Вот такое хозяйство и получил в наследство Бехтеренко. При жизни Г уртовой учил его науке мягких шлепков по умственным задницам с обязательным снятием штанов:

— Святослав Павлович, разберись с корнем коммунистических идей, провентилируй их догмы. Ничего нового там нет, кроме наглого обмана. Смущая людей, они выживают.

— Но почему именно мне заниматься ахинеей? — возмущался Бехтеренко. — Я ни одной философской книжки не прочитал!

— Вот и хорошо, — увещевал Гуртовой. — Судских понятия не имел о разведке, а как дело поставил? Ваши руки не заняты ловлей воров и преступников, с этим успешно справляются казаки Гречаного, вы не обременены философскими знаниями, вы просто человек, вот и осваивайтесь на целине, отстраивайте новый дом.

— Я настрою… А у кого учиться?

— У казаков лучше всего. Взгляните: казаки не заводят уголовных дел, они оберегают покой граждан, только и всего. Они отвергли философию буржуазных методов: украдут, убьют — будем ловить. Они же пресекают подобную возможность в корне. Напился — выпорем, чтобы худого не случилось; без дела шатаешься — вором станешь; для начала нагайкой пригрозят. И делается все без соглядатаев и стукачей, решением городских сходов. Это мораль, Святослав Павлович, которой у нас пока нет. Создавайте.

Легко сказать… Для начала Бехтеренко зарылся в «Капитал» Маркса. Все правильно, все по полочкам. Почитал ленинские труды. Тоже все правильно. И ничего не понял. Ознакомился с «Майн кампф». Убедительно. Если бы Гитлер не стал живодером. «Может, Библию прочесть?» — подумал Бехтеренко. Открыл ее, одурел за полчаса и решил идти за советом к Гречаному. Рассказал о наставлениях Гуртового. Гречаный посмеялся над его муками.

— Перед смертью не надышишься, — сказал он. — Ты студентом был? Ночь перед экзаменом помнишь?

— Курсантом был.

— Еще чище: к Уставу по ленинскому приставу. Святослав Павлович, любое учение верно, если не затрагивать причин, его породивших. Зри в корень.

— Гуртовой тоже про корень…

— Корни бывают всякие: живые и мертвые. Про один я тебе могу рассказать. Коммунистическую идею придумали антикоммунисты.

— Зачем? — Бехтеренко подумал, что его разыгрывают.

— Когда Карл Маркс опубликовал свой «Манифест Коммунистической партии», Россия вышла из мрака крепостничества и стала догонять цивилизованную Европу. Достойный появился конкурент, точно? — Бехтеренко, не понимая, куда тянет Гречаный, недоуменно пожал плечами. — Чтобы не делиться с ней пирогом, надо загнать ее обратно в крепостничество, решили господа, считающие пирог целиком своим. А в России за долгие годы мрака выросли от безделья говоруны-разночинцы. О чем же им талдычить, если светло? На них и поставили противники российского развития. В семнадцатом году их неустанный труд увенчался успехом — к власти пришла бесштанная команда, ведомая авантюристами. Семьдесят лет крепостничества России было обеспечено. Транжиря богатства недр, то есть приданое наших внуков, богатства дедов-промышленников и, главное, разнося порочную и пустую идею по свету, мы кое-как телепались за Европой и Штатами, делая ракеты и перекрывая Енисей. А за это время произошел финансовый передел мира, где нам места не осталось. Теперь ты понял, какой пирог отняли у нас?

— Слушай, Семен Артемович, ты так просто и складно обсказал эту штуку! — прозрел Бехтеренко. — Чего же Гуртовой не объяснил?

Гречаный хотел было сказать что-то, увлеченный просветленным Бехтеренко, но будто тучка пробежала мимо его лица.

— У него, Святослав Павлович, крыша поехала от многотрудных забот. Ты уж прости его, мужик пашет чересчур много, болен…

Бехтеренко не придал значения последним словам, заботила своя участь, тоже не сладкая.

— Боюсь, дров наломаю. С чего начинать, не пойму.

— А зачем их ломать, а? — улыбался Гречаный. — Умный колет их, ломает придурок. А нарубленных дров подкинем. Ничего не ломай, строй да строй…

«И этот про строительство», — подумал Бехтеренко.

