— Как-то на вас не похоже, — заметил Иванов, думая о своем.

— Жить тяжело. Особенно последнюю тысячу лет, — изрек редактор. — И все-таки это шпик, — забеспокоился он.

Человек вышел из перехода и поискал их глазами.

— Не волнуйтесь, похоже, он водит меня. — Иванов попытался его успокоить.

— Мог бы и поумнее, — заметил редактор, — набирают новичков...

— Где же они возьмут профессионалов, — согласился Иванов.

— А вот и они, — сказал редактор.

— Где, где? — спросил Иванов.

— Х-х-х... Видите, в телефонной будке? Думаете, он разговаривает? А второй, в паре с ним, дежурит у ворот. Вот, пошли.

Человек вышел из будки и присоединился ко второму. Они купили мороженое и сели на скамейку.

— Что-то не верится, — сказал Иванов.

Редактор хмыкнул:

— Когда пойдете, посмотрите в витрину.

— Зачем? — спросил Иванов.

— Экий вы дилетант, — заметил редактор. — Сами увидите. Пора убираться. — Он завел мотор.

Через площадь в сторону Софиевской бежали какие-то люди. Из проспекта выкатил бронетранспортер и дал очередь по гостинице. В воздухе поплыли облачка пыли. В грохоте стрельбы не было слышно, как разлетаются стекла.

Дверцы с обеих сторон машины распахнулись. Какие-то люди в масках протянули к ним руки. Последнее, что Иванов увидел, были ноги редактора, мелькнувшие в воздухе.

До вечера он, как и десяток других арестантов, лежал в кузове машины под охраной человека в маске, который явно скучал и развлечения ради следил, чтобы никто не поднимал головы. Потом их повезли. Тысячи битов информации в виде магнитных лент валялись на мокром асфальте. В воздухе мелькала обгоревшая бумага — жгли санкюлотские книги. Потом они попали в дурно пахнущее облако, и Иванов понял, что горят аптечные склады. В какой-то момент ему удалось незаметно повернуть голову и сквозь решетку бортов в свете горящих домов он увидел маленького человека, мчащегося в открытом пикапе сквозь дым и пламя. С удивлением узнал господина Ли Цоя. От господина Ли Цоя месячной давности его отличал защитный цвет рубашки, повязанный на шее платок и сапоги на высоком каблуке. На боку висел пистолет в кобуре из желтой свиной кожи. Люди рядом с ним раздавали оружие клериканам.

Впервые за много дней он проснулся от незнакомых звуков. Он давно привык с шагам подвального или заключенных, которые тащили свои параши в выгребную яму.

В коридоре раздался смех и звуки шагов.

— У нашего народа. — Услышал он за дверью. — Страсть делать свалку на любом свободном месте!

Засмеялись дружно и подобострастно — даже не в ответ, а в сопровождение фразы, словно возвеличивая ее смысл и тембр голоса.

— Так, что у нас здесь?

Щелкнул ключ, и во главе свиты, в сопровождении сонма черных бабочек вошел господин Ли Цой. Иванов с трудом узнал его — он заметно поправился и стал лощеным, как домашний кот.

Вперед выступил господин Дурново, прочитал, подслеповато вглядываясь в папку:

— Иностранец... Личность неизвестна... Данных нет...

— Н-н-н-да... — Господин Ли Цой равнодушно внимал ему. — Должно быть, шпион, — заключил он. — Выяснить!

— Слушаюсь. — Господин полицмейстер вытянул руки по швам, щелкнул каблуками, и свита вышла вон. В задних рядах добродушно балагурили.

Заскрипел ключ, и дверь открылась. Господин Дурново просунул в щель нос: "Ну и запах!" Протиснулся, задыхаясь.

— Вы слышали, ваши дела дрянь.

— Не может быть! — удивился Иванов.

— К сожалению. Начинают расстреливать заключенных.

— Мне тоже это грозит? За три месяца меня ни разу не допрашивали.

— Новая власть не может рисковать. Все равно вы для нас лишний свидетель.

— Я и предыдущую не жаловал, — сознался Иванов.

— Нам на это наплевать. У вас богатое прошлое. Но теперь моя пора. — Господин Дурново расплылся в улыбке: — Услуга за услугу.

— Я очень признателен, — ответил Иванов, ничего не понимая.

— Одевайтесь. Пока вы сидели, наступила осень. — Дурново бросил на табурет флотскую шинель. — На улице холодно. Всего лишь в чине капитан-лейтенанта.

— Сойдет, — сказал Иванов. — И все-таки? Скажите мне правду.

Господин полицмейстер почесал затылок. Его мундир — не первой свежести — так же, как и его хозяин, был заражен сомнениями. Впрочем, всегдашние бабочки отсутствовали напрочь.

— Общепринятая практика. Прием. Нужен был человек, который был бы манком для моего помощника и для всех остальных, чтобы отвлечь от других планов. Вы справились блестяще. Он даже задействовал инкубов, чтобы проследить за вами.

— И такое есть? — спросил Иванов.

— У нас все есть, — гордо произнес господин Дурново.

— А... — удивился Иванов.

— К сожалению, согласно тайному портификулу, из-за этого вы подлежите пожизненной изоляции.

— Что это значит? — спросил Иванов.

— Высшая мера. Для соблюдения государственной тайны.

— Где Изюминка-Ю? — спросил он тогда, ставя на себе крест.

— Там, куда вы ее отправили, — горделиво ответил господин Дурново. — Одевайтесь, одевайтесь. На всякий случай я достану револьвер, — объяснил он.

— Делайте все, что положено в таких случаях, — согласился Иванов.

Шинель, как кожа, привычно легла на плечи. Он вдруг вспомнил о своем неиспользованном пистолете, который так и болтался в кармане брюк. У него возникло чувство, что между ним и господином полицмейстером не все выяснено. Он задержался в двери.

— Не думайте, нам все удается, — примирительно обнадежил господин Дурново.

— Спасибо, — ответил Иванов, — вы очень предупредительны для полицмейстера.

— Берите выше — министра безопасности.

— Не заставляйте меня делать комплименты, — произнес Иванов, думая, что они так и не научились нормально разговаривать друг с другом.

— Не преувеличивайте мои возможности. Я только старый служака, — напомнил господин Дурново, пряча глаза.

Но это была всего лишь отговорка, и Иванов понял это.

— Никто не виноват... — Вздохнул господин Дурново. — Просто никто не виноват. Посидим на дорожку...

Они помолчали. Дурново задумчиво скреб подбородок. В окно беспечно заглядывала луна.

— Пора, скоро развод. — Он хлопнул по коленям и поднялся. — Ну-с-с...

Иванов обследовал шинель. Пуговица на хлястике была оторвана, в кармане оказалась дырка. Прежний хозяин не очень заботился о себе.

— Сейчас я вызову конвой, и не обижайтесь, если буду немного груб.

— Я потерплю, — сказал Иванов, поеживаясь. Его стала бить дрожь.

— Эй! — крикнул в коридор господин Дурново. — Кто есть?!

Грохоча сапогами, прибежал конвоир. Вывел по уставу — с примкнутым штыком.

Господин Дурново с револьвером в руке — следом, временами подталкивая им в спину.

— Идите только прямо и никуда не сворачивайте, — произнес он.

Они прошли по длинным лестниц, спускаясь все ниже и ниже — под межэтажные сетки и рифленые площадки, и вышли во двор. Луна и здесь плыла по темно-синему небу, бросая резкие тени на землю.

Давешний часовой, как лошадь, спал стоя, прислонившись к стене КПП. Ворота были распахнуты, и возле них Дурново вдруг неуклюже оттолкнув Иванова, резко и косо ударил конвоира в висок. Конвоир бесшумно упал, а Дурново неожиданно ловко подхватил его винтовку и положил рядом на землю. Часовой только почмокал губами и, произнеся: "Мама!", повернулся к ним спиной.

— Ну же! — Господин Дурново подтолкнул его в спину.

— А вы? — спросил Иванов, косясь на часового.

От свежего воздуха у него кружилась голова.

— Да бегите же!

— Я хотел у вас узнать...

Он вдруг запнулся на слове. Он почти догадался. Он был так уверен, что его перестала бить дрожь и он обрел спокойствие.