Перед дверью остановился: может, все-таки не ходить? Не надо ничего объяснять. Поздно… Но тогда как? Совсем из дому?

Он нажал на звонок. Быстрые, торопливые шаги тети Клавы. Заплаканные глаза:

— Явился? Довел отца — «скорую» вызывали. Дай хоть успокоиться ему, — шептала она. — И что ты навязался!

Вот чего Сашка не ожидал, вот к чему не приготовился: она же все молчала, а теперь и она…

— Кто там, Клавдя? — раздался напряженный голос отца.

Она не ответила, потому что Сашка сам пошел на голос. Отец лежал в столовой на диване. Увидев Сашку, он смерил его взглядом с ног до головы, будто никогда не видел, и вдруг свистящим, прерывающимся голосом закричал:

— Вон! Вон из моего дома! Убийца!

— Я уйду сам! Сам! — заторопился Сашка. — Но ты выслушай. Выслушай… — у Сашки тоже голос дрожал и прерывался.

— Во-он! — заорал отец. — Бандит! Пусть тебя тюрьма учит!

— Теперь я знаю! — Сашка тоже стал кричать. — Мама меня любила. А ты во всем виноват… — слезы мешали Сашке говорить твердо. Губы у него тряслись. — Не веришь мне? Потому что тебе так выгодно! Я мешаю вам! Зачем тогда из интерната взяли? Знаю, — людей стыдно было. А теперь…

Тетя Клава махала на Сашку руками, потом наклонилась над отцом, загораживая его от Сашки. А тот захлебывался:

— Пусти, Клавдя! Я сейчас встану! Я его задушу… своими руками! Гаденыш!

И тогда Сашка повернулся… На телевизоре стояла большая фарфоровая ваза — отец и тетя Клава очень дорожили ею. Сашка шибанул эту вазу кулаком — только осколки брызнули от стены. И выбежал из квартиры.

Вслед уже тетя Клава кричала:

— Мерзавец! Бандит!

Павлик заглядывал с улицы в подъезд, а заходить боялся: черные тети-Клавины глаза стали совсем круглыми от страха.

Для Сашки Павлик теперь навсегда вот таким останется: толстым и перепуганным.

Павлик молча просунул свою руку в Сашкину.

— Тебе со мной нельзя, — сказал Сашка.

— Почему? Тебя папка прогнал?

— Я насовсем из дому…

— А у меня спички есть, — сообщил Павлик.

— Какие спички? — не понял Сашка.

— Костер разводить.

— Давай сюда, — потребовал Сашка.

— Я с тобой хочу, — упрямо сказал Павлик.

— Давай спички!

В другое бы время Павлик ни за что не отдал, а тут вынул из кармана и молча протянул.

Ну, вот и все! Больше уже и во дворе делать нечего. Сашка сунул спички в карман, отцепил руку Павлика от своей и быстро пошагал…

В понедельник в 7 «А» первый урок — зоология. Но после звонка вместе с Герой Ивановной, тяжело опираясь на дюралевую трость, в класс вошел Александр Александрович и вместе с ним грузный, с сердитым лицом, невысокий человек.

— Здравствуйте, ребята, садитесь, — Александр Александрович не улыбался, как обычно, и оглядывал класс так, как будто впервые видел его.

Гера Ивановна, тоже расстроенная, прошла в дальний конец класса, на свободное место.

— Сергей, пересядь, пожалуйста, — попросил директор старшего Колесникова — братья сидели на первой парте у окна. — На твое место сядет Петр Трофимович Суворов.

В классе стало необыкновенно тихо. Вот он какой, отец Суворова! Самого Сашки уже третий день нет на уроках. Даже Олег уже пришел, рука забинтована и лежит на косынке, завязанной на шее.

Все следили, как Сашкин отец подошел к парте, откинул крышку и втиснулся на сиденье.

Рыженький Колесников испуганно оглядывался на брата, который умостился на задней парте с мальчишками. Младшему тоже, наверное, хотелось пересесть, но он не решался сделать это. Вообще он был очень робкий, младший Колесников.

Кардашов не понимал, зачем Александр Александрович согнал с места Сережку Колесникова. Ведь Сашкино место свободно и тоже на первой парте? Мог бы Сашкин отец посидеть рядом с Олегом.

И все посмотрели на пустое Сашкино место — будто кто команду подал. В классе ведь еще не знали, что Суворов убежал из дому. Кроме Кардашова, конечно. Но Кардашов теперь многое знает, о чем другие даже не догадываются.

Вчера он ходил к Сашке, вернее, не к Сашке, а к его брату.

Было теплое, солнечное утро. В Сашкином дворе, как пестрые божьи коровки, расползлась малышня по песчаным горкам, облепила качели и даже наловчилась кататься с деревянной катушки — зимой-то ее обливают водой, наращивают лед, а теперь по голым доскам с визгом катится малышня. Кардашову в детстве ни за что бы не разрешили так кататься. Вообще, его бабки здорово прижимали: то опасно, это неприлично.

Который же из этих очень самостоятельных малышей Сашкин брат?

Андрей поймал одного, в вязаной шапочке с помпончиками и с деревянным ружьем наперевес.

— Ты не Суворов? — присев на корточки и растопырив руки, спросил Андрей.

Малыш посмотрел на него и важно ответил:

— Нет. Я — Буденный! — и убежал.

Надо же, какие полководцы растут в Сашкином дворе.

Андрей остановил девочку, которая катала в крохотной коляске куклу:

— А ты не знаешь брата Саши Суворова?

— Нет, — равнодушно качнула головой девочка, видно, ее нисколько не интересовал чей-то брат.

— Это я — брат… — из-за спины раздался негромкий голос.

Андрей обернулся и увидел толстого малыша. Круглые черные глаза смотрели с любопытством.

— Здравствуй! — обрадовался Андрей и даже пожал малышу руку.

— Ты кто? — спросил Сашкин брат.

— Я учусь в одном классе с Сашей.

— А Сашку папка прогнал, — вдруг пожаловался малыш.

— Он приходил? Сегодня? — Андрей готов был целовать этого толстого Сашкиного брата. Значит, Суворов жив-здоров!

— Не… Давно еще… А ты будешь со мной играть?

И только теперь до Андрея дошел смысл: Сашку выгнали из дому, вот почему он исчез!

Кардашов несколько раз помог Сашкиному брату скатиться с горки. И на прощание тот попросил:

— Ты приходи еще…

Андрей тогда подумал: если бы его прогнали из дому, он бы уж никогда ни за что не вернулся. Теперь, наверное, и Сашку — ищи не ищи — все бесполезно.

— Ребята! — сказал Александр Александрович. — Вы достаточно уже взрослые. Надеюсь, что с вами можно говорить вполне серьезно и откровенно?

— Конечно, — ответил за всех Олег и поудобнее уложил на парте забинтованную руку.

Александр Александрович прислонил к столу металлическую трость, сел за учительский стол и опять внимательно оглядел класс.

— Как могло случиться… — Директор помолчал и снова повторил: — Как могло случиться, что у вас в классе был нарушен основной закон нашего общества: все оказались против одного?

Никто из ребят не спрятал глаз, но все молчали. И опять заговорил Олег:

— Он сам виноват. Злой… — поэтому все против него…

Ребята посмотрели на руку Олега и поняли, что его надо поддержать… Он один пострадал…

И к Александру Александровичу полетели обвинения: Суворов нарочно двойку получил! Скоро День Победы, он нарочно, чтобы подвести всех… Сам не хочет со всеми… Огрызается! Индивидуалист!

Они кричали и, кажется, забыли про Сашкиного отца! Андрей хотел их остановить, все, что они кричали, теперь было глупостью, несерьезным, даже неправильным!

Но Александр Александрович слушал эти крики, и, даже когда они стихли, сидел не шевелясь, еще чего-то ждал и смотрел на пустое Сашкино место.

И тут Кардашов понял, почему Александр Александрович не захотел занимать Сашкино место. Будто Суворов сам сидит на своем месте…

Неожиданно совсем по-ученически поднял руку отец Суворова.

— Пожалуйста, Петр Трофимович, — директор так и не откликнулся на возмущенные выкрики.

Сашкин отец начал медленно вставать из-за парты, еле вылез из-за нее.

— Да вы сидите, Петр Трофимович, — попросил директор. — Мы вас услышим.

Кардашов сразу уловил директорское «мы»: значит, Александр Александрович вместе с ними, за них, за класс, а не с отцом Суворова.

— Нет уж, — обиженно сказал отец Суворова, — я не привык разговаривать с коллективом сидя… Я привык уважать общественное мнение… Но что же получается? — Он уже встал и повернулся к классу лицом. — Я много работаю, устаю, нездоров… Я надеялся, что к моему сыну относятся в школе справедливо: если виноват — накажут, а если прав — похвалят. А что же получается? Вы же несправедливые… Вы же черствые люди… Я не знал, не понимал этого. Думал, во всем он виноват…