— Дмитрий Федорович, — позвал Судских.
Человек не пошевелился, усмешка не исчезла. Судских не знал, как поступить. Заводить разговор прямо здесь, среди посторонних, как-то не с руки, а маршал не замечал его.
«Что ж делать-то?» — озадачился он. Подошел ближе. Его опять не замечали. Что-то подсказывало Судских, что эти люди военные.
— Боевая тревога! — выпалил он.
Никакого эффекта. С таким Судских встретился впервые.
«Ладно, — решил он, отходя прочь. — Подъедем с другого бока. Если военные не реагируют на чувство долга, значит, это высшие чины, воинская знать, живущая не долгом, а самосохранением».
Он поднялся выше просто из желания лучше разглядеть эти непонятные места и ощутил вдруг, что ноги вязнут будто в трясине. Стало не по себе, и самописцы в реанимационном блоке отразили причудливой пляской его состояние. Дело происходило днем, и тотчас у ложа Судских собрался весь персонал.
— Расступитесь! — крикнул Толмачев, протискиваясь к Судских. — У строили цирк…
Судских двигал ногами, шевелились губы, сжимались и разжимались пальцы.
— Ой, мама! — вскрикнула медсестра Сичкина.
— Что мама? — разозлился Толмачев, не зная, как поступать в нестандартной ситуации.
— Эй, ангел! Хранитель! — услышали все отчетливо, и никто не двинулся с места, остолбенело выжидая продолжения, но Судских расслабился, затих, и будто ничего не случилось в палате, набитой до отказа медперсоналом.
— С меня хватит! — вытер липкий пот со лба Толмачев. — Пора начальству докладывать, — как бы искал он поддержки среди окружающих. — Пусть вызывают профессора Луцевича, ему и разбираться.
Присутствующим все было до лампадки, лежи здесь хоть сам святой. Одна Сичкина затаила радость в себе от упоминания имени Луцевича. Пусть приезжает быстрее, пусть!..
Судских выглядел обычным уснувшим человеком. Исчезла восковая бледность. Он был недвижим, а всем хотелось ради любопытства, чтобы он задвигался снова, встал и пошел. А то Луцевич, Луцевич, можно подумать, ангел-спаситель…
Ангел-хранитель появился вовремя.
— Ты больше так глубоко не забирайся, — помогал он Судских выбраться наверх. Подросток, а сильный. — Даже мы без предупреждения не делаем этого. Здесь дьявол пошаливает, гадкие места…
Когда посветлело, они остановились. Только тут Судских передохнул и успокоился.
— Спасибо тебе, — поблагодарил он парнишку, разглядывая его.
— Не за что, — беспечно ответил тот. — Для того я и ангел-хранитель. И только твой, конечно.
Парнишка был одет в коротенькую юбчонку, вернее, охвачен куском легкой материи с прорезью для головы и стянут пояском по талии. Получалась юбчонка и безрукавка одновременно, и это было удобно для крылышек, трепыхавшихся у него за спиной.
— Как тебя зовут? — спросил Судских.
— Тишкой, — свободно ответил он.
— Тишкой?
— Вообще-то я Михаил, но я — это ты в прежней жизни.
— Ничего не понял, — затряс головой Судских.
— Да все просто. В прежней жизни ты дожил до двадцати четырех лет, грехов за тобой не водилось и Всевышний назначил меня твоим ангелом с переходным именем Тимофей.
— И когда же я жил в прежней жизни?
Судских поразили черты лица Тимофея. Они удивительно напоминали ему сына с фотографии, сделанной в день поступления в мореходное училище. Такое же открытое для грядущих событий.
— Да-а-вно! — охотно отвечал Тишка. — Я тут засиделся, поджидая тебя. Четыреста лет назад. Мало ты прожил, но здорово!
— И кем я был? — заинтересовался Судских.
— Воеводой-ратником. Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Сам Всевышний тебе место царя-объединителя прочил. И не получилось… Дьявол козни строил, людской беспечностью усыпил.
Судских задумался, вспоминая, что слышал он о Скопи-не-Шуйском. Практически ничего. Действительно, иваны, родства не помнящие. Огорчение проступило на его лице, и Тишка сказал:
— Не огорчайся, княже. Ты был хорошим полководцем, освободил Москву от тушинского вора. Тебя все любили. Ты был удачлив. Ты и сейчас удачлив. Всевышний оберегает тебя.
— А что же лет так мало отпущено было в прежней жизни?
— Тебя отравила жена бездарного твоего родственника. Сущий выжидал четыреста лет, чтобы дать тебе новую жизнь. И опять ты не уберегся. Но сейчас Он не может ждать, и ты поэтому жив. Сам архангел Михаил тебе потворствует, оберегает. А ты без меня нигде больше не расхаживай. Тут небезопасно, в хлябях нижних.
— Спасибо, Михаил Васильевич, — не смог Судских назвать своего охранителя Тишкой, своего именитого предка…
— Не за что, — опять беспечно ответил Тишка. — Только ты называй меня, как положено, Тишкой, Всевышний велел, чтобы сглаза не было, и мы еще поговорим, как от злых женщин обороняться. Я тебе всегда помогу, за четыреста лет многое ведаю, тебя ожидаючи.
