Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Он выехал, — сообщила медсестра.

— Что ты ему нагородила?

— Сказала, что клиент подает признаки жизни.

— Клиенты в бардаке, дура, — скривился дежурный врач. Подумал и добавил: — То, что он заговорил, никому ни слова. Поняла? По инструкции при появлении признаков жизни мы обязаны включить магнитофон. О котором ты и не помнишь. Поэтому — молчок.

Сичкина отлично понимала дежурного врача. Раньше магнитофон включался на запись автоматически, как и прочие приборы, которые обслуживали специальные техники из госбезопасности, но медсестрам надоело переставлять кассеты, где могло сохраниться нечаянное словцо ни к месту, и автоматика по их просьбе к техникам испортилась. Нужды в маг-нитозаписи пока не случалось.

— Поняла, — ответила Сичкина, с отвращением разглядывая лысоватого врача: это не красавец Луцевич. Не удержалась, вытерла губы.

Самописцы успокоились.

Судских сделал несколько шагов по воображаемым ступенькам и очутился в квартире Гуртового на Рублевском шоссе.

— Проходите сюда, — позвал его из спальни Гуртовой слабым голосом. В квартире густо спрессованы запахи лекарств.

Судских вплотную подошел к постели Гуртового. Черты лица заострились, резче обозначился кадык.

— Плохо выгляжу? — осведомился он.

— Можно подумать, Леонид Олегович, я выгляжу лучше, — нашел вежливый и успокаивающий ответ Судских.

— Все под Богом ходим. Как там? — показал он глазами на потолок. — Жить можно?

— Вполне прилично, — ответил Судских. — Могу заверить: ни рая, ни ада нет, мы их придумали сами.

— Чуть подробней, Игорь Петрович, — попросил Гуртовой. — Я человек верующий и впечатлительный, а мне нужно покаяться перед смертью.

— Полно вам, Леонид Олегович, в чем вам каяться? Вы совершаете невозможное, Россия вам благодарна.

— Спасибо, Игорь Петрович, я всегда считал вас человеком тактичным. Но политика — это не реверансы и па в кадрили. Я мыслю жесткими категориями: выгодно или невыгодно.

— Выходит, выгодно, — мягко успокаивал его Судских.

— Кому? Корешки всегда можно подменить вершками, и наоборот. Помните сказку, где мужик обманул медведя дважды?

— К чему это, Леонид Олегович?

Судских не хотелось, чтобы серьезно хворающий человек напрягался. Выглядел тот прескверно, а Судских захотел встречи с ним, чтобы запастись опытом на будущее, только для этого покаянных речей он не собирался выслушивать. Намеку настоящего Иисуса Христа о закулисном Гуртовом он не внял: мало ли через какие призмы смотреть на мир!

— Игорь Петрович, — продолжил в прежнем ключе Гуртовой, — вы далеки от политической жизни, хотя вам пришлось знать многое, но свою работу вы исполняли по схеме «причина — следствие — факт», личности проходили мимо вас и уходили. Вас не озлобил этот грязный мир, вы сумели не замарать главного — своей души.

— Были и у меня ошибки…

— Это не те ошибки, — остановил его Гуртовой. — Вы остались служить Богу, а не дьяволу. Это ваша суть. Я скоро предстану перед Всевышним и не знаю, каков будет Его суд. Перед вами я хочу быть откровенным. Скажите, вас, руководителя УСИ, не удивило мое быстрое восхождение по иерархической лестнице?

— В нашем управлении удивляться не принято. Аналитика, а не эмоции, — веско напомнил Судских. — Вас поддерживал патриарх, ценили Воливач и Гречаный, вы были необходимой фигурой. Ваши деньги, связи в деловом мире, оборотистость…

— Это вторично, Игорь Петрович, это вершки, корешки выглядят иначе. Я всегда считал, что мое досье более других известно вам.

— Заверяю вас, там не было ничего предосудительного.

— Верю вам. Однако до самого разговора с Гречаным вы не доверяли мне интуитивно. Признайтесь. Мне в этом мире скрывать уже нечего, а вам моя откровенность пригодится.

— Я и сейчас вам не доверяю, — решил быть откровенным Судских, раз Гуртовой настаивал. — Воливач учил меня: чем чище анкета, тем гадливей подноготная.

— Спасибо за откровенность. Я не обиделся. А почему не доверяете? Результат ваших аналитических исследований?

