граждан и одновременно стабилизации системы принципата. Они предоставляли каждому принцепсу возможность вызвать расположение народа к себе и своей семье и непосредственно влиять на общественное мнение. Именно здесь можно было дать выход эмоциям. Примеры Клавдия и Нерона научили, что интерес простого народа к удовольствиям можно использовать и в политических целях.
С другой стороны, однако, игры давали римскому населению возможность осознать свою силу. Во время игр люди могли обращаться с требованиями к принцепсу и магистратам и вынуждать их к немедленному решению или высказыванию их мнения. Здесь при принципате находился показатель общественного мнения, которое первоначально высказывалось на народном собрании. Здесь решался не только вопрос о жизни и смерти побежденного гладиатора, но и под защитой большой массы и анонимности выражалось всякого рода недовольство, и не раз принцепс вынужден был идти на уступки.
В Риме, как ни в одном другом городе, скопился всякого рода сброд. У Петрония, Ювенала и Марциала увековечены образы тунеядцев и пьяниц, обманщиков и сводников, воров, совратителей и доносчиков. Даже у такого автора, как Тацит, преобладает клише о подлом плебсе, уничижительные высказывания о ненадежной, коррумпированной, жаждущей удовольствий, вероломной, бездумно вегетирующей день ото дня массе, из которой Тацит исключает только ту группу, которая благодаря существованию клиентелы связана с большими древними семьями. Вплоть до настоящего времени продолжается общая дискредитация римского плебса, в которую свой вклад внесли классики исторического материализма («Люмпен-пролетарий». MEW, 3,23).
Трудовые будни в большинстве случаев были неинтересны античной литературе. О них известно прежде всего по археологическим и эпиграфическим свидетельствам. Имея в виду современные результаты исследований (Ц.Брант), вряд ли можно оспаривать, что большая масса столичных свободных граждан зарабатывала на жизнь собственным трудом, содержала свою семью, работая ремесленниками, мелкими торговцами, всякого рода прислугой, и нередко гордилась своим трудом.
Эпитафии документируют успехи и неудачи, этику труда и будничную мораль: «Здесь покоится торговец скотом К.Бруций из Марсова поля, честный, порядочный, всеми любимый». Бывший мелкий служащий Т.Флавий Гермес более подробно прославляет себя: «Я наслаждаюсь заслуженным сладким покоем; доверенное мне имущество я всегда возвращал, с друзьями я всегда был неразлучен, я не нарушил чужого брака и других не хотел бы в этом обвинять. Моя любимая жена жила со мной в мире и согласии. Я добился, чего мог, и никогда не судился. У меня был только один друг, который честно выполнил по отношению ко мне все обязательства». Л.Лициний Непот, наоборот, был человеком «на жизнь которого никто не может всерьез пожаловаться. Он надеялся стать богатым с помощью торговли, но был обманут в этой надежде многими друзьями, которым он делал только добро».
Как уже было упомянуто, институт клиентелы при принципате продолжал существовать. Хотя он уже давно потерял свое политическое значение, но оставался крайне необходимым для римской аристократии в целях демонстрации ее социального престижа. Поэтому денежными подарками она по крайней мере облегчала существование многим свободным гражданам. Марциал, который сам долго был клиентом, хорошо знал этот жребий:
Теперь ты обещаешь мне три динария; ты хочешь,
Басс, чтобы я завтра поклонился тебе в Атрии,
Оставался весь день рядом с тобой и шел перед
носилками,
Ни больше, ни меньше, чем десять вдов посетил я с
тобой.
Бедна моя тога, дырява и стара; но —
Три динария! — Басс, за них мне не купить новой!
(«Эпиграммы». IX, 100)
Женским идеалом в Риме был тот образ, который дан в одной эпитафии: «... она пряла шерсть, была набожной, скромной, доброй, чистой и домовитой». Подробнее этот образ представлен другой эпитафией, которую перевел Т.Моммзен и выбрал для того, чтобы охарактеризовать жизнь свободной римлянки:
Коротка, путник, моя речь; остановись и прочти ее.
Злая могильная плита скрывает красивую женщину.
Родители назвали ее Клавдией;
Единственной любовью она любила своего мужа;
Двух сыновей родила она; одного она оставила на земле,
Другого похоронила в земле.
У нее была учтивая речь и благородная походка,
Она следила за домом и пряла. Я закончила, ступай.
(ILS 8403)
Домашняя работа римлянки доминировала. В моральном же плане доминировал идеал женщины, которая «предана была только своему мужу, не познав никакого другого». Однако многочисленные женские профессии показывают, что, вероятно, участие женщин во внедомашней промысловой сфере было гораздо больше, чем это предполагалось. Так, для Остии доказано, что там женщины средних и низших слоев были самостоятельными владелицами мастерских и лавок, торговали фруктами и птицей, были сапожницами, служанками в тавернах и даже владелицами кирпичного завода, мастерской по изготовлению свинцовых труб и всякого рода недвижимого имущества. Матроны имели в своем распоряжении такие значительные средства, что чествовались культовыми коллегиями города как почетные учредительницы.
Тогда как старые политические органы, такие, как народные собрания, при принципате потеряли свое значение, центром общественной жизни стали профессиональные объединения (коллегии). Это относится прежде всего к торговым и хозяйственным центрам, а также к почтовым городам, причем коллегии в первую очередь состояли из свободных граждан, в большинстве своем представителей среднего и низшего слоя, однако были и вольноотпущенники и в очень небольшом количестве рабы. В I в. до н.э. весь этот сектор регулировали инициативы Цезаря и Августа, а также постановление сената, разрешающее основание таких коллегий без специального одобрения сената.
Эти объединения видели свою основную задачу в заботе об общем культе и в праздновании общих праздников. Оказавшиеся в нужде члены коллегии получали поддержку, обеспечивались также надлежащим погребением. Жизнь объединения регулировалась собственным уставом. В компетенцию собрания всех членов объединения входили выборы функционеров, прием новых членов, почести патронам и покровителям.
Материальные основы деятельности объединений строились наряду с наследством и подарками на тех пожертвованиях, которые делали функционеры объединения при вступлении в должность, а также на месячных и вступительных взносах. Тогда как квестор или казначей управлял имуществом объединения, во главе его стояли магистры или квинквиналы. Часто встречается также термин куратор.
К этим профессиональным коллегиям, как правило, принадлежали только активные представители соответствующей профессии. Причем речь идет не о подобных цехам производственных объединениях. Коллегии не вели трудовых споров и не представляли экономические интересы всех своих членов. Наоборот, некоторые коллегии выполняли общественные обязанности и поэтому пользовались определенными привилегиями. Так, группы плотников, строителей функционировали во многих городах, как пожарная команда. Начиная с Клавдия, функционировали коллегии транспортников, особенно судоходных, которые обеспечивали бесперебойные речные и морские перевозки.
