Сашка нехотя поднялся из-за парты, подошел к доске и начертил несколько отрезков между хордами под разными углами.
— Пожалуйста, могу еще…
— Да ты что?! Действительно спал? Не помнишь условий: перпендикуляры должны быть! Ты же ее решил на контрольной! Мы работаем, — обиженно сказала Августа Ивановна, — а он дремлет. Садись, садись! — окончательно рассердилась она. — Два, два, и не спорь!
В классе сразу же сделалось тихо. Августа Ивановна, конечно, думала: это она навела порядок. На самом деле это вокруг Сашки сгущалась враждебная тишина. Двойка в классе накануне самой Победы! Когда их класс уже вот-вот станет носить имя Валерия Позднякова.
Все двадцать семь человек молча, беспощадно смотрели на Сашку.
Звонок в этот раз был громче, чем обычно. Августа Ивановна продиктовала последнюю задачу на дом — она очень часто сама придумывала задачи. И, вскинув к плечу, как ружье, циркуль, зажав под мышкой классный журнал, линейку и транспортир, выкатилась из класса.
Нет, они не налетели тут же на Сашку, не стали кричать, угрожать. Старший Колесников — он был дежурным — забрал со стола стопку контрольных работ, которые оставила Августа Ивановна, и спокойно, будто ничего не случилось — раздал их. И все в классе делалось как-то замедленно, приглушенно. Или это только казалось Сашке? И еще ему казалось, что под этим внешним прячется что-то злое, непримиримое…
И когда Колесников назвал его фамилию, ему показалось, что он подал сигнал к бою.
Суворов подошел, взял контрольную, развернул. Рядом с большой красной четверкой было написано: «Умная голова, а думает редко». Он еще не успел дочитать, как почувствовал, что в классе что-то изменилось. Оглянулся. Ну да, началась обычная расправа над контрольными. Это уже было обязательно: как только все поглядели на свои ошибки и оценки, семиклассники превратились в дошколят. Они принимались гоняться друг за другом и — хлоп! — этим туго натянутым листом по макушке зазевавшегося. Так можно разорвать лист пополам, потом еще каждую половинку — пополам. Даже девчонки участвовали в этой охоте.
Назарихе легче всех — вымахала дылда, и руки поднимать не надо! Бумага громко лопалась, лоскутья разлетались по классу! Захваченные азартом, они, видно, и про Сашку забыли. Тогда может и он треснуть своей контрольной по чьей-нибудь макушке. Хорошо бы по Танькиной. Только бы дотянуться!
Сашка уже отошел от учительского стола, когда увидел, что раскрасневшийся Олег стрельнул в него прищуренными глазами. В руках у него ничего не было, видно, уже «четвертовал» свою контрольную. Значит, опасаться его нечего!
Выискивая среди ребят Таньку, Суворов вышел на середину класса и тут увидел, что она тоже смотрит на него из дальнего конца класса не то испуганными, не то злорадными глазами. Ага! Сейчас он ей покажет, он рванулся к ней, но что-то темное и душное обхватило голову. Оцарапало ухо и уперлось в плечи. И загремело, застучало по макушке, по вискам, по лбу, по затылку, звон отдавался в ушах.
Сашка ухватился за это что-то на голове — по рукам ударили линейкой, но он понял! Мусорная урна! Это Олег! Это он крался к дверям, где стоит урна…
Сашка крутанулся, опять оцарапал ухо и подбородок. И сбросил урну. Она, гремя, теряя последние бумажки, покатилась под учительский стол…
Спины убегающих в коридор семиклассников толкались в дверях, вытесняли друг друга…
Сашку затрясло, будто он простоял десять часов на морозе.
Он бежал по коридору… Скатился с лестницы, перепрыгивая три-четыре ступеньки… Он еще не соображал, куда бежит, все так же прыжками выскочил на улицу, не слыша звонка, раздавшегося за его спиной, подлетел к огромной куче металлолома, которую вся школа собирала в прошлую субботу, и, расшвыривая банки, старые тазы, дырявые кастрюльки, вытянул чуть не из-под самого низа металлический прут.
Когда почувствовал его тяжесть в руке, так же прыжками, ловя запаленным ртом воздух, помчался в школу.
Все против него! Все издеваются, унижают… Сейчас узнаете! Пожалеете… Он вам еще ничего плохого… Гады, вот гады!..
В школе было тихо. Уже начался урок. Сашка проскочил первый пролет лестницы и тут увидел, как навстречу ему спускается, посмеиваясь, Олег.
Сашка рванулся вперед… Олег перестал ухмыляться… Испуганно забормотал:
— Ты чего! Чего? Меня Гера Ивановна послала за тобой, — а рука, которой он скользил по перилам, поползла вверх, и он уже сам сделал шаг наверх.
Но тут Сашка перескочил еще две ступеньки, замахнулся прутом. Ударил по руке, которая насадила на него мусорный ящик, а сейчас цеплялась за перила.
Олег пронзительно закричал… Где-то хлопнула классная дверь. Кто-то вырвал из Сашкиной руки прут. Он видел, как кровь закапала с коричневых деревянных перил на каменные ступеньки лестницы. Он ждал, что его схватят и куда-то потащат. Может быть, даже втолкнут в зеленую милицейскую машину с решеткой на маленьком окошке и синей мигающей лампочкой над кабиной шофера и увезут в тюрьму.
Но его не хватали… И, вообще, на него никто не обращал внимания. Учителя окружили Олега и, взяв его под руки, куда-то повели.
Сашка стоял на лестнице чуть ниже того места, где на светлой каменной ступеньке темнело пятно крови…
Потом стал медленно подниматься. Он не замечал, что за ним, отстав на несколько ступенек, озабоченно нахмурив брови, поднимается Андрей Кардашов. Но если бы и заметил, то уж от кого от кого, а от этого самодовольного, высокомерного помощника милиции не стал бы ждать сочувствия.
Кардашов пытается понять Суворова
В эту перемену Кардашов опять дежурил, наводил порядок в буфете и, когда после звонка прибежал в класс, сразу понял — что-то случилось!
Обычно спокойная Таня Назарова запальчиво ругала Олега, а тот кричал: должны же были его проучить! И нечего теперь! Едва Андрею рассказали про мусорную урну, как в класс вошла Гера Ивановна.
— Что вы такие взъерошенные? — оглядев класс, спросила она.
Олег стал путано объяснять. Гера Ивановна сказала, чтобы он помолчал, и попросила Назарову объяснить, что все-таки произошло.
Таня встала, щеки у нее горели, но она спокойно рассказала и про двойку, и про урну…
— А где этот Суворов? Иди, Олег, найди его, — послала Гера Ивановна.
А потом крик на лестнице… Андрей вместе с Герой Ивановной выбежал из класса…
Теперь, когда все бросили Суворова, Андрей чувствовал, что должен остаться с ним… и не только потому, что юдеемовцы отвечают за порядок в школе. В глубине души он считал, что и сам не простил бы, если бы на него надели урну. Какой же человек может это простить? Поэтому Кардашов был вроде бы даже на стороне преступника. И ему хотелось чем-то помочь Суворову. Остановить, если тот не остыл и собирается еще мстить. Повлиять на него…
Медленно поднимаясь по ступенькам вслед за Суворовым, он старался угадать: чего надо ждать от этого странного, как выражается баба Катя, некоммуникабельного человека…
Ну и что же, что у него отобрали железяку? Нет, Кардашов не за себя боялся… Но если Суворов захочет, он может разбить окно и осколок стекла превратить в оружие. Или выломать крышку у парты…
Учителя сейчас возятся с Олегом, вызывают «скорую». Безопасность школы на плечах Кардашова. Конечно, он, наверное, преувеличивает, «сгущает краски» — тоже бабы-Катино выражение. Но ведь это был первый случай, когда Андрей оказался с глазу на глаз с человеком, пролившим чужую кровь. И Кардашов обязан все предусмотреть… Он помнит основное правило ЮДМ: «К применению физической силы прибегать только в самых крайних случаях». Но не убежден, что сегодня обойдется без применения силы…
Суворов поднялся уже на второй этаж. Кардашов приготовился собственной грудью защищать одноклассников.
Суворов поднимается еще выше. Третий этаж. Все поднимается. Зачем он туда? Там же чердак! Взять за руку и просто остановить? И вдруг Андрей подумал: а что если Суворов хочет забраться на крышу и спрыгнуть с нее — покончить жизнь самоубийством?