— Тогда объясни, почему со мной внизу не разговаривали? Сам Иисус разговаривал, а эти — нет.
— Это просто, — охотно взялся пояснять Тишка. — В том ярусе Всевышний собрал всех, кто пренебрегал разумом ради сиюминутной пользы. Творец возложил печать молчания на их уста. У нас ведь тоже и волнения здесь, и битвы. В нижнем ярусе вроде заложников. Они пособники Аримана. Победит Отец наш, их выпустят. А случается, их меняют на ратников архангела Михаила. Тебя, к примеру, на Илью Трифа разменяли.
— На кого? — не поверил Судских.
— На Трифа, — обыденно повторил Тишка. — Он в ад запросился, его и отпустили. Насильно мил не будешь. Теперь он служит Ариману по знаниям своим, а они-то посильнее, чем у тех, кого ты встретил в нижнем ярусе… Триф — фанатик.
— Печать молчания? — переспросил Судских, и Тишка кивнул. — Но мне надо знать о том секретном заседании Политбюро! Как же познавать тайны, если владеющие ими молчат? А Брежнев, Андропов?
— Все намного проще, — не находилось тупиков для Тишки-ангела. — Андропов там же, а Брежнев, хоть и не там, ничего не знает. И что ты хочешь узнать от вождей? Они никогда не говорят правды, обеляют свои поступки, ссылаясь на государственные интересы. Зато ближайшие помощники знают все и охотно раскрывают тайны. Пошли со мной, найдем такого…
Они двинулись вверх легким шагом. Развиднелось лучше, кисея посветлела, перестала липнуть к Судских.
— Майор! — позвал Тишка.
Появился высокий человек с непроницаемым, надменным лицом и стал по стойке «смирно!», одетый, однако, в спортивный костюм.
— Слушаюсь! — ответил он, глядя в упор на Судских. Маленькая дырочка в правом височке кровоточила.
— Это самоубийца, — шепнул Тишка. — Они здесь бесприютны и остаются такими всегда с последней каплей жизни. Возврата им нет, Всевышний не прощает самоубийц. Говори с ним.
— Представьтесь, — сказал Судских, как обращаются старшие по званию к младшим. Майор отрапортовал:
— Офицер для специальных поручений, майор ГРУ Толу беев! Имел доступ в отдельный секретный архив Министерства обороны. Покончил жизнь самоубийством.
— Почему? — оставил начальствующий тон Судских.
— Мне было поручено уничтожить сопроводительные документы к секретной записке Харитона и Зельдовича по проблемам нейтрино. Я не исполнил приказа.
— Расскажите подробней.
— Слушаюсь! — сделал полупоклон майор. — Харитон и Зельдович подготовили записку министру обороны Устинову, где говорилось об исследованиях на секретном объекте Арзамас-2. Выводы следующие: работы с нейтрино преждевременны, их практическое воплощение делало нашу оборону уязвимой.
— Почему?
— Мы лишались главной мощи, того наступательного оружия, которое создавалось под руководством Харитона и Зельдовича, а ранее Сахаровым.
— Но как я понимаю, ядерного, термоядерного и нейтронного оружия лишались все в мире.
— Так точно. Однако за неделю до этой записки у министра побывал адмирал Горшков и довольно резко настаивал на перекройке бюджета. Министр не соглашался, напомнил, что Горшков получает львиную долю из оборонных ассигнований и наш флот не уступает военно-морскому флоту США. Тогда адмирал Горшков вспылил и сказал, что наши разработчики двигателей для военных кораблей поставляют сущее говно, и сами корабли говно, и весь флот показушный, не сможет соперничать с американским. Когда корабли в боевом дежурстве, они жгут котлы, гоняясь за американскими, а те беспрепятственно уходят от них. Котлы и паровые турбины наших кораблей устарелого образца, выдыхаются при сорока узлах, в то время как на однотипных американских фрегатах ТЗ. А — турбозубчатые агрегаты — дают крейсерскую скорость до пятидесяти узлов, выдерживают двойные и тройные перегрузки. Министр тоже вспылил и ответил ему: «Ты, Сережа, сам настаивал на установке таких котлов, а я из-за тебя не хочу получать головомойку на Политбюро. Представляешь, какой хай поднимется, если я скажу, что наши корабли говно, петух ты разноцветный!» «Это твои огрехи! — возражал Горшков. — Ты утверждал проекты заведомо хилые, без необходимых сплавов, ты покрывал своих старых дружков, ты отдавал заказы тем заводам, которым давно пора кастрюли делать! Ты провалил всю программу модернизации флота! Ты обабился в своем сраном Политбюро и настоящим мужиком, офицером никогда не был!» Министр выгнал его. В тот же день он подписал приказ о промышленном производстве систем наземного базирования новейшего образца, хотя ранее предполагалось ставить их на боевых кораблях исключительно. Это и стало основной причиной поддержки Харитона и Зельдовича, а не разработчиков Арзамаса-2. Возобладай их проект, у нас бы практически не осталось флота, способного нанести сокрушающий удар по противнику. Не строились авианесущие единицы, артиллерийские крейсера для обстрела побережий и бухт с базами противника, а главная сила — новейшие подлодки с титановым корпусом — лишалась и двигателя, и оружия.