— Прежде всего ваше положение до путча. Президент вас откровенно недолюбливал, а держал первым советником. У партаппаратчиков это не принято, и здесь ни Воливач, ни патриарх вам не заступники. Выходит, ваш заступник значительно сильней и недосягаем. Я думаю, это группа могущественных финансистов плюс ваша родословная. В нашем управлении было не принято делать разработки без команды сверху, и в полосу моего внимания вы попали с приездом Дейла. Воливач разрешил предварительную разработку. А вскоре мой разговор с Гречаным, путч и…

— Да, вы бы раскопали все. А цели, вам понятны цели? Меня очень интересовали ваши с Трифом исследования: переживал я очень, боялся, что вы узнаете искомое место катастрофы.

— Мы установили его: США. Момот, правда, указывал несколько предполагаемых точек. А чего вы боялись?

—Воливач и Гречаный — ярко выраженные антисемиты, вы же делите всех на умных и тупых. Рас и национальностей для вас нет. Если бы Воливач и Гречаный знали искомую точку катастрофы, они могли не препятствовать предсказанию.

— Вы говорите загадками, Леонид Олегович.

Гуртовой приподнял руку над одеялом:

— Одна из целей — уничтожение Израиля. «Буря в пустыне» проходила при моем непосредственном участии. Хусейну не дали произвести ядерный удар по Израилю. Советские военные отлично подготовили Ирак, однако израильская разведка получала секретные сведения из первых рук. Вас это не смущает?

— Не все расследования поручались УСИ. Делом Горбачевых занимался первый отдел Воливача.

— Сошло с рук. Не понятно почему? А вас не интересовали истоки чеченской войны, а еще раньше афганской?

— В общих чертах. Не было смысла копать то, что стало историей. УСИ не поручались глобальные исследования.

— А сами как считаете?

— Интриги и амбиции первых лиц высшего эшелона власти.

— Вы мыслите грамотно, и мне лучше прояснить для вашего полного понимания картину. Афганскую интригу сплел не Брежнев, не Андропов, а Устинов от безвыходного положения. Личные дела. Но за афганской войной упрятали усиление антисемитизма в стране. Война в Чечне также отвлекала народ от главных причин ухудшения жизни. Ее развязали партократы, чтобы устроить передел власти.

Судских хотел возразить, но пожалел ослабленного Гуртового.

— А власть, — продолжал он, — прежние ошибки сваливает на ушедших и умело подсовывает массам идеологические корешки. Сейчас, похоже, кампания выживания евреев из России набирает ход. Воливач потворствует, а Гречаный везде насаждает казачество. Казаки практически оттеснили милицию, диктуют свои обычаи…

— Послушайте, Леонид Олегович, болезнь обострила ваши эмоции. Я думаю, погромы и черные сотни возродить невозможно. И ответьте мне на главный вопрос. Вы что, еврей?

— Нет. Хотя малая толика еврейской крови во мне есть. В ком ее нет? — печально отвечал Гуртовой.

— Тогда из каких соображений вы ратуете за них? — Тут уж Судских зацепился за внешне гладкий рассказ Гуртового. «Рыба, не скажу, какая». И как-то он ушел от чеченского вопроса…

— Как и вы, я делю всех на умных и тупых.

— Леонид Олегович, я не собирался вас исповедовать, вы настояли, так будьте искренним до конца!

— Игорь Петрович, я предельно откровенен, я не хочу тратить время нашего разговора на побочные темы.

— Чечня, по-вашему, побочная тема? Ее как раз я исследовал по заданию Воливача. Установили круг лиц, причастных к ее истокам. Ваше имя среди них. Пусть косвенная причастность, но очевидная. И не говорите о родстве с евреями, это установлено. Корни ваши из потомственных дворян.

— Зачем я стану наговаривать на себя? Я на смертном одре, Игорь Петрович, мое желание — помочь несчастным. Катастрофа в критической зоне «А» изменит многое, очень многое, евреям некуда будет податься. Преданным служением России я всеми силами старался остановить грядущую этническую катастрофу. Не истратив ни единой копейки, я возродил сельское хозяйство, люди охотно едут в деревню. Ради этого я перепланировал все поступления в бюджет, изыскал разумные средства, чтобы не ослаблять укрепление экономики, но прежде всего я утверждал миролюбие, чтобы национальный вопрос не заслонял усиление стабильности государства. Я враг русского народа?

75
{"b":"228827","o":1}