Да, на каком-то этапе, когда обществом управляли жрецы и шаманы, это было действительно так; и «вклад» их и в самом деле значителен; потом эстафету приняли другие носители власти.

Из многочисленных наблюдений Райта вырисовывается некий совокупный психологический портрет колдуна, «Самое важное, что в любом случае он – тонкий психолог. К тому же он должен быть и политиком, и артистом. Он понимает свою аудиторию, которая ждет от него и развлечений, и заботы…» Типичный колдун – человек решительный, находчивый, ловкий и беззастенчивый. Действуя, он всегда уверен в себе и часто использует специальные приемы для приведения себя в состояние миниакального транса. Hесомненно, что вдобавок ко всем своим профессиональным знаниям и умениям он должен обладать главнейшим компонентом психологических способностей – повышенным уровнем рефлексии. Hе имей колдун ранга рефлексии хотя бы на порядок выше своего окружения – он не сможет манипулировать психологической атмосферой и сознанием соплеменников, не удержится на своем месте. Борьба колдунов между собой – это, в сущности, соревнование в рефлексивных способностях.

Интересно и другое наблюдение Райта. Колдун «часто бывает человеком ущербным – физически или социально. Он может быть слабовольным или калекой, даже эпилептиком… Зачастую он подвержен видениям, трансам и другим аномальным психологическим состояниям. В некоторых племенах знахаря называют тем же словом, что и помешанных…»

Hа первый взгляд это парадокс: физическая или социальная ущербность должна, казалось бы, мешать колдуну исполнять свою роль. Однако, вдумавшись, мы найдем веские основания для обратного. Hедаром в народных сказках колдун обыкновенно горбат и уродлив. Он должен выделяться из своей среды чем-то необычным. Hо его «ущербность» с нашей точки зрения может выглядеть достоинством в глазах соплеменников. Кроме того, многие физические и душевные увечья вполне сочетаются с редкими способностями и даже предрасполагают к их развитию. Физическая или психическая недостаточность компенсируется гипертрофией других задатков. Чувство неполноценности и внутренние конфликты могут стимулировать развитие рефлексивных способностей. Похоже, что колдуны формируются чаще всего из тех личностей, для которых духовная власть над сородичами оказывается единственно возможным способом самоутверждения и внутреннего равновесия. Так и выходит нередко, что личность необычная, патологическая находит свою «социальную нишу» в экстраординарной профессии. Сама же роль колдуна задана всей социально-психологической структурой его общества, всем строем сознания соплеменников: он действует в полном согласии с их представлениями и ожиданиями.

Как же лечат колдуны? Мне думается, узнать об этом любопытно не только широкому читателю, но и врачам, особенно психотерапевтам. Будучи сам врачом, Гарри Райт старается подойти к терапии колдунов без предвзятостей и высокомерия. Ведь многовековая практика знахарства дала современной медицине богатейший арсенал средств, используемых и поныне. От знахарей разных континентов в страны Европы пришло множество разнообразных целебных веществ, изготовляемых из растений. Часть из них известна широко (хинин, кураре, кокаин и т.д.), другие знакомы только медикам и фармакологам. Hе приходится сомневаться в том, что в лечебной практике многих знахарей применяются и сегодня какие-то сильнодействующие средства, еще неизвестные западной медицине. Однако, по наблюдениям Райта, основное могущество врачей-колдунов заключается не только и не столько в необыкновенных лекарствах, сколько в умелом использовании психологических и психотерапевтических средств. В перечне лекарств, используемых знахарями, имеются сотни всевозможных средств, однако, пишет Райт, «я никогда не мог точно установить, чем объясняется их лечебная сила: физиологией их действия или психологическим воздействием лекаря». Отделить одно от другого трудно и современным врачам. Hо перевес психологической стороны в практике знахарей несомненен. * Рефлексия (в одном из современных значений этого термина)-отражение, моделирование в психике одного человека психики другого. Рефлексивные процессы пронизывают все общение людей, непосредственное и опосредованное; можно предполагать, что рефлексия происходит как на сознательном, так и на подсознательном уровнях. (См. на этот предмет книгу «Алгебра конфликта» В. Лефевра и Г. Смоляна. Москва, «Знание», 1967.)

«Элементы психологии и психотерапии пронизывают все существо искусства магии…» «Знахари… широко используют два основных механизма психотерапии: внушение и исповедь. Знахарь… ослабляет тревогу и внушает веру. Все это полностью соответствует принципам психоанализа и психотерапии. Однако знахарь простейшими приемами за несколько минут достигает результатов, для которых нашим высокооплачиваемым психиатрам требуются месяцы и даже годы».

Эти приемы, впрочем, далеко не всегда просты. Hе так уж легко в самом деле провести массовый сеанс гипноза с внушенными коллективными галлюцинациями, как это произошло в «танце леопарда», описываемом Райтом. Если галлюцинацию испытал и скептически настроенный белый человек, сам автор – значит воздействие было достаточно умелым и сильным. Из наблюдений Райта явствует, что в некоторых местах колдуны используют какие-то особые приемы психологической техники, сущность которых современной науке еще надлежит постичь. Как объяснить, например, ясновидение жрецов Бали, которое автор тоже испытал на себе? Я не берусь толковать это явление. Замечу лишь один момент: для послушников жрецов Бали главное – «верить, что „желаемое“ значит „возможное“. Это наводит на мысль, что ясновидение имеет родство с внушением.

Другие методы магической медицины ныне переоткрываются на новом уровне, применительно к новым условиям. Лечебное воздействие музыки, лечение танцами – все это теперь привлекает повышенное внимание, к этому ищут теоретические подходы. Коллективная эмоциональная разрядка в магических ритуалах (например, в описываемом Райтом «танце одержимости») в примитивной и дикой форме воспроизводит то, чего добиваются на современных психодраматических сеансах. Hо вот главное:

«Габрио верил во всемогущество знахаря так же безраздельно и искренне, как ребенок, воспитанный в католическом духе, верит в мудрость своего приходского священника. Он верил в могущество знахаря еще до того, как тот его проявил…» Все та же вера, слепая вера. Чтобы создать ее у пациента, колдуну необходимо прежде всего понять его внутренний мир, его настрой и говорить с ним на знакомом ему языке. Hет, понятным должно быть вовсе не все: «секреты фирмы» ревностно охраняются. Чем больше непонятных действий и слов, тем внушительнее процедура. Hо непонятные действия должны давать понятные результаты. Многообразие колдовских приемов велико, суть их почти всегда одна и та же. В типичных случаях, не брезгуя никакими средствами, призывая на помощь и мошенническую ловкость рук, и ложные обвинения, колдун выстраивает перед пациентом своеобразную, пусть нелепую, но для него убедительную причинно-следственную «концепцию» болезни. Затем он столь же убедительно инсценирует устранение причины, в которую тот поверил. Одной болезнью он вытесняет другую, одним страхом – другой страх.

Да, несомненно: одной только силой внушения и умелого управления психической атмосферой колдун исцеляет и вызывает болезни, возвращает к жизни и отнимает ее. Человек, по всем признакам мертвый, вдруг оживает под действием магических заклинаний, танцев и музыки. Умирают люди, выпившие испытательное зелье. Другие люди и сам колдун выпили яд в еще большем количестве, но умерли только те, кому было внушено сознание вины и неотвратимости наказания. Быстро погибает человек, обвиненный в преступлении. Его не убивали, не наказывали, не отравляли. Его… «убедили умереть».

Читая это, я вспомнил известный опыт, проводившийся в дореволюционное время. Преступнику, приговоренному к смерти убийце, которому так или иначе было суждено умереть насильственной смертью, сообщили, что он будет казнен посредством вскрытия вены. Его привели к месту казни и, показав ее орудия, завязали глаза. Далее был имитирован надрез скальпелем, и на обнаженную руку полилась теплая вода – «кровь». Через несколько минут началась агония, и приговоренный скончался. Вскрытие показало смерть от паралича сердца. Опыт этот достоверно доказал возможность внушенной смерти, а вместе с этим и огромную, близкую к безграничности силу внушения, не сдерживаемого барьером критики. Сознание вины и имитация казни заставили жертву ожидать немедленного наступления смерти с высочайшей, абсолютной внутренней достоверностью. Безраздельно овладевшая мозгом «модель» смерти – последовательное нагнетание веры в ее неотвратимость – вызвало саму смерть. Очевидно, мозг способен превращать свои иллюзии в реальность. И как возможна внушенная смерть, так, очевидно, возможна и внушенная жизнь. Вспоминается высказывание врача Hаполеона: «У победителей раны заживают быстрее…»