— Зря не подошли. Оскорблять не в моих правилах.

— Уже в прошлом, — продолжал Гуртовой. — Нормальный бескровный переход власти к Комитету национального спасения вы приняли за ползучий путч и поспешили с противодействиями.

«К чему он все это? — слушал и начинал раздражаться Судских. — Пора остановить словоблудие».

— Президент избран народом, и сместить его может народ.

— Что вы говорите? Убегающее молоко вы хватаете и голой рукой.

— Давайте ближе к теме, — нахмурился Судских. — Кипятить молоко не доводилось.

— Поэтому вы начальник УСИ, а не кухарка.

Судских раздраженно кашлянул.

— А молоко действительно сбегало. Вот стенограмма заседания Политбюро, его постановление по текущему моменту, вот пленка, вот видеоролик, — говорил Гуртовой и выкладывал перед Судских названные предметы. — Читайте, слушайте, смотрите. Скажу главное решение: коммунисты силами «милиции нравов» решили произвести аресты видных деятелей по всей стране, отколоться от Церкви, восстановить партию в ее прежнем виде и ввести чрезвычайное положение. Вы в этом списке первый. Выше Воливача.

Судских не поверил своим ушам. Гуртовой усмехнулся.

— Дайте-ка видеомагнитофончик. Так убедительнее.

Увиденное и услышанное не поддавалось осмыслению.

«И в первую очередь следует парализовать УСИ, арестовать Судских», — сказал президент и стукнул кулаком по кафедре. Камера показывала сидящих за столом заседаний. На Судских глядели ископаемые из прошлого тысячелетия, сморчки и мухоморы, обозленные своим отстранением от жизни, по-прежнему полные яда.

Он резко повернулся к Гуртовому: это что, дьявольский розыгрыш? Монтаж?

— Какими силами коммунисты собирались свершить акцию?

— Посмотрите внимательно во-он на того джентльмена, — остановил пленку Гуртовой.

— Мастачный! — сразу узнал Судских. — Жук колорадский!

— А этого узнаете?

— Шумайло, как не узнать…

— Его неожиданная смерть смешала карты заговорщикам, заставила их внести коррективы в планы переворота.

— Сейчас там Бехтеренко.

— Это особый случай. Просто усыпили вашу бдительность. Бехтеренко принял кремлевскую гвардию, которую подбирал Шумайло. Пока действия Бехтеренко не идут вразрез с планами коммунистов. Позже его уберут. Рядом с Шумайло узнаете персонаж?

— Да, — почувствовал досаду Судских, — министр обороны.

— Как видите, все сходится. Армия контролирует расправу.

— А чернорубашечники? Фашизм — будущее России?

— А в какой цвет их одеть для отличия? В красный? Белый? «Семнадцать мгновений весны» у нас так любят вовсе не за подвиги Штирлица — Исаева — Тихонова. Там много черных мундиров Эс-Эс. Это бередит сознание, это скрываемая людская извращенность.

— Кто же они?

— Отряды патриотической молодежи. Их готовили в строжайшей тайне под личным контролем Воливача и моим. Многие юнохристиане влились в отряды. Отбор тщательный. Мы пошли на это, чтобы иметь противовес «милиции нравов». И это сознательная молодежь, не хулиганье. Вот в «милицию нравов» стекается подлинный сброд, и вы это знаете. Сейчас этот сброд занят мародерством. Решайтесь, Игорь Петрович. Президент вот-вот проснется, а Кремль контролируем не мы. Наши противники используют президента в качестве щита, и я не берусь прогнозировать дальнейшие события. Любое посягательство на Кремль породит гражданскую войну.

— Почему я не знал всего этого?

— Воливач просил оградить вас от излишней информации. Вы должны были дозреть самостоятельно, вы решали задачу посложнее. Об этом позже. Я полагаю, вы добились успеха?

Судских непроизвольно кивнул, размышляя, как поступить. Чаши весов могли стронуться от легкого дуновения.

— Я свяжусь с Бехтеренко.

Гуртовой развел руками, показывая: хозяин — барин.

— Как дела, Святослав Павлович?

— В прежнем ключе: встали, лыкнули, легли.

— С кем вы там?

— Пять парней из первого взвода, комвзвода и помком-взвода.

— Связь громкая?

— Не-е-т, — осмысливал вопрос Бехтеренко.

— Слушай, Святослав Павлович, и запоминай. К аппаратам никого не подпускай, а еще лучше, блокируй всю связь, кроме прямого провода со мной.

— Та-а-к, — соображал Бехтеренко.

— В резиденцию никого, никаких представителей, кроме меня и Воливача. В течение часа мы заменим всю охрану на своих ребят.

Бехтеренко сосредоточенно слушал, Судских решил ему помочь:

— Помнишь, как Мишка Меченый на Фаросе отсиживался, полагая въехать в столицу на белом коне, когда все это кончится? Тут аналогичная ситуация.

— Все ясно, Игорь Петрович.

Еще бы, порадовался Судских: не зря он добивался от своих подчиненных самостоятельности.

— Президент пусть спит. Проснется, похмели его.

— Еще ясней! — повеселел Бехтеренко.

Гуртовой удовлетворенно кивнул.

— Что дальше? — спросил Судских у Гуртового.

— Я бы повел переговоры с командирами армейских частей и одновременно обратился с воззванием к русскому народу.

— Это не по моей части, — отрицательно закивал головой Судских и даже хмыкнул.

— Разумеется, Игорь Петрович. Взывать будет патриарх. Это на сегодняшний день самый убедительный оратор.

— У меня с ним плохие отношения.

— Я возьмусь за это.

— Дай вам Бог…

— Будь сам не плох. Будьте любезны, пригласите медика. Мне пора делать инъекцию. Иначе не доберусь.

Судских вызвал врача. За недолгое ожидание он старался по-новому разглядеть человека, который взял на себя смертельную обузу свершить то, чего пока не смог никто: мирно разрешить российский бунт, бестолковый, как сама жизнь на Руси.

— Я оставлю вас, — сказал он, едва появился врач. Пора объясняться с Воливачом.

Он ожидал увидеть его на пульте оперативной связи, однако нашел у прилетевшего вертолета. Воливач маршировал туда-сюда, руки за спину. Выходящего Судских он приметил, но занятие не прервал.

— Здравия желаю, Виктор Вилорович!

— Коли здоровья мне желаешь, значит, Г уртовой тебе мозги поставил на место. Разобрался? — протянул руку Воливач.

— Разобрался.

— Человек в погонах, — указал Воливач на форменную рубашку Судских, — выполняет приказы, а не разбирается.

— Одно другому не мешает.

— Вот мы о тебе так и думали! Надеялись, что ты два дела, как Цезарь, сможешь делать! Хрен ты оловянный! Время уходит!

— Наверстаем, Виктор Вилорович!

— Попадешь на московские улицы, увидишь, — выговаривал Воливач, а Судских не ощущал униженности. — Много убитых, раненые, гражданских много.

Показался спешащий к ним Гуртовой.

— Значит так, Игорь Петрович, — переключился Воливач. — Я у себя на «Зеро», ты здесь, Леонид Олегович отправится к патриарху. Выгорит разговор, победим бескровно. Имей в виду, члены Политбюро воссозданной коммунистической партии разъехались по воинским частям, и ты знаешь, как эти суки умеют убеждать мальчишек, призывая на последний и решительный. А пацаны ведь, стрелять — не строить, дядя ответит. Цэ Ка в полном составе отсиживается в генштабе. Выжидают.

Пилот запустил двигатель.

— Ты ничего не сказал о своих изысканиях. Толк есть?

— Сверхтолк, Виктор Вилорович. Лаптев сделал невозможное.

— Говори! — потянул его Воливач в сторону от шума.

— Появилась возможность остановить радиоактивный распад. Можно убить радиацию, заглушить реактор, превратить в труху заряды ядерных боеголовок.

— И ты старому товарищу не сказал?

Судских показалось, что Воливач сейчас расплачется, так отчаянно он тер глаза.

— Это чудо, Игорь Петрович…

— Мир уже много раз стоял на пороге чуда…

— Это потом, не порть радость. Береги Лаптева! — И первым полез в кабину.

— Спасибо вам, Игорь Петрович, — сказал, приложив руку к груди Гуртовой. — Вы окрылили нас.

Вертолет размахал лопасти и взмыл вверх. В лучах заходящего солнца, сидевшего багрово в серой пелене, он казался пушинкой, которую вот-вот поглотит мрак.

«Наверное, так великий Инка провожал улетающую возможность спасти свою страну, когда под ним разожгли огонь…»