В штате министерства по всей России у него трудилось столько народу, сколько раньше в одной столичной штаб-квартире. Самих министерств поубавилось, столица почти обезлюдела без чиновников.

«Куда ж подевался этот сброд?» — раздумывал Бехтеренко, решив начинать копку под коммунистов со столичных бездельников. Заказал справку и получил ответ: чиновный люд, привыкший протирать штаны в конторах, рассосался по деревням. Почти у всех нашлись домики и грабельки. Штаны стали беречь. Гуртовой придумал выкупать у отъезжающих квартиры. Мало кто противился: штаны покупают раз в год, а кушать хочется каждый день. Выкупались квартиры фондом «Новые русские», которые мало-помалу возвращались назад. Плохонькие здания сносились, на этом месте разбивали цветники и парки, дома получше отдавались новым русским, как лучшим представителям народа, за хорошие деньги. Вопрос о въезде начинался с покупки жилья. В Москве стало просторнее, не понадобилось эстакад и дорожных развязок, уменьшилось дачников на тазиках, тазики перестали биться друг о друга. И гаишников не стало. Увы…

Бехтеренко заказал другую справку: сколько в столице, областных и прочих центрах проживает населения, не занятого трудом? Ответ получился обескураживающим: не считая живущих на пособие, монахов и домохозяек, — члены коммунистических партий. Таких набралось с лишком.

Третья справка: кто кормит партийцев?

Ответ: домохозяйки.

Запрос: кто кормит домохозяек?

Ответ: партийцы.

— Где же тумбочка? — потребовал исчерпывающий ответ Бехтеренко.

Ответ: нету.

«Будем искать тумбочку», — уяснил он. Впервые ему хотелось похвастаться перед бывшим шефом: «Вот, Игорь Петрович, цели ясны, задачи определены, за работу!»

Этим и объяснялось его благодушие при встрече с Мас-тачным. Кто такой Мастачный? Лимита по духу и природе, генеральские погоны сущности хозяина не изменили, его будущность определена, а вот тумбочка… Поискать ее для Бехтеренко — сущее удовольствие. Тут он на коне, подлинный казак.

В свой кабинет он вошел в восемь ноль-ноль, каким его привыкли видеть всегда. Стало быть, ничего нигде не случилось.

Из прежних сподвижников Судских с Бехтеренко остались Иван Бурмистров, Леонид Смольников и команда мэнээсов без Гриши Лаптева. Они составляли ядро министерства. В отдельных чертах они знали о последней работе Лаптева, однако мозаика в панно без него не складывалась. Сам Бехтеренко поисками дискет не занимался, не мучил его и поиск мессии. Он остался реально мыслящим земным быком по гороскопу и убеждениям. Вот тумбочка — это реально.

— Леонид Матвеевич, — обратился он к Смольникову, едва тот явился по вызову, — как ты считаешь, где у партийцев тумбочка?

— Тумбочка? — переспросил Смольников и осмыслил термин. — Я думаю, прежние запасы и подпитка извне, аналогичная нацистской.

— Пожалуй, — согласился Бехтеренко. — Но вряд ли их станут подкармливать новые Морозовы и боевики типа Камо. Поищи?

Смольников кивнул в задумчивости. Ответил:

— Как это Петефи написал:

— Прозой объясни, — попросил Бехтеренко без язвительности: Смольников и в новом месте носил кличку «Литератор», хотя и в полковничьих погонах.

— Я думаю, всегда найдутся желающие помочь злу, несмотря на то что оно может стать всеобщим. Тут библейское: «Избави нас от друзей наших, а от врагов мы сами спасемся» — используется полно врагами усиления России. Свое, скажем, финансовое чрево они предоставляют чертополоху в соседнем огороде.

— Собирай команду и ищи тумбочку, — оборвал литературные изыски Бехтеренко.

У самых дверей он неожиданно для себя окликнул Смольникова:

— Леонид Матвеевич, не по форме, а по содержанию, объясни мне, откуда начинается зло? — Смольников не понял вопроса, и Бехтеренко пояснил: — Гуртовой учил меня зрить в корень и Гречаный тому же. Только у Гуртового корень какой-то математический получился, а у Г речаного простой, но крепкий, как у чертополоха. Такой запросто не вырвешь, но зло инстинктивно ощущаешь. Вредитель, одним словом.