С горем пополам переварив Гонконг, обжегши глотку на Тайване, короткопалый китайский громила искал сатисфакции на сибирских просторах.

«Это не японские Силы самообороны, мобильные и прекрасно вооруженные, — думал Судских, — но полмиллиарда под ружьем чересчур».

— Что подскажешь, Игорь Петрович? — прервал его размышления Гречаный.

— Я думаю, надо попросить Луцевича пообщаться с Та-мурой.

— На предмет? — сощурился Гречаный.

— Предмет один. Против голодающих хороши страждущие.

Гречаный осмыслил и ответил:

— Дельно.

— Японцы хотели бы поселиться на Камчатке и Курилах, — напомнил Бехтеренко.

— Пусть хотят. Я обещаю.

— Но, Семен Артемович, — приподнялся со своего места атаман Дальневосточного казачьего округа. — Наши земли.

— Нашими и останутся, — отрезал Гречаный. — Если мясорубка начнется, мало не покажется. Ясно? А героям сражений привилегии.

— В свое время Линкольн пообещал неграм свободу, теперь в Штатах на одного белого десяток цветных, — сказал, будто вычитал из сводки, Бехтеренко.

— Пора плодиться лучше, — съязвил Гречаный. — Подготовлен Указ о семье, и на каждого новорожденного русского выделяется по тысяче долларов ежемесячно до пятнадцатилетнего возраста.

— Ого, размах! — подивился донской атаман. — А что ж в долларах? Чай не при Ельцине живем.

— Пусть за рубежом высчитывают эквивалент и смотрят, чья взяла.

— А хватит долларов? — хитровато спросил Бехтеренко.

— Найдем, — махнул рукой Гречаный. — Пора этот порочный круг разрывать. Бабы не рожают — мужики денег не приносят, не приносят — врачам платить нечем, нечем платить — бабы не рожают. Вот как…

Порой, как например сейчас, Гречаного по-атамански лихо заносило. Найдем не означало, что деньги есть. Их едва хватало на штопку кафтана, оставшегося в наследство от прежних правителей России. Прав был Гуртовой, когда зачинал кампанию переселения, что способствовало рождаемости. Он умел изыскивать дотации безболезненно для казны, чем поднял свой престиж и остался в памяти не треплом и ловчилой, подобно перестроечным реформаторам, а истинным патриотом России.

И каково же было изумление Гречаного, когда Момот назвал покойника не реформатором, а дезинформатором без стеснений:

«Вы дилетанты, а Гуртовой подсунул вам дорогостоящий проект и бесперспективный, обреченный на провал. Не верите?»

С мелком у доски в кабинете Гречаного он в пух и прах разнес план Гуртового и пояснил, как в пух и прах разлетятся благородные начинания вместе со всей финансовой системой России.

Присутствовали самые доверенные соратники Гречаного, так настоял Момот. Влезать в закрома банков подобно вторжению в трансформаторную будку без резиновых перчаток.

— Средства на переселение находили сами люди? — вопрошал он.

— Сами, — подтверждали почти хором присутствовавшие.

— И давали живые деньги. Правильно?

— Правильно.

— Худо-бедно, из карманов и чулков россиян вынули около ста миллиардов долларов наличными. Так?

— Так.

— Для этой кампании Гуртовым был создан пул из самых крепких банков. В названии каждого присутствует слово «русский» или «российский». Люди по-прежнему доверяют этикеткам и о закулисных играх банкиров не знают. А Гуртовой знал. Системой обязательств коммерческие банки повязаны со всей мировой финансовой системой, где железно действует правило ссудного процента, куда и направлялся отток российских денег, согласно прежним договоренностям. Никто не пытался вводить правило паритета, этой лазейкой и воспользовался господин Гуртовой для закладки мины замедленного действия. Люди приносили живые доллары и получали живые рубли. Доллары живьем уходили в чужие копилки, обогащая, кстати, и наши банки, а правительство запускало печатный станок для оплаты взятых перед населением обязательств. Какая бяка росла?

— Инфляция, — неохотно соглашались все.

— Но переселенцы только-только осваиваются, нужны деньги на расширение хозяйства, сельхозмашины, удобрения, на детишек. Значит, опять нужны средства, чтобы затраты в будущем окупились, опять включается что?

— Печатный станок, — уверенно отвечали Момоту.

— Нет, друзья мои, сначала включался подпольный насос мировой банковской системы, а мы были вынуждены запускать печатный. Вот, смотрите. — Момот развернул на доске диаграмму, прихватил ее защелками. На диаграмме лезла вверх кривая инфляции и падала вниз загогулина доходов. — Весь доход от водовода и экспорта съедают обязательства перед иностранными банками и необходимые импортные поставки. А люди выложили до последнего цента подкожные денежки, уехали в село в надежде на лучшие времена, а государство со дня на день скажет: выкручивайтесь сами, денег больше нет. Купил их Гуртовой посулами. И это накануне президентских выборов. Что может случиться в такой ситуации?

Все молча согласились. Момот казался всем злым волшебником, оплевавшим добрую сказку. Что случится? Бунт…

— Правильно. Сработает мина замедленного действия Гуртового.

— Что предлагает господин Момот? — нахмурившись, спросил Гречаный. Он ожидал подобной развязки, но сильна была надежда на стойкое русское «авось». Вот и Тамура дает миллиарды…

— Ответ прост. Провести ревизию деятельности коммерческих банков и установить, какую пользу принес каждый для восстановления России. Бьюсь об заклад, никто из этих зажравшихся епископов банковского бизнеса для подъема России не дал безвозмездно ни копейки, а проедать общее добро с выгодой для себя они помогали резво.

— А дальше что? — с прежним нахмуром спросил Гречаный.

— Лишить лицензий, — простецки ответил Момот.

— А дальше, дальше? — уже откровенно злился Гречаный.

— Боитесь войны с банками? — вкрадчиво спросил Момот.

— Я никого и ничего не боюсь! — вспыхнул Гречаный.

— А зря, — не испугался Момот. — Неподготовленной войны бояться надо. Предлагаю поэтапную кампанию. Сначала одновременная проверка всех банков с арестом активов, а по результатам проверки предложить расплатиться за право называться российским. Цену назначить высокую, и вряд ли эти жмоты на хорошие начинания согласятся. Теперь можно отнимать лицензии и заново создавать всю систему с вхождением в мировую на паритетных условиях. Когда-то надо разорвать порочный круг, созданный фарисеями.

— Создавайте чрезвычайную комиссию и — вперед, — буркнул Гречаный. Он понял затею Момота и продолжал злиться, что уподобился недогадливому студиозу, сразу не оценил смелого шага. Вот так и Церкви боятся все, непонятно почему. Боятся банки за то, что они не отдают данных напрокат денег? Своих кровных?

«А ведь не случайно Христос выгнал фарисеев из храма: свою, мол, создавайте церковь», — улыбнулся этой мысли Гречаный. Со смелостью Момота он и сказал сейчас: деньги на потомство найдем; и пойдут они дальше на врачей и учителей. Надо разрывать круг…

— О Европе, Семен Артемович, вмешался в приятную паузу Гречаного атаман Новокшонов, ответственный за при граничные с Европой территории. — Казачки за неделю человек до десяти участников диверсий на водоводе отлавливают. Что делать?

— Нагаек нет, Анатолий Матвеевич?

— Да пацаны все больше, лет по тринадцать — пятнадцать!

— Пороть вместе с отцами! — разозлился Гречаный: испортили настроение. Судских глянул укоризненно: охолонь.

— Святослав Павлович, — обуздав себя, обратился Гречаный к Бехтеренко, — согласуйте с Советом Европы. Вода им в первую очередь необходима, пусть сами предложат вариант наказания диверсантов. Водовод в сфере их юрисдикции.

— Они их водычку из Дуная и Рейна заставлют пить, — со смехом вставил кто-то.

— Пусть поят, — ощерил усы Гречаный. — Еще вопрос, Святослав Павлович: какую позицию занимает Церковь?

— Так сразу не определить. Выжидают святые отцы, — ответил Бехтеренко.

— А брат Пармен? Он за кого?

— Нейтралитет. И договор наш блюдет.

Чернец Пармен с возведением в сан епископа стал сразу нужным для всех. И Воливач понимал, что недавний монах этот играет первую скрипку в церковных верхах, хотя их музыке, говорят, не обучен. Беседуя с Лемтюговым, Воливач настаивал отрядить к Пармену посланца для беседы с глазу на глаз. Согласится «духовный надсмотрщик России» помочь им, Церковь возвеличится неимоверно. «А если нет?» — вопрошал Лемтюгов.