— Ага, — угрюмо вычислял Христюк. — Судских надо было арестовать наш патруль за то, чтобы списать на кого-то собственный беспредел: открыл стрельбу, грохнул старшего патруля, вызвал через тебя Веденцева и его арестовал. Так было?

— Наверно, так, — расстегнул Мастачный ворот ставшей тесной рубашки.

— Он купил тебя, Вася. А потом насмешки строил у президента. Над всем управлением надсмеялся!..

— Но куда мне было податься? — вскочил Мастачный. — Да, купил. Знаю!

— Нет, хлопец, не знаешь. А узнаешь, в штаны наложишь. Веденцев через своих доверенных листовки развозил, вся ФСР месяц на ушах стоит!

Пришел черед хлопать ушами Мастичному. Сущий змей этот Судских!

— Что ж ты, Федя, раньше об этом не обмолвился?

— А ты мне всегда все рассказываешь? Про наркоту твою мне без тебя доложили, все ждал, когда сам расскажешь. Я твою Натку Севеж трахал с год до тебя, она у меня давно стучит и наркотой с моего ведома приторговывает для поддержки штанов.

— Так это ты меня подставил? — ужаснулся Мастачный.

— Охолонь, Вася, — ровно не слышал обвинения Христюк. — Никто тебя не подставлял, сам влип. Тебе взяток мало, что ли?

— Нет, Федя, ты меня подставил, — сел взмокший Мастачный.

— Отвяжись! — повысил голос Христюк. — Говорю, нет, значит, нет. Знаешь, кто еще к Наташке шастает? Шумайло! Это мы с ним Натке карьеру сделали, а теперь из-за тебя мы все у Судских под колпаком. И это важнее твоих переживаний. Что делать будем?

Мастачный почти успокоился. Оказалось, его грешки не так уж и смертельны перед общей опасностью.

— Думать надо, — ответил он.

Вместе перебрали доступные и недоступные каверзы. Ничего путного не подобрали. Тягаться с Судских очень и очень накладно. Почти невозможно. И фактура не та, и на шаг впереди по каверзам.

— Я вот чего мыслю. Есть одна зацепка, — прервал молчание после долгих прикидок Христюк. — Президент спрашивал про этого беглого монаха, а Судских сказал, что нет смысла передавать его сейчас владыке. Триф — человек заумный, синоду нужен как игрушка, а занят он сейчас составлением каких-то важных прогнозов, и работу прерывать не стоит. Президент моментально снял вопрос. Слушай, ты хоть мало-мальски знаешь, что это все крутятся вокруг жалкого жиденка? На кой им всем этот мудак заумный?

— Да пошел он, этот попик! Что с Веденцсвым делать?

— Уже ничего. Сдадим его Судских с потрохами, пусть Шумайло выкручивается.

— Федя, как ты не понимаешь, — начал горячиться Мастачный. — Шумайло все свалит на нас, когда Судских ему хвост прищемит. С этими листовками всем нам мало не будет.

— Кому это Судских хвост прищемит? Шумайло? Ты, хлопец, мало его знаешь, у него окоп давно в полный профиль вырыт. Не будет! — решительно отрезал Христюк. — Так и быть, посвящу тебя в это дельце. Доподлинно не знаю, врать не буду, но листовки расклеивают с негласного разрешения Воливача.

— Кого? — не поверил своим ушам Мастачный.

— Кого слышал, — не стал повторяться Христюк. — Воливач еще тот антисемист. А это, считай, уже государственная политика.

— Антисемит, — машинально поправил Мастачный, хотя, в общем, старался этого не делать.

— Ага, — кивнул Христюк. — Судских этого может не знать, так они сами с Воливачом договорятся. Тут мы все заодно, Вася, хватит жидам нашу кровушку сосать. Ты мне лучше про попика обскажи: когда такая возня, неспроста это.

— Толком не знаю, Федя. Давай лучше Шумайло спросим. Или того лучше — Гуртового?

— Отлично! — одобрил Христюк и тотчас связался с начальником президентской охраны. Поздоровались, то да се, и Христюк перешел к интересующей теме:

— Денис Анатольевич, разъясни неграмотным, чем этот еврейчик всем мозги намозолил? Какие-то тайны вроде бы знает…

— Спроси, Федор Семенович, своего майора Веденцева, он тебе популярно все объяснит, — лаконично ответил Шумайло.

— Его Судских сегодня арестовал с листовками, — счел нужным пожаловаться Христюк.

— И ты молчишь? Иди ты!.. — выругался Шумайло и бросил трубку.

— И сразу занято, — обеими руками указал на телефонный аппарат Христюк, словно там сокрыт секретный ларчик. — И пусть себе грызутся теперь, а мы — обиженная сторона. Так говоришь, Гуртового попытать?

— Давай, конечно. Этот педик в курсе всех событий.

Связались с приемной. То да се, и опять главный вопрос.

Г уртовой засмеялся:

— «Милиция нравов» обязана бы знать о Трифе все от корки до корки. Вы на каком стулс изволите сидеть, Федор Семенович?

— Я-то вообще в кресле сижу, — не без важности заметил Христюк.

— Это не возбраняется, — опять хихикнул Гуртовой. — Но все же он на четырех ножках?

— Разумеется, — на всякий случай свесил голову к ножкам кресла Христюк.

— Точно так размещается любая власть, которая сидит прочно.

— А если не прочно? — угадывал направление мысли Гур-тового Христюк.

— Тогда этот стул на трех ножках. Но сидеть еще можно вполне прилично. А теперь попробуйте лишить стул одной из ножек.

— Упасть не хочу, — проявил гений сообразительности Христюк.

— То-то и оно! — совсем радостно засмеялся Гуртовой. — Так вот небезызвестный Илья Триф пытается лишить наш стул третьей ножки. Проще говоря, посеять недоверие к Церкви. Я вам сейчас подошлю своего секретаря, он вас досконально просветит. А вы мне ответно не окажете услугу, Федор Семенович?

— Всегда готов!

— Мойзес Дейл не проявился в Москве опять?

— Есть такой. По вашей просьбе слежка за ним установлена, телефон в номере гостиницы прослушивается. Хитер этот ваш Мойша, предпочитает по телефону-автомату говорить. Не далее как позавчера встречался с сыном Мотвийчук, а вчера с генеральным директором сыскного бюро «Русичъ» Портновым. Речь шла о бумагах Трифа. Портнов предлагал копии. Дейл соглашался только на оригиналы. Однако, мы выяснили, оригиналы у Судских.

— Опять Судских, — проворчал Гуртовой и уже бодро ответил: — Понял, Федор Семенович, спасибо.

Пока ждали посланца Гуртового, попили чайку, закусили, по разу хлопнули по заднице младшего лейтенанта милиции Зимину: Христюк — когда Зимина чай вносила, Мастачный — когда Зимина уносила посуду. Всех троих это развеселило.

Наконец дежурный впустил в кабинет Христюка юношу с тонкой шеей и вихляющим задом. «У Гуртового сплошь и рядом педики», — решили оба одинаково и наморщили носы. Юноша признал в них антагонистов голубых и тоже сморщил нос, хотя не огорчился. Он снял тонкую дорогую шубу из лисьего меха, уложил ее аккуратно в конце стола для заседаний, выбрал стул так, чтобы видеть обоих сразу, сел и начал говорить без вступления голосом, каким обычно говорят представители обиженных сексуальных меньшинств, с подвыванием и голубизной, но излагал все ладно, без витиеватости.

— Прежде чем объяснить вам суть исследований Ильи Натановича Трифа, следует рассказать вам о Библии вообще, которую господа явно в руках не держали.

«Еще чего!» — чуть не выпалил коммунист Мастачный, но Христюк так глянул на зама, что Мастачный словно в веру обратился, настолько постно и смиренно он стал слушать посланца Гуртового.

— Библия состоит из Ветхого и Нового заветов. В Ветхом собрана история еврейского народа от Адама и Евы до развала еврейского государства вместе с пророчествами еврейских проповедников. В Новом завете собраны четыре Евангелия, где каждый из четырех евангелистов рассказывает о житие Иисуса Христа по своим воспоминаниям. Затем в Новом завете даны деяния последователей Христа, причисленных к лику святых, апостолов, и послания различным христианским общинам. В конце Нового завета дан Апокалипсис, или Откровения Иоанна Богослова, где описан конец безбожия на земле и воцарение справедливости Господней для всех спасенных им верующих.

Наиболее интересна в историческом плане первая часть Библии, где описаны не только злоключения еврейского народа, но и зло, чинимое иудеями как себе, так и другим.

— А чем отличается еврей от иудея? — аккуратно подал голос Христюк. — Чистые и нечистые, что ли?