— Ну, что скажешь? — с воодушевлением проговорил сын, улыбнулся и хлопнул в ладоши. Я посмотрела на него. Где он только научился таким жестам? Не помню, чтобы он когда-нибудь что-то продавал.
— И все-таки она мне не нужна, — сказала я. — Ты же сам прекрасно знаешь.
И добавила еще, что подвозить меня не нужно.
— Разве ты не на больничном или что там обычно выдается? — спросил сын и включил первую передачу. Проехали вокруг Круглого дома, сын повернул не туда и теперь все никак не мог выехать обратно на Хямеентие. Старая машина, наехав на лежачего полицейского перед пешеходным переходом, задребезжала и задергалась.
— Ну, как бы да, — по-детски промямлила я. — Надо уладить одно дело.
Даже не глядя на сына, я почувствовала, как его глаза недоверчиво расширились.
Стала смотреть в боковое стекло на магазины, бары, кафе, продуктовые лавочки, деревья, кусты, собак и их выгульщиков, голубей, чаек, на все, что попадалось на глаза, а потом меня вдруг словно кто-то выдернул из этой череды. Не хотелось надолго задерживаться ни на одной мысли. На пересечении улицы Портанинкату и Второй линии дама, с трудом держащаяся на ногах, везла в детской коляске спящего мужчину по самой середине проезжей части. Голова ее подопечного свесилась на грудь, а с нижней губы к торчащей между ног бутылке пива тянулась дрожащая нить слюны. Машины гудели, трамваи сигналили, люди кричали. Водитель такси открыл окно и погрозил кулаком, почти как представитель официальной власти, но не выдержал и разразился хохотом.
— Чё, типа уже Вторая? — спросил сын на Второй линии. С материнской настойчивостью поправила речевую ошибку и сказала, что на следующем перекрестке надо повернуть налево. Он сделал, как было сказано, но слишком уж торопливо и неловко, словно пытаясь залатать прохудившееся чувство собственного достоинства, для мужчин это необычайно важно, особенно когда они из-за собственной же глупости напортачат что-нибудь за рулем. Пустые банки и бутылки с грохотом перекатывались в багажнике. По какой-то неведомой причине у меня перед глазами вдруг возникла картина танцпола в ночном клубе на пароме во время грозы.
Был совсем не час пик, но хвост из машин на Хямеентие дрыгался и извивался и напоминал что-то безумно длинное и смертельно скучное, в общем, нечто. Сложно сказать, что еще может быть таким уныло длинным — змеи, или угри, или какие-нибудь растения, если их тоже брать в расчет, и чего только не придет в голову, но потом пришлось прервать все эти размышления, так как сын снова начал говорить.
— Ну правда, мам, — сказал он. — У тебя все в порядке?
Посмотрела в его сторону. Он не смотрел на меня, сосредоточившись на управлении, ведь именно в таком сосредоточенном управлении она и нуждалась, эта колымага, руль был перекошен, а коробка передач надрывно гудела, и вообще вся езда напоминала бесконечную, неуемную икоту.
— Откуда она у тебя? — спросила я. — Эта машина?
Вместо ответа сын резко, прыжками затормозил перед очередным затором, оказалось, что две полосы перекрыты — посреди дороги зияла огромная дымящаяся яма. Не дождавшись ответа, я продолжила:
— Не очень похоже, что она в хорошем состоянии.
— Зато она моя, — сказал сын, не отрывая взгляда от ползущего перед нами микроавтобуса. — Все бумаги на мое имя, техпаспорт, страховка и что там еще, в общем, все. Была бы у тебя хорошая машина на какое-то время.
— Откуда ты ее..? — спросила я. Вопрос повис в воздухе, у меня не хватило желания долепить его до конца.
— Она была сначала у одного знакомого, — сказал сын. — Доброго знакомого, да, он о ней хорошо заботился, знакомый, о ней. О машине. Пусть она у тебя побудет, мне надо съездить кой-куда.
— Кой-куда, — повторила я ледяным голосом, не специально, так получилось. Про голос почему-то вдруг пришло в голову, что он был как со дна канавы при первых ночных заморозках, хотя что я, собственно, знаю о канавах и о том, что происходит у них на дне во время заморозков по ночам?
— Ну, просто надо съездить, — процедил сын, почти не разжимая губ, и тут же попытался сменить тему: — Так куда тебя отвезти?
— Я же ясно сказала, в Кераву.
— А там куда? Она, поди, не маленькая, эта Керава.
— А сам-то ты куда собрался? И надолго ли?
— По работе, — ответил сын одновременно и сухо, и словно вспотев. Потом он свернул с Хямеентие на Мякелянкату, так резко и, видимо, не с той полосы, что сзади стали сигналить. — Ну так, просто по делам.
— Мне об этих «просто делах» ничего не известно, — сказала я и схватилась за ручку двери. — О твоих, по крайней мере.
— Все тебе известно, — ответил сын и дернул ручку коробки передач на себя. Послышался жуткий скрежет. — Чего только не приходиться делать, чтобы с голоду не помереть.
Посмотрела на него с недоверием. Я старалась напустить на себя вид строгой матери. Пожелтевшие дома района Валлилы подпрыгивали за силуэтом сына, как будто за окном кто-то рывками растягивал фоновые декорации, хотя понятно, что прыгали не дома, а машина, или водитель, или дергался мой собственный глаз, определить было сложно, да и мое состояние тоже вдруг стало трудноопределимым. Чтобы избежать дальнейших недоразумений, я сказала или, точнее, подтвердила, что действительно, чего только не приходится делать, а затем сразу же спросила, куда мы едем, потому что, по-моему, мы ехали совсем не туда.
— Надо заправиться, — сказал сын. — У меня тут один знакомый работает в Кяпюля на заправке «Эссо», или как она там сейчас называется, по-другому вроде, не знаю, ну да ладно, так вот, он мне продает бензин подешевле. Со скидкой.
Выехали на пересечение со Стуренкату, там трамвай врезался в бок машины «скорой помощи». Огни «скорой» все еще мигали, и сложно было сказать, что там за ситуация, умирает кто-то или нет, но выяснить не удалось, так как сын вдруг на бешеной скорости стал лавировать между наводнившими перекресток машинами и, промчавшись по тротуару, вырулил на пустую улицу Мякелянкату, по которой причудливым узором стелилась дорожка из липовых и кленовых листьев, сорванных внезапным порывом ветра.
— Там была авария, — сказала я. — Надо было остановиться и посмотреть.
— Так что у тебя за работа? — спросил сын. — Может, мне стоит позвонить твоему шефу, если, конечно, таковой имеется, что это на фиг за фирма такая, где не дают больничных. Ты, вообще, понимаешь, какой у тебя сейчас вид?
Неожиданно во мне вдруг вспыхнул какой-то совершенно первобытный гнев.
— Ты, вообще, слышишь? — закричала я. — Там могли быть раненые!
— Мама, это же «скорая».
— А работники «скорой» всегда, по-твоему, выживают? В любых ситуациях, да? — съязвила я, и опять у меня это вышло гораздо жестче, чем хотелось.
— Мама, что у тебя за работа? Что у тебя с лицом?
— Откуда у тебя машина?
Так вот сидели и разговаривали, с сыном, с родным сыном, с недоверием, с сомнением в голосе, подозревая друг друга Бог знает в чем. За окном мелькнул бассейн «Мякелянринне» и идущие к нему пестрыми стайками дети, а также энергичные взрослые, правда, чаще по одиночке, потом показался интернат «Софианлехто» и роддом, последний немало значил для нас обоих, но атмосфера в машине так накалилась, что воспоминания о невероятно теплом апрельском дне того года были совсем не к месту; а потом и роддом остался позади, сменившись шелестящей желтой полосой из берез, кленов, лип и дубов, которая, в свою очередь, уступила место мокрой и угрюмой каменной стене, которую метров через двести расцветили два движущихся существа в спортивных костюмах и еще комплект человек-собака-поводок, остановившийся, чтобы справить нужду.
Сын решил повернуть направо. Поворотники не тикали, как обычно бывает в машинах, а скрипели и щелкали абсолютно неритмично и невпопад. Прежде чем свернуть к заправке, не доезжая метров пяти до поворота, сын сказал: «Извини, мам».
— И ты извини, — сказала я.
Тем самым тема была исчерпана, по крайней мере на какое-то время. Дальше мы ехали молча, потом подрулили к заправке, не к «Эссо», конечно, к другой, со сложно запоминающейся аббревиатурой. Сыну удалось заправить машину не сразу. Вначале он подъехал не с той стороны, и ему пришлось снова объезжать всю заправку; потом он заметил, что шланг не достает до бака, и машину пришлось переставлять; а в довершение всего пистолет отказался работать — из него не удалось выдавить ни капли. В конце концов сын заметил на колонке какую-то кнопку, нажал на нее и залил бензина на двенадцать евро сорок центов, сумму я увидела на табло, денег у него, похоже, не было, как, впрочем, и у меня, так что помощи от матери ждать было нечего. От этого стало больно.
