Поиски виноватых в развязывании Первой мировой войны начались тотчас после октябрьского переворота 1917 года. Советским правительством началась публикация тайных договоров правительства Императорской России и союзников по коалиции. Кажется, что такие действия не имели аналогов в мировой истории.

Уже 10 ноября 1917 года на страницах «Известий» были обнародованы первые документы из секретных материалов архива бывшего Министерства иностранных дел. «Приступая к опубликованию секретных дипломатических документов из области внешней политики царизма и буржуазных коалиционных правительств, мы выполняем то обязательство, которое приняли на себя, когда наша партия находилась в оппозиции… – говорилось в заявлении Наркоминдела. – Русский народ и с ним вместе народы Европы и всего мира должны узнать документальную правду о тех планах, которые втайне ковали финансисты и промышленники совместно со своими парламентскими и дипломатическими агентами…»[94]. В опубликованных документах содержались сведения в т. ч. и о Балканских странах, где переплетались интересы великих держав, где развивалось соперничество и самих балканских государств – Сербии, Болгарии и др. Россия намеревалась использовать складывающийся в 1911 году балканский союз для ослабления германо-австрийского влияния на Балканах и усиления там позиций России. Образование Балканского блока затрагивало интересы настолько большого числа государств (и великих, и малых), что переговоры проходили с огромным трудом. Дипломаты Болгарии и Сербии разъезжали из Белграда в Софию и обратно. В Вене, Стамбуле, Петербурге, Лондоне, Париже и Берлине устраивались бесконечные консультации, выдвигались территориальные претензии. Наконец, после многочисленных переговоров и дипломатической переписки 13 марта 1912 года сербо-болгарский договор был подписан. Статьи 1 и 2 договора предусматривали, что Сербия и Болгария обязывались прийти на помощь друг другу в случае нападения на одну из стран третьих держав или в случае попыток занять какие-либо территории, находящиеся в момент подписания договора под турецким господством. В договоре имелись и секретные приложения о том, что Сербия и Болгария в подходящий для себя момент будут готовы напасть на Турцию. «Это нападение, правда, обусловливалось предварительным согласием России. Секретное приложение определяло также условия раздела тех территорий, которые и Сербия и Болгария рассчитывали приобрести. Английское и французское правительства заявили о своем одобрении договора»[95].

Английский посол Бьюкенен, как видно из его воспоминаний, в общих чертах был знаком с договором и с его секретными приложениями, в которых сторонами было зафиксировано условие, «что любые разногласия относительно применения или толкования договора будут передваться на рассмотрение России»[96].

А. И. Верховский уточнял: «Всякий спор, какого бы то ни было характера – Царю. Все безусловная тайна, до времени, с согласия обеих сторон» (С. дн. 26.II)

Вызывает удивление, что капитан Верховский был ознакомлен в русском представительстве в Белграде как с договором между сербами и болгарами от 29 февраля 1912 года, так и с секретными приложениями к нему и с военной конвенцией от 19 июня 1912 года. В этих документах, за которыми охотились тогда разведслужбы Германии, Австро-Венгрии и Турции, были точно определены расположение армий, их количество, предполагаемые перемещения на театре военных действий и пр. Очевидно, что Верховский обладал достаточно широкими полномочиями и возможностями…

В конце 20-х – начале 30-х годов в Германии увидела свет трехтомная публикация, основанная на пресловутых «сербских трофейных документах». Автором-составителем был бывший поверенный в делах Сербии в Берлине М. Богичевич, который в 1915 году стал перебежчиком – перешел на службу Германии. Этот автор как следует «поработал» над трофейными документами, что и было доказано экспертизой, проведенной в 1929 году главным архивариусом Дипломатического архива Королевства Югославии. Документы эти были переведены на немецкий язык с сербско-хорватского лишь с приблизительной точностью, произвольно датированы и снабжены купюрами и авторскими дополнениями. В целом, как было заявлено в официальном протесте правительства Югославии от 30 января 1929 года, публикация Богичевича была основана на абсолютно недостоверных данных. Однако названная публикация так и не была изъята из обращения, став для недобросовестных историков одним из главных источников.

После прихода нацистов к власти труп Богичевича был найден в одном из номеров мюнхенского отеля. Имеются предположения, что незадолго до смерти он стал опровергать свои же утверждения об участии Сербии в организации убийства Франца Фердинанда и склонялся к признанию роковой роли в этом деле германских спецслужб… По объяснению немецкой стороны, смерть Богичевича – это самоубийство.

В. Н. Штрандман в своих воспоминаниях сообщил очень важную информацию об оставшихся в русской миссии документах, которые вскоре попали в руки австрийцев. Он писал: «Одновременно с работой над шифровкой, я планировал мобилизацию царской миссии и ее перевод на новое место, которое еще не было окончательно определено. Часть политического архива, главным образом то, что относилось к текущим делам, с самыми важными документами и шифрами, приблизительно двадцать томов, вместе с консульским архивом, находилась в процессе упаковки. Все остальное надо было сжечь. Меня особенно беспокоила очень большая библиотека покойного посланника. Он имел привычку в книги с политическим содержанием, имеющим отношение к отдельным темам, вставлять тайные телеграммы и либо оригиналы, либо копии писем. Эту часть работы на себя взяла его дочь, но, конечно, ей удалось пересмотреть только небольшое число книг, не было возможности отсрочки отправления архива на время после передачи сербского ответа на ультиматум. В итоге, нам оставалось приблизительно 24 часов времени. Итак, часть библиотеки осталась непроверенной и с некоторыми телеграммами и письмами с тайным содержанием в книгах попала в руки австро-венгерской армии. Но это все же не имело практического значения, т. к. наша шифровка была “непроницаемой“. Нам удалось упаковать главную и самую важную часть архива покойного посланника и на следующий день отправить ее, вместе с архивом миссии, поездом в Ниш, куда и было наконец решено ехать правительству и дипломатическому корпусу»[97].

В 1920-х годах мнение о причастности России к покушению на эрцгерцога Франца Фердинанда развил советский историк-марксист М. Н. Покровский (1868–1932), назвавший сараевское убийство провокацией российского Генерального штаба. Но эта версия Покровского, как и других исследователей, неоднократно опровергалась, предавалась забвению и вновь всплывала на ученых дискуссиях. Покровский выдвинул тезис о первоочередной виновности Антанты, прежде всего царизма и Англии, в развязывании Первой мировой войны. Академик считал, что в сфере международных отношений решающее значение имела борьба за торговые пути. Весь внешнеполитический курс России конца ХIХ – начала XX века он рассматривал сквозь призму борьбы за Босфор и Дарданеллы. В свое время М. Н. Покровскому приписали слова, которые он не произносил: «История – это политика, опрокинутая в прошлое». На самом деле Покровский сформулировал очень правильную мысль: «История – это есть политика прошлого, без которой нельзя понять политики настоящего». Покровский, несмотря на его марксистское мировоззрение, был обвинен в годы культа личности в очернительстве России, а его обширная школа, сложившаяся в 1920-е годы, была объявлена, по существующей тогда практике, «базой вредителей, шпионов и террористов, ловко маскировавшихся при помощи его вредных антиленинских исторических концепций». Книги Покровского изымались из библиотек, а учебники по истории переписывались в соответствии с новой исторической концепцией. В критике его взглядов участвовали даже ученики Покровского, что было, кстати, вполне в духе того времени